И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста девяносто восьмая ночь
Когда же настала триста девяносто восьмая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что аль-Мармун очень старался разрушить пи-
рамиды и истратил на это большие деньги, но не смог их разрушить, а
только пробил в одной из них маленькое отверстие. И говорят, что аль-Ма-
мун нашел в отверстии, которое он пробил, деньги - числом столько,
сколько он истратил на то, чтобы его пробить, ни больше, ни меньше. И
Аль-Мамун изумился этому, а затем он взял то, что там было, и отступился
от своего намерения. А пирамид - три, и они из числа чудес света, и нет
на лице земли им подобных по прочности, искусству постройки и высоте. И
построены они из больших камней, и строители, которые их строили, прос-
верливали камень с двух концов и вставляли в него стоймя железные палки,
я просверливали второй камень и опускали его на первый, и плавили свинец
и заливали им палки сверху, по правилам строительной науки, пока пост-
ройка не завершалась. И высота каждой пирамиды доходит до ста локтей, по
мерке локтем, обычным в то время. А у пирамиды четыре грани, по одной с
каждой стороны, сужающиеся к верхушке снизу вверх, и размер каждой сто-
роны триста локтей.
И древние говорят, что внутри западной пирамиды тридцать кладовых из
разноцветного кремня, наполненных дорогими камнями, обильными богатства-
ми, диковинными изображениями и роскошным оружием, которое смазано жи-
ром, приготовленным с мудростью, и не заржавеет до дня воскресения. И
там есть стекло, которое свертывается и не ломается, и разные смешанные
зелья и целебные воды. А во второй пирамиде - рассказы о волхвах, напи-
санные на досках из кремня, - для каждого волхва доска из досок мудрости
- и начертаны на этой доске его диковинные дела и поступки, а на стенах
изображения людей, словно идолы, которые исполняют руками все ремесла, и
сидят они на скамеечках.
И у каждой из пирамид есть сторож, который ее сторожит, и эти сторожа
охраняют пирамиды от ударов случайностей.
И смутили диковины пирамид обладателей проницательности и прозорли-
вости, и много есть для описания их стихов, но не достанется тебе из них
ничего стоящего. К этому относятся слова того, кто сказал:
Коль цари хотят, чтобы помнили величье их,
Говорят тогда языком они строений.
Иль не видишь ты - пирамиды крепко стоят еще,
Не меняются под ударами событий.
И слова другого:
Посмотри же на пирамиды ты и послушай же,
Что доносят нам о годах они минувших.
Говорить могли б, так сказали бы они верно нам,
Что сделал рок и с мертвыми и с последними.
И слова другого:
О други, найдется ли под небом строение,
Похожее крепостью на те пирамиды две.
Постройки боится той судьба, а ведь все, что есть,
Теперь на лице земли судьбы опасается.
Гуляют глаза мои, дивясь на постройку их,
Но думам не разгуляться с мыслью, зачем они.
И слова другого:
Где тот, что пирамиды был строителем,
Кто родом он, где бился он, повержен где?
Остается след от оставивших за собой следы,
А их самих настигает смерть, они падают.
Рассказ О ВОРЕ, ОБОКРАВШЕМ ВОРА
Рассказывают также, что один человек был вором и покаялся Аллаху ве-
ликому, и прекрасно было его раскаяние. И он открыл давку, где продавал
материи, и провел так некоторое время. И случилось, что в один из дней
он запер свою лавку и пошел домой. И явился кто-то из хитрых воров и
оделся в одежду хозяина и вынул из рукава ключи (а это было ночью) и
сказал сторожу рынка: "Зажги мне эту свечу". И сторож взял свечу и ушел,
чтобы зажечь ее..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста девяносто девятая ночь
Когда же настала триста девяносто девятая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что сторож взял свечу и ушел, чтобы зажечь
его, а вор открыл лавку и зажег другую свечу, бывшую у него, и когда
сторож вернулся, он нашел вора сидящим в лавке со счетной тетрадью в ру-
ках, вор смотрел в нее и считал что-то по пальцам. И он делал так до за-
ри, а потом сказал сторожу: "Приведи мне верблюжатника с верблюдом, что-
бы он свез мне некоторые товары". И сторож привел ему верблюжатника с
верблюдом, и вор взял четыре кипы материй и подал их верблюжатнику, и
тот взвалил их на верблюда, а вор запер лавку и, дав сторожу два дирхе-
ма, пошел за верблюжатником. Сторож думал, что это был хозяин лавки.
А когда наступило утро и засиял день, пришел хозяин лавки, и сторож
принялся его благословлять за дирхемы, но хозяин лавки стал отрицать то,
что сторож говорил, и удивился этому. А открыв лавку, он увидел поток
воска и брошенную тетрадь. И, осмотревшись, он обнаружил, что пропали
четыре кипы материи. "Что случилось?" - спросил он сторожа, и тот расс-
казал ему, что делал вор ночью и как он разговаривал с верблюжатником
про кипы, и хозяин лавки сказал ему: "Приведи мне верблюжатника, который
носил с тобой на заре материю". И сторож отвечал: "Слушаю и повинуюсь!"
- и привел ему верблюжатника. И хозяин лавки спросил его: "Куда ты возил
утром материю?" - "К такой-то пристани, - отвечал верблюжатник, - и я
сложил их на лодку такогото. - "Пойдем со мной туда", - сказал хозяин
лавки. И верблюжатник пошел с ним на пристань и сказал: "Вот лодка, а
вот ее владелец". И хозяин лавки спросил лодочника: "Куда ты отвез купца
и материю?" - "В такое-то место, - ответил лодочник. - Купец привел
верблюжатника, и тот нагрузил материю на своего верблюда и ушел, и я не
знаю, куда он направился". - "Приведи мне верблюжатника, который увез от
тебя материю", - сказал ему хозяин лавки, и лодочник привел его, и хозя-
ин лавки спросил: "Куда ты с купцом отвез материи с лодки?" - "В та-
кое-то место", - ответил верблюжатник. "Пойдем со мной туда и покажи мне
то место", - сказал хозяин лавки. И верблюжатник пошел с ним в мест-
ность, далекую от берега, и указал ему хан, в который он сложил материю,
и кладовую того купца. И хозяин лавки подошел к кладовой и открыл ее и
нашел свои четыре кипы в таком же виде, неразвязанными, и подал их верб-
люжатнику. А вор положил свой плащ на материю, и хозяин материи его тоже
отдал верблюжатнику, и тот взвалил все это на верблюда, а потом хозяин
лавки запер кладовую и ушел с верблюжатником.
И вдруг его встретил вор, и он последовал за ним, и, когда он сложил
материю на лодку, вор сказал ему: "О брат мой, ты поручил себя Аллаху и
взял свою материю, и из нее ничего не пропало; отдай же мне плащ".
И купец засмеялся и отдал ему плащ и не причинил ему огорчения, и
каждый из них ушел своей дорогой.
Рассказ О МАСРУРЕ И ИБН АЛЬ-КАРИБИ
Рассказывают, что повелитель правоверных Харун ар-Рашид однажды ночью
испытывал сильное беспокойство. И сказал он своему везирю Джафару ибн
Яхье Бармакиду: "Я сегодня ночью не сплю, и моя грудь стеснилась, и я не
знаю, что делать". А его евнух,
Масрур, стоял перед ним, и он засмеялся. И халиф спросил его: "Чему
ты смеешься? Смеешься ли ты из презрения ко мне, или потому, что ты
одержимый?" И Масрур отвечал: "О повелитель правоверных..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четырехсотая ночь
Когда же настала ночь, дополняющая до четырехсот, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что Харун ар-Рашид спросил Масрура-меченос-
ца: "Смеешься ли ты из презрения ко мне, или потому, что ты одержимый?"
И Масрур отвечал: "Нет, клянусь Аллахом, о повелитель правоверных! Кля-
нусь своей близостью к господину посланных, я сделал это не по своей во-
ле. Я вышел вчера из дворца пройтись и дошел до берега реки Тигра и уви-
дел, что собрался народ. Я остановился и увидел человека, который смешил
людей, и зовут его ибн аль-Кариби. И теперь я вспомнил его слова, и меня
одолел смех, и я прошу у тебя прощенья, о повелитель правоверных". - "Ко
мне его сию же минуту!" - воскликнул халиф. И Масрур поспешно вышел и
пришел к ибн аль-Кариби и сказал ему: "Отвечай повелителю правоверных".
- "Слушаю и повинуюсь!" - ответил ибн аль-Кариби. И Масрур сказал ему:
"Но с условием: когда ты придешь к халифу и он пожалует тебе что-ни-
будь, то четверть из этого будет твое, а остальное мое". - "Нет, тебе
половина и мне половина", - сказал ибн аль-Кариби. Но Масрур отвечал:
"Нет!"
И тогда ибн аль-Кариби сказал: "Тебе будет две трети, а мне треть!"
И Масрур согласился на это после больших колебаний, а затем ибн
аль-Кариби вышел с ним, и, придя к повелителю правоверных, он при-
ветствовал его, как приветствуют халифов, и встал перед ним. И повели-
тель правоверных сказал ему: "Если ты меня не рассмешишь, я ударю тебя
этим мешком три раза". Тогда ибн аль-Кариби сказал про себя: "А что мо-
жет быть от трех ударов этим мешком, если даже удары бича меня не терза-
ют?" (А он думал, что мешок пустой.)
И затем он повел речи, которые могут рассмешить разгневанного, и стал
рассказывать всякие смешные вещи, но повелитель правоверных не засмеялся
и не улыбнулся. И тогда ибн аль-Кариби удивился и почувствовал тоску и
испугался, а повелитель правоверных сказал ему: "Теперь ты заслужил уда-
ры". И он взял мешок и ударил ибн аль-Кариби один раз (а в мешке было
четыре голыша, и каждый голыш весил два ритля), и удар пришелся ему по
шее, и он закричал великим криком и вспомнил об условии, которое было у
него с Масруром, и сказал: "Прости, о повелитель правоверных! Выслушай
от меня два слова". - "Говори, что пришло тебе на ум!" - молвил халиф. И
ибн аль-Кариби сказал: "Масрур поставил мне условие, и я сговорился с
ним о том, что из милости, которая достанется мне от повелителя право-
верных, треть будет мне, а ему две трети, и он согласился на это только
после больших стараний. И ты не наградил меня ничем, кроме ударов, и
этот удар - моя доля, а два остальных удара - его доля. Я уже получил
свою долю, а он - вон он стоит, о повелитель правоверных, - дай ему его
долю".
И когда повелитель правоверных услышал его слова, он так рассмеялся,
что упал навзничь, и, призвав Мансура, ударил его один раз, и Масрур
закричал и сказал: "О повелитель право верных, довольно с меня одной
трети, отдай ему две трети..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четыреста первая ночь
Когда же настала четыреста первая ночь, она сказала: "Дошло до меня,
о счастливый царь, что Масрур сказал: "О повелитель правоверных, до-
вольно с меня одной трети, отдай ему две трети..."
И халиф стал смеяться над ними и дал каждому по тысяче динаров, и они
ушли, радуясь тому, что пожаловал им халиф.
Рассказ О БЛАГОЧЕСТИВОМ ЦАРЕВИЧЕ
Рассказывают, что у повелителя правоверных Харуна ар-Рашида был сын,
который достиг шестнадцати лет жизни, и жил он отвратившись от мира,
шествуя по пути постников и богомольцев. И он выходил на кладбище и го-
ворил: "Вы владели миром, но не спасло это вас, и пришли вы к могилам.
О, если бы только я мог знать, что вы сказали и что было вам сказано!"
[415] И он плакал плачем испуганного и устрашенного я произносил слова то-
го, кто сказал:
Пугают меня носилки всегда и вечно,
И горько мне слышать плакальщиц рыданья.
И случилось, что его отец проезжал мимо него торжественным выездом, и
его окружали везири и вельможи царства и обитатели его страны, и они
увидели сына повелителя правоверных, и на теле его был кафтан из шерсти,
а на голове плащ из шерсти, и одни люди говорили другим: "Этот юноша
опозорил повелителя правоверных среди царей. Если бы халиф пожурил его,
он наверное отступился бы от того, чем он занят".
И повелитель правоверных услышал их слова и заговорил об этом со сво-
им сыном и сказал: "О сынок, ты позоришь меня тем, что ты делаешь". Но
