крепости поставьте тысячу дворцов, и под каждым дворцом тысячу знамен,
чтобы в каждом из этих дворцов находился везирь".
И они тотчас же отправились и сделали это в двадцать лет, а затем
явились к Шеддаду и осведомили его о достижении цели. И Шеддад велел
своим везирям (а их была тысяча), а также своим приближенным и тем, кому
он доверял из воинов и других, приготовиться к отъезду и переехать в
Ирем многостолбный под предводительством царя мира Шеддада, сына Ада. И
приказал тем, кто хочет из его жен и гарема - невольницам и слугам, -
приниматься за сборы. И они провели в приготовлениях двадцать лет, и за-
тем Шеддад отправился с сопровождающими его войсками..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести семьдесят девятая ночь
Когда же настала двести семьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что Шеддад ибн Ад отправился с сопровождав-
шими его войсками, радуясь, что достиг желаемого. И он ехал, пока от не-
го до Ирема многостолбного не осталось одного перехода.
И Аллах наслал на него и на бывших с ним неверных отрицателей вопль с
небес своего могущества, и он погубил их всех своим великим гласом, и не
достиг Шеддад и никто из бывших с ним этого города, и не подступил к не-
му, и Аллах стер к нему дорогу. И город простоит, как был, на месте, по-
ка не настанет судный час".
И подивился Муавия, когда Каб-аль-Ахбар рассказал ему этот рассказ, и
спросил его: "Достигнет ли этого города кто-нибудь из людей?" И
Каб-аль-Ахбар отвечал: "Да, один из подвижников пророка (молитва над ним
и привет!). И обликом он подобен этому человеку, что сидит здесь, - нет
ни сомнения, ни заблуждения".
Говорил аш-Шаби: [311] "Рассказывают со слов ученых химьяритов в Йеме-
не, что когда Шеддад и те, кто был с ним, погибли от вопля, после него
воцарился его сын, Шеддад-младший, а его отец, Шеддад-старший, оставил
его править вместо себя в земле Хадрамаут [312] и Саба. Когда он уехал со
своими войсками в Ирем многостолбный и когда дошла до него весть о том,
что его отец умер в дороге, прежде чем достигнуть города Ирема, он велел
принести своего отца из этих пустынь в Хадрамаут и приказал вырыть для
него могилу в пещере. И когда могилу вырыли, он положил его туда на ложе
из золота, и накинул на него семьдесят плащей, тканных из золота и укра-
шенных дорогими камнями, а в головах царя он положил золотую доску, на
которой было написано такое стихотворение:
Поучайся, обольщенный
Своей жизнью долговечной.
Я Шеддад, потомок Ада,
Мощной крепости владыка.
Обладатель явной силы,
И могущества, и мощи.
Были люди мне послушны,
Страшась гнева и угрозы,
И над западом царил я
И востоком, властью сильный.
И призвал на верный путь нас
С наставлением пришедший,
Но мы были непослушны
И вскричали: "Есть ли выход?"
И пришел к нам вопль единый
С отдаленных небосводов,
Разбросало нас, как семя
Посреди полей пустынных,
И мы ждали, под покровом
Праха, дня угроз великих.
Говорил ас-Саалибя: [313] "И случилось, что двое людей вошли в эту пе-
щеру, и нашли посреди нее лестницу, и, спустившись по ней, увидели моги-
лу длиной в сто локтей, шириной в сорок локтей и высотой в сто локтей. И
посреди этой могилы стояло золотое ложе, а на нем был человек большой
телом, который занимал ложе во всю длину и ширину, и были на нем украше-
ния и одежды, затканные золотом и серебром, а в головах у него лежала
золотая доска с надписью. И эти люди взяли доску и унесли из этого места
все, что могли унести: палки из золота и серебра и другое".
Рассказ ОБ ИСХАКЕ МОСУЛЬСКОМ
Рассказывают, что Исхак Мосульский [314] говорил: "Однажды вечером я
вышел от аль-Мамума, направляясь домой, и меня стеснило желание помо-
читься, и я направился в переулок и встал помочиться, боясь, что мне
что-нибудь повредит, если я присяду около стен. И я увидел какой-то
предмет, подвешенный к дому, и потрогал его, чтобы узнать, что это та-
кое, и увидел, что это большая корзина с четырьмя ушками, покрытая пар-
чой. "Этому непременно должна быть причина!" - сказал я про себя и впал
в замешательство, не зная, что делать.
И опьянение побудило меня сесть в эту корзину, и вдруг владельцы дома
потянули ее вместе со мной, думая, что я тот, кого они поджидали. И они
подняли корзину к верхушке стены, и вдруг, я слышу, четыре невольницы
говорят мне: "Выходи, простор тебе и уют!" И одна невольница шла передо
мной со свечкой, пока я не спустился в дом, где были убранные комнаты,
подобных которым я не видел нигде, кроме халифского дворца. И я сел, и
не успел я опомниться, как подняли занавески на одной стороне стены, и
вдруг появились прислужницы, которые шли, держа в руках свечи и жаровни
с куреньями из какуллийского алоэ [315], и посреди них шла девушка, подоб-
ная восходящей луне. И я поднялся, а она сказала; "Добро пожаловать те-
бе, о посетитель!" И затем она посадила меня и стала меня расспрашивать,
какова моя история, и я сказал: "Я вышел от одного из моих друзей, и
время обмануло меня, и по дороге меня прижала нужда помочиться. И я
свернул в этот переулок и увидел брошенную корзину, и вино посадило меня
в нее, и корзину со мной подняли в этот дом, и вот то, что со мной было.
"Тебе не будет вреда, и я надеюсь, что ты восхвалишь последствия твоего
дела", - сказала женщина. А затем она спросила меня: "Каково твое ремес-
ло?" - "Я купец на рынке Багдада", - ответил я. "Знаешь ли ты какие-ни-
будь стихи?" - спросила она, и я ответил: "Я знаю кое-что незначи-
тельное". И девушка молвила: "Напомни из этого что-нибудь". Но я отве-
чал: "Приходящий теряется, начни ты". - "Ты прав", - ответила девушка и
произнесла нежные стихотворения, из тех, что сказаны древними и новыми,
и было это из числа лучших их слов, а я слушал и не знал, дивиться ли ее
красоте и прелести, или тому, как она хорошо говорят. "Прошла охватившая
тебя растерянность?" - спросила потом девушка. И я ответил: "Да, клянусь
Аллахом!" И тогда она сказала: "Если хочешь, скажи мне что-нибудь из то-
го, что ты знаешь". И я сказал ей столько стихов древних поэтов, что
этого было достаточно. И девушка одобрила меня и воскликнула: "Клянусь
Аллахом, я не думала, что среди детей лавочников найдется подобный те-
бе!" А затем она приказала подать кушанья..."
И сказала Шахразаде сестра ее Дуньязада: "Как сладостен твой рассказ,
и прекрасен, и приятен, и нежен!"
И Шахразада ответила: "Куда этому до того, что я расскажу вам в сле-
дующую ночь, если буду жить и царь пощадит меня!.."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до двухсот восьмидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до двухсот восьмидесяти, Шахразада
сказала: "Куда этому до того, что расскажу вам теперь, если царь пощадит
меня".
"Закончи свой рассказ", - молвил царь. И Шахразада сказала: "С лю-
бовью и удовольствием.
Дошло до меня, о счастливый царь, что Исхак Мосульский говорил: "И
затем девушка приказала принести кушанья. И их принесли, и она стала
брать их и ставить передо мной (а в комнате были разные цветы и диковин-
ные плоды, которые бывают только у царей). А потом она велела подать ви-
но, и выпила кубок, и подала кубок мне, и сказала: "Теперь время для бе-
седы и рассказов".
И я пустился с нею беседовать и говорил: "Дошло до меня, что было
то-то и то-то, и говорил некий человек тото..." - и рассказал ей мно-
жество хороших рассказов. И женщина развеселилась от этого и сказала:
"Поистине, я дивлюсь, как это человек из купцов помнит такие рассказы.
Это ведь из бесед с царями". - "У меня был сосед, который беседовал с
царями и был их сотрапезником, - отвечал я, - и когда он бывал не занят,
я заходил к нему в дом, и он нередко мне рассказывал то, что ты слыша-
ла". - "Клянусь жизнью, ты хорошо запомнил!" - воскликнула девушка. И
затем мы стали беседовать, и всякий раз, как я замолкал, начинала она,
пока мы не провели так большую часть ночи, и пары алоэ благоухали.
И я был в таком состоянии, что если бы аль-Мамун мог его себе предс-
тавить, он бы, наверное, взлетел, стремясь к нему. "Поистине, ты из са-
мых тонких и остроумных людей, так как обладаешь редким вежеством, -
сказала девушка. - Но теперь остается только одна вещь". - "Что же это?"
- спросил я. И она молвила: "Бустби ты умел петь стихи под лютню!" - "Я
предавался этому занятию в прошлом, но, не добившись удачи, отвернулся
от него, хотя в моем сердце был жар, и мне бы хотелось получше исполнить
что-нибудь в этой комнате, чтобы эта ночь стала совершенной", - ответил
я. И девушка сказала: "Ты как будто намекнул, чтобы принесли лютню?" -
"Тебе решать, ты милостива, и это будет от тебя добром", - молвил я.
И девушка велела принести лютню, и спела таким голосом, равного кото-
рому по красоте я не слыхивал, с хорошим уменьем, отличным искусством в
игре и превосходным совершенством. "Знаешь ли ты, чья это песня, и Зна-
ешь ли ты, чьи стихи?" - спросила девушка. "Нет", - отвечал я. И она
сказала: "Стихи такого-то, а напев - Исхака". - "А разве Исхак - я выкуп
за тебя! - так искусен?" - спросил я. "Ах, ах! - воскликнула девушка. -
Исхак выделяется в этом деле!" - "Слава Аллаху, который даровал этому
человеку то, чего не даровал никому!" - молвил я. И девушка сказала: "А
что бы было, если бы ты услышал эту песню от него!"
И мы продолжали проводить так время, а когда показалась заря, подошла
к девушке старуха - будто бы из ее нянек - и сказала: "Время пришло!" И
при этих словах девушка поднялась и молвила: "Скрывай то, что с нами бы-
ло, так как собрания охраняются скромностью..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести восемьдесят первая ночь
Когда же настала двести восемьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что девушка сказала: "Скрывай то, что с вами
было, так как собрания охраняются скромностью!" И я воскликнул:
"Пусть буду я за тебя выкупом!" - "Мне не нужно наставлений!"
И потом я простился с девушкой, и она послала невольницу, которая шла
передо мной до ворот дома и открыла мне, и я вышел и направился домой. И
я сотворил утреннюю молитву и поспал, и ко мне пришел посланный от
аль-Мамуна, и я пошел к нему и оставался весь день у него. Когда же
пришло время вечера, я стад думать о том, что было со мной накануне - а
это дело, от которого удержится только глупый, - и вышел, и пришел к
корзине, и сел в нее, и меня подняли в то место, где я был накануне. "Ты
стал прилежен", - сказала девушка. И я воскликнул: "Я думаю, что был
лишь небрежен!"
И затем мы принялись разговаривать, как делали в прошлую ночь, и бе-
седовали и говорили стихи и рассказывали диковинные истории - она мне, а
я ей - до самой зари. А потом я ушел домой и совершил утреннюю молитву и
поспал, и ко мне пришел посланный от аль-Мамуна, и я отправился к нему и
оставался весь день у него. И когда наступило время вечера, повелитель
правоверных сказал мне: "Заклинаю тебя, посиди, пока я схожу по делу и
приду". И когда халиф ушел и скрылся, беспокойство поднялось во мне, и я
вспомнил о том, что со мною было, и ничтожным показалось мне то, что
достанется мне от повелителя правоверных. И я вскочил, чтобы уйти, и вы-
шел бегом, и пришел к корзине, и сел в нее, и ее подняли со мною в ком-
нату, и девушка сказала мне: "Может быть, ты наш друг?" И я воскликнул:
"Да, клянусь Аллахом!" - "Ты сделал наш дом постоянным местопребывани-
ем?" - спросила она. И я ответил: "Пусть буду я за тебя выкупом! Право
на гостеприимство длится три дня, а если я вернусь после этого, моя
кровь будет вам дозволена".
И потом мы сидели, как и прежде, а когда время приблизилось, я понял,
