десятков горожан и горожанок, скученных и стиснутых в темном углу между
крепкой дубовой перегородкой и стеною нижней залы заседаний Шатле, рази-
нув рты от изумления, присутствовали при разнообразном и увлекательном
зрелище гражданского и уголовного правосудия, чинимого как придется Фло-
рианом Барбедьеном - младшим судьей Шатле и помощником прево.
Зала была небольшая, низкая, сводчатая. В глубине ее стоял украшенный
изображениями королевских гербов стол с громадным креслом резного дуба,
предназначенным для прево и в данное время не занятым, а влево от него -
скамья для младшего судьи, Флориана Барбедьена. Чуть ниже сидел что-то
строчивший протоколист; напротив - толпа; перед дверью и перед столом -
множество судейских в лиловых камлотовых полукафтаньях с белыми крестами
на груди. Два сержанта городского совета общинных старост, одетые в на-
половину красные, наполовину голубые стеганые камзолы, стояли на часах у
низкой затворенной двери, видневшейся в глубине зала, за столом.
Единственное узкое стрельчатое окно, пробитое в толстой стене, тусклым
светом январского дня освещало две забавные фигуры: причудливого камен-
ного демона, который свисал из самого центра свода, и судью, который
восседал в глубине залы среди королевских лилий, украшавших его стол.
Вообразите себе фигуру, склонившуюся, тяжело опираясь на локти, над
судейским столом, между двух связок судебных дел, с шлейфом гладкого ко-
ричневого одеяния под ногами, с багровым бугристым лицом, утонувшим в
белом барашковом воротнике, два клочка которого, казалось, заменяли ему
брови; вообразите моргающие глаза, величественно свисающие толстые щеки,
которые как бы встречались под подбородком, - и перед вами Флориан Бар-
бедьен, младший судья Шатле.
Прибавьте к этому, что он был глух. Порок для судьи, впрочем, несу-
щественный. Это не мешало Флориану Барбедьену выносить определенные и
безапелляционные решения. Ведь судье достаточно только делать вид, будто
он слушает, а почтенный законник вполне удовлетворял этому условию нели-
цеприятного суда, так как внимание его не нарушалось никаким посторонним
шумом.
Однако в зале суда присутствовал один наблюдатель, который безжалост-
но высмеивал все его поступки и жесты. Это был наш друг Жеан Мельник,
вчера еще школяр, "шныряла", которого во всякое время можно было встре-
тить в любом уголке Парижа, но только не перед профессорской кафедрой.
- Смотри! - шепотом обратился он к своему спутнику Робену Пуспену,
который ухмылялся, слушая его комментарии по поводу всего, что происхо-
дило у них перед глазами. - Вот Жанетта де Бюисон, хорошенькая дочка ле-
жебоки с Нового рынка! Клянусь душой, он ее осудил, этот старикашка! Да
он, кажется, не только оглох, но и ослеп. Пятнадцать солей четыре па-
рижских денье штрафа за то, что она нацепила на себя пару четок! Дорого-
вато! Lex duri carminis [76]. А это кто такой? А! Робен Шьеф де Виль,
кольчужный мастер. "По случаю получения им звания мастера и принятия его
в вышеозначенный цех". Это он платит свой вступительный взнос! Что это?
Два дворянина среди этих бездельников! Эгле де Суан и Ютен де Мальи! Два
кавалера, клянусь телом Христовым! А, вот оно что! Они попались за игрой
в кости! Когда же я увижу здесь нашего ректора? Сто парижских ливров
штрафа в пользу короля! Этот Барбедьен лупит здорово! Впрочем, так и по-
добает глухому. Пусть я превращусь в моего братца архидьякона, если это
может мне помешать играть; играть днем, играть ночью, жить за игрой,
умереть за игрой и, проиграв последнюю рубашку, поставить на карту душу!
Пречистая дева, а девок-то, девок! Так и идут, овечки мои, одна за дру-
гой! Амбру аза Лекюйер, Изабо ла Пейнет, Берарда Жиронен! Я всех знаю!
Штраф! Штраф! То-то! Сейчас вам покажут, как красоваться в золоченых ку-
шаках! Десять парижских солей, щеголихи! Ах ты, старая судейская морда,
глухарь полоумный! Ах ты, пентюх Флориан! Ах ты, невежа Барбедьен! Ишь
как расселся у стола! Он жрет истцов, жрет дела, он жрет, он жует, он
давится, он до отказу набивает себе брюхо. Штрафы, доход от бесхо-
зяйственного имущества, налоги, пени, судебные издержки, вознаграждение,
протори и убытки, пытка, тюрьма и темница, кандалы с взысканием издержек
- все это для него святочные пряники и марципаны Иванова дня! Погляди-ка
на этого борова! Ого, еще одна жрица любви! Не более не менее, как сама
Тибо-ла-Тибод. Попалась за то, что вышла за пределы улицы Глатиньи! А
это что за парень? Жифруа Мабон, конник стрелковой команды. Он всуе по-
минал господа бога. Оштрафовать ла Тибод! Оштрафовать Жифруа! Оштрафо-
вать обоих! Старый глухарь! Он, должно быть, перепутал эти дела! Ставлю
десять против одного, что девицу он заставит платить за божбу, а конника
за любовь! Внимание, Робен Пуспен! Кого это они ведут? Смотри, сколько
стражи! Клянусь Юпитером, тут вся свора гончих! Видно, поймали красного
зверя. Вроде кабана! Кабан, Робен, как есть кабан! Да еще какой матерый!
Клянусь Геркулесом, это же наш вчерашний владыка, наш папа шутов, наш
звонарь, наш кривой, наш горбун, наш гримасник! Это же Квазимодо!
Действительно, это был он.
Это был Квазимодо, связанный, скрученный, в путах и оковах, под
сильным конвоем. Окружавшую его стражу возглавлял сам начальник ночного
дозора, грудь которого была украшена вышитым гербом Франции, а спина -
гербом Парижа. Впрочем, в самом Квазимодо не было ничего, за исключением
его уродства, что оправдывало бы весь этот набор алебард и аркебуз. Он
был мрачен, молчалив и спокоен. Лишь изредка его единственный глаз бро-
сал гневный и угрюмый взгляд на сковывавшие его путы.
Он осмотрелся кругом, и его взгляд стал таким безжизненным и сонным,
что женщины указывали на звонаря пальцем, только чтобы посмеяться над
ним.
Тем временем младший судья Флориан перелистывал поданное ему протоко-
листом дело, возбужденное против Квазимодо; бегло просмотрев его, он по-
молчал, как бы собираясь с мыслями. Благодаря этой предосторожности, к
которой он неизменно прибегал, прежде чем приступить к допросу, он всег-
да заранее знал имя, звание, проступок подсудимого, заранее готовил воз-
ражения на предполагаемые ответы и, таким образом, благополучно выпуты-
вался из всех затруднений допроса, не слишком явно обнаруживая свою глу-
хоту. Документы, приложенные к делу, были для него тем же, чем соба-
ка-поводырь для слепого. Если ему порой и случалось из-за неуместного
замечания или бессмысленного вопроса обнаружить свой недостаток, то одни
это принимали за глубокомыслие, а другие - за глупость; но и в том и в
другом случае честь суда никак не была затронута, ибо лучше судье слыть
глубокомысленным или глупым, нежели глухим. Поэтому судья тщательно
скрывал свою глухоту и большей частью настолько успевал в этом, что под
конец сам себя вводил в заблуждение, что, впрочем, гораздо легче, чем
принято думать. Все горбатые ходят с высоко поднятой головой, все заики
ораторствуют, все глухие говорят шепотом. Что же касается Флориана Бар-
бедьена, то он считал себя всего лишь туговатым на ухо. Это была
единственная уступка, которую он делал общественному мнению, и то лишь в
минуты откровенности и трезвой оценки собственной личности.
Итак, прожевав дело Квазимодо, он откинул голову и полузакрыл глаза,
чтобы придать себе более величественный и более беспристрастный вид. Та-
ким образом, он оказался глухим и слепым одновременно. Вот условие, не-
обходимое для того, чтобы быть образцовым судьей! Приняв эту величест-
венную позу, он приступил к допросу:
- Ваше имя?
Но здесь возник казус, не "предусмотренный законом": глухой допраши-
вал глухого.
Никем не предупрежденный о том, что к нему обращаются с вопросом.
Квазимодо продолжал пристально глядеть на судью и молчал. Глухой судья,
никем не предупрежденный о глухоте обвиняемого, подумал, что тот отве-
тил, как обычно отвечают все обвиняемые, и продолжал вести допрос с при-
сущей ему дурацкой самоуверенностью.
- Прекрасно. Ваш возраст?
Квазимодо и на этот вопрос не - ответил. Судья, убежденный в том, что
получил ответ, продолжал:
- Так. Ваше звание?
Допрашиваемый по-прежнему молчал. А между тем слушатели начали пере-
шептываться и переглядываться.
- Довольно, - проговорил невозмутимый вершитель правосудия, предпола-
гая, что обвиняемый ответил и на третий вопрос. - Вы обвиняетесь: primo
[77], в нарушении ночной тишины; secundo [78], в насильственных и неп-
ристойных действиях по отношению к женщине легкого поведения, in
praejudicium meretricis [79]; tertio [80], в бунте и неподчинении стрел-
кам, состоящим на службе короля, нашего повелителя. Выскажитесь по всем
этим пунктам. Протоколист! Вы записали предыдущие ответы подсудимого?
При этом злополучном вопросе по всему залу, начиная со скамьи прото-
колиста, раздался такой неистовый, такой безумный, такой заразительный,
такой дружный хохот, что даже и глухой судья и глухой подсудимый замети-
ли это. Квазимодо оглянулся, презрительно поводя своим горбом; между тем
Флориан Барбедьен, не менее удивленный, чем он, подумал, что смех слуша-
телей вызван каким-нибудь непочтительным ответом обвиняемого; презри-
тельное движение плеч Квазимодо утвердило его в этой мысли, и он наки-
нулся на него:
- Негодяй! Подобный ответ заслуживает виселицы! Знаете ли вы, с кем
говорите?
Этот выпад только увеличил приступ всеобщего веселья. Он показался
всем до того неожиданным и до того несуразным, что бешеный хохот заразил
даже сержантов городского совета общинных старост - эту породу копьенос-
цев, тупоумие которых было как бы необходимой принадлежностью их мунди-
ра. Один лишь Квазимодо, по той простой причине, что ничего не мог по-
нять из всего происходившего, сохранял невозмутимую серьезность. Судья,
раздражаясь все сильнее и сильнее, решил продолжать в том же тоне, наде-
ясь нагнать страх на подсудимого и этим способом косвенно воздействовать
на слушателей, напомнив им о должном уважении к суду.
- Ах ты, разбойник, гнездилище разврата! Так ты еще издеваешься над
судьей Шатле, над сановником, коему вверена охрана порядка в Париже, над
тем, на кого возложена обязанность расследовать преступления, карать за
проступки и распутство, иметь надзор за всеми промыслами и не допускать
никаких монополий, содержать в порядке мостовые, пресекать торговлю в
разнос домашней и водяной птицей и дичью, следить за правильной мерою
дров и других лесных материалов, очищать город от нечистот, а воздух -
от заразных заболеваний, одним словом, неусыпно заботиться о народном
благе, и все это безвозмездно, не рассчитывая на вознаграждение! Извест-
но ли тебе, что мое имя - Флориан Барбедьен, что я являюсь заместителем
господина прево и, кроме того, комиссаром, следователем, контролером и
допросчиком и что я одинаково пользуюсь влиянием как в суде парижском,
так и областном, и в делах надзора, и в судах первой инстанции?..
Нет причины, которая заставила бы замолчать глухого, говорящего с
другим глухим. Бог весть, где и когда достиг бы берега Флориан Бар-
бедьен, пустившийся на всех парусах в океан красноречия, если бы в эту
минуту низкая дверь в глубине комнаты внезапно не распахнулась, пропус-
кая самого господина прево.
При его появлении Флориан Барбедьен не запнулся, но, сделав полуобо-
рот на каблуках, сразу обратил свою речь, в которой он за минуту перед
тем угрожал Квазимодо, к господину прево.
- Монсеньер! - сказал он. - Я требую по отношению к присутствующему
здесь подсудимому того наказания, какое вам будет угодно назначить за
нанесенное им тяжелое и неслыханное оскорбление суду.
Запыхавшись, он опять сел на свое место, отирая крупные капли пота,
скатывавшиеся со лба и увлажнявшие, подобно слезам, разложенные перед
ним на столе бумаги. Мессир Робер д'Эстутвиль нахмурил брови и сделал
