Женщина, лучше которой нет и не будет. А если и будет, то я этого не
хочу, подумал он. А перспектива есть, особенно если Штуцер успел уже
наболтать. Потом как ни кричи, что она мне жена, что она человек, а
прикажут отдать - и отдашь, и лучше бы не знать о том, что они с ней
сделают. Плохо, что я это знаю. Переговорить со Штуцером сегодня же,
сейчас же, пока еще не поздно, а потом уже с Биртолли. Или наоборот?
Лиза, Лиза... Сколько шишек сегодня набил и не думал, что последняя
будет от тебя. А ты опять улыбаешься. Не спорь, я вижу. Ты всегда
улыбаешься. Ты не умеешь плакать, они отняли у тебя даже это. Но это
ничего, когда-нибудь я тебя научу, человек должен уметь плакать. Но все
же лучше улыбайся, мне бывает хорошо, когда ты улыбаешься...
Когда в дверь ударили второй раз, не кулаком и не ногой, а чем-то
тяжелым, Шабан уже пружинил на ногах сбоку от двери. Как скатился с
кровати и, оттолкнув Лизу, метнулся к стене, он не почувствовал.
Первое, самое ценное мгновение было выиграно, и теперь он с
удивлением увидел свою руку уже на рукояти пистолета, а кобура словно
и всегда была расстегнута. Он почти развеселился: вот они, рефлексы,-
но в дверь снова ударили, и тогда он медленно извлек пистолет. Снаружи
били размеренно, упорно, и оттуда, заглушая уже порядком затихший
праздничный шум, доносилось тяжелое злое сопение. Неужели Штуцер
уже разболтал?
Лиза, не ударжавшаяся на ногах, когда Шабан ее оттолкнул,
поднималась с пола, все еще нерешительно улыбаясь. Она не понимала.
- Укройся там,- приказал Шабан, указывая рукой на спинку кровати. - И
не высовывайся.
"Будут стрелять или нет? - билась в голове мысль. - Пока не сломают
дверь, наверное, не будут,- не только дверь, а и себя берегут, а потом?"
В дверь застучали сильнее. Шабан медленно пятился: стрелять с
близкого расстояния было бы самоубийством. Найдя ощупью дверную
кнопку, он оглянулся на Лизу - она съежилась позади кровати,
правильно закрывая руками голову, будто всю жизнь только этим и
занималась. Было не разглядеть, улыбается она или нет. Шабан
облегченно вздохнул и с силой вдавил кнопку в стену.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
- Тьфу ты,- сказал Шабан, убирая пистолет. - Я думал, тебя давно след
простыл.
- Н-не простыл,- объяснил Менигон. Он был пьян и выглядел
вызывающе. В нос Шабану ударил резкий запах дешевого алкогольного
суррогата, и Шабан, брезгливо пожав протянутую для приветствия руку,
отодвинулся. Менигон немедленно воспользовался этим и, шагнув в
комнату, попытался задвинуть за собой дверь. Руки его не слушались.
- Не хапай дверь,- холодно сказал Шабан. - Здесь кнопка.
Он тут же пожалел о сказанном: пока Менигон был в дверях, его еще
можно было выставить. Теперь это превращалось в проблему. Он войдет
и будет говорить, говорить, то проникновенно, то горячась, размахивая
лапами и брызгая слюной; будет объяснять, почему он поступил именно
так, а не иначе; будет захлебываться словами, ненавидя собеседника и в
то же время всячески пытаясь убедить его в истинности только что
пришедшего в голову абсурда. Или вдруг начнет каяться? И то, и другое
- противно. А он будет стараться, пока не выбьется из сил и не заснет
прямо здесь, то ли на полу, то ли на кровати - и тащи его потом за ноги в
коридор. Он не понимает, что все уже сказано, да и что тут еще скажешь,
если при исторической сцене прощания каждый высказал все, что думал
о другом. Все без остатка и сверх того еще многое, о чем лучше не
вспоминать. До драки не дошло, и на том спасибо.
- Я д-думал, ты мне т-теперь и руки не подашь,- сказал Менигон, держась
за стену. - А ты...- он вдруг икнул и качнулся,- а ты - п-подал. Руку.
- Я ее потом вымою,- пообещал Шабан. - Зачем пришел?
- Зачем?..- На длинном лице Менигона отразилась работа мысли. - А и
правда - з-зачем? Чего я у тебя не видел? Д-девку твою говорящую не
видел? Я сам говорящий. И как говорящий говорящему я тебе говорю: н-
не знаю я, зачем к тебе пришел. И ты не знаешь,- он вдруг выпрямился и
бесцеремонно ткнул Шабана пальцем в грудь,- хотя тебе к-кажется, что
ты знаешь. И она не знает... вон та, что за кроватью. Пришел вот, и все.
Эт-то факт. А с ф-фактами нужно об-бращаться - ик! - осторожно... Во-
от!
Шабан пошарил ногой вокруг себя, нашел обувь. Ему было тягостно. Не
так уж легко терять друга, особенно когда человек, которого считал
другом, приходит вроде бы неизвестно зачем, а на деле - искать
понимания, и приходит в скотском состоянии, потому что иначе не
может... Менигон - конченый. Теперь он эксперт, уважаемое лицо в
агентстве по торгу и найму, да еще на Земле, не где-нибудь. Он сделал
выбор и начал дрейф по течению, отдавая себе отчет в том, что
неизбежно усилит это течение, и надеясь в душе, что усилит не слишком
сильно. Это даже не предательство, подумал Шабан, зря я его тогда
облаял. Это просто старость. Голову в песок и ни о чем не думать. Но он
не сможет ни о чем не думать, очень он не прост и поэтому будет
мучиться, пока сам не поверит в какое-нибудь выдуманное на свежую
голову оправдание. Вообще-то Менигон - несчастный сдавшийся человек
и, наверное, достоин сочувствия, только шел бы он сейчас к чертовой
матери...
- Тебя не ждут на космодроме? - осторожно напомнил Шабан. - Между
прочим, не советую тянуть с ренатурализацией. Лучше сделать здесь, а
то на кораблях сам знаешь, какая халтура.
- На корабля-ях...- протянул Менигон и злорадно усмехнулся. - Врешь ты
все, Искандер. Оп-пять врешь. Нету никаких кораблей, один к-кораб-бль
есть, да и того, честно сказать, нету. Где он? - Менигон оглянулся, будто
в самом деле рассчитывал найти в комнате корабль, и развел руками, но
тут же снова схватился за стену. На его лице появилось горькое
выражение. - Нету! - повторил он. - Нигде. Я теперь думаю: а может, его
и не было?
- Твой корабль на космодроме,- сказал Шабан. - И я тебе настоятельно
советую не тратить здесь времени. Упустишь рейс - застрянешь еще на
полгода.
Менигон погрозил ему пальцем. Палец был желтый и костлявый, как у
не вполне высохшей мумии.
- В-выгнать хочешь,- сказал он утвердительно. - Все меня гонят.
Биртолли, хлыщ, на порог не пустил, Штуцер - ик! - и тот выгнал. А от
тебя я не уйду, и не надейся. Здесь буду. Ты думаешь, М-менигон не в
своем уме? Это ты не в своем уме, коли п-понять не хочешь... Не пускают
никого в корабль, понял? И эк-кипаж не пускают, во! Охрана там, и даже
не пьяная. М-морды! Ласково так заворачивают, с приб-баутками. А
кого и п-побили.
- Так ты не улетаешь? - не поверил ушам Шабан.
- Ул-летишь тут, когда рейс отменили. Не отложили - эт-то ты заметь! -
отменили. Р-раз - и нет рейса. Сплыл. Д-два - оглянулись - а отменять-то
больше и нечего. А им мало, им еще хочется. И потому - впер-ред! От-
менить! - Менигон возвысил было голос и снова опустил до шепота. -
Меня отменят. Тебя...ик! - отменят. Всех...
Его голова поникла и вскинулась толчком, как резиновая. Он деревянно
качнулся вперед и поймал Шабана за рукав.
- Потому что праздник,- сказал он с чувством. - Потому что радость, это
ты понимаешь? А? Ты вообще-то понять способен? Гордость - понял?
Радость! Я только сегодня понял, что такое радость. Это когда праздник,
когда поют гимн и н-никто при этом не ржет и не х-хлопает себя по заду.
Я сам пел! Даже прослезился, если хочешь знать, сам от себя не ожидал.
Святые слезы! Оч-чищение - понял? И я теперь чист перед всеми вами,
перед всем дерьмом вашим, и если меня не п-пускают в корабль, то
только потому, что я чист, хоть и сам в дерьме, а это их не
у...удовлетво...выворяет, им нужно, чтобы я был в дерьме и к тому же
еще и грязен, тогда будет можно... А я чист! - Менигон ударил себя в
грудь и, не рассчитав, отлетел к двери. Здесь его колени разом
подогнулись, будто сломались, он сел на пол и уронил голову на грудь.
Лиза, поднявшаяся наконец из-за спинки кровати, села на постель,
смотрела на Менигона своими огромными детскими глазами, и Шабан,
поймав ее взгляд, полный непонимания, подумал, что сам ничего не
понимает. И уже не старается понять.
Такой Менигон был попросту невозможен. За три года общей работы
Шабан видел его всяким. Он видел серьезного и сосредоточенного
Менигона. Менигона осторожного и расчетливого. Менигона
хладнокровного и насмешливого. Менигона - хулителя, фрондера и
хама. Один раз даже - Менигона добродушного. Мертвецки пьяного
Менигона он тоже видел. Но не такого.
- Шел бы ты спать,- неуверенно сказал Шабан. - Поздно уже.
Менигон зашевелился, с трудом, хватаясь за стену, поднялся на ноги и
горько покачал головой.
- И все равно я улечу,- упрямо сказал он. - Не этим зв...звездолетом, так
следующим. Ч-через полгода улечу. Ч-через год. Во они меня здесь
удержат! Пешком дойду! - Он запнулся и завращал глазами. Было видно,
что последняя мысль его ошеломила и поразила новизной. - Уйду,-
повторил он с воодушевлением. - От вас от всех. К-как там у Баруха? Э-
э... Да! "Мы уйдем по утренним звездам, и наши шаги..." Э-э... наши
шаги... Шаги наши... м-м-м... ик! Не помню. Дальше-то как?
- "И наши шаги смешают во лжи добро со злом, и там, где мы ступим, не
выпадет дождь и не опустится снег, и звезды будут гаснуть под нашей
пятой и разгораться вновь там, где мы прошли, сжигая за нами боль
наших слов и смрад наших тел, и не мигнут нам на прощанье",- закончил
Шабан и, бросив взгляд на Лизу, заметил, что глаза ее затуманились.
Она не просто слушала, она, кажется, услышала! Шабан почувствовал
сладкую жуть, как всегда, когда открывал в Лизе новое. Она проснулась,
подумал он. Она уже не заснет и уже никогда не станет просто моделью.
Может быть, она когда-нибудь станет человеком. Может быть.
- В-вот я и говорю, что он был сумасшедший,- тянул Менигон, шлепая
губами. - Я-то его уж не застал и знать не знал, а старик Гийом и справку
видел. П-помнишь ст-тарика? Ну, тот, что тебя тогда в баре спас, когда
тебе чуть ухо не откусили. Гхы! Шизофреником был твой Барух, ты сам
это знаешь не хуже меня, да только кто-то придумал, будто говорить об
этом н-не принято. К-кем не принято, я спр-рашиваю! Т-тобой? Девкой
твоей паршивой не принято? - Менигон вдруг рассвирепел. Он уже не
говорил, а рычал, брызгаясь. - Вот этой твоей игрушкой для постели не
принято? Стервой твоей сексуальной? Ты, тебе говорю! Пшла!
- Пусть он уйдет,- робко вставила Лиза. - Я не хочу. Он страшный.
- Пошел вон,- с ненавистью сказал Шабан. - Дверь сам найдешь?
- А вот это ты видел? - кричал Менигон. - Д-дверь ему! Зря стараешься. Я
от тебя никуда не уйд...йду, я твой наставник, если знать хочешь, меня
Поздняков, свищ этот геморройный, еще когда накачивал: присмотри,
мол, за этим... как его? За тобой, то есть, чтобы, мол, сглупа не
гробанулся, во! И т-ты, молокосос, см-меешь меня гнать? Меня, куст ты
ползучий! Наста-аа-авника, дрянь, своего! Коему ж-жизнью...ик!.. и в-
вовек не расплатишься! Гад! Я т-твой наставник, понял? - и я тебе сейчас
н-наставлю...
- Но-но,- пробормотал Шабан, отступая. - Утихни.
Но Менигон уже размахнулся. Потеряв при замахе равновесие, он
попятился, силясь не упасть. Занесенный костлявый кулак тянул его
назад, как магнит, на длинном желтом лице обозначились удивление и
озабоченность. Шабан поймал его под мышки и потащил вон из
комнаты. Менигон цеплялся за дверь. Потом он обмяк, перестал
сопротивляться и позволил оттащить себя и поставить нетвердым
столбом посередине коридора. "В случае чего дверь успеет захлопнуться,
а там пусть себе ломится,- брезгливо подумал Шабан. - Охрану вызову."
- В-выгнал,- с горьким удовлетворением сказал Менигон. - И ты выгнал.
Не пожалел. Отца родного, можно сказать, дайн либер фатер... Фатер
фатеру - люпус. Волчий закон, понял? Это прерия. Дура лекс сед селяви...
Стыдно теперь, а? А ты вот что...- Менигон качнулся вперед и
неожиданно вцепился в комбинезон Шабана с такой силой, что на груди
