устраивает, а где ты таких в Редуте видел? Я - не видел. И перестань
пялить глаза, эка невидаль - пай... Хочешь, похлопочу и за тебя, если
имеешь наличные. Так, мол, и так, есть хороший человек, не болтливый,
ценимый начальством, то да се, но в глубине души лопух, потому что
считает себя неудачником, надо бы порадеть такому... А?
- Я подумаю,- сказал Шабан. Он не был готов к тому, что снова придется
стискивать зубы. Однако пришлось.
Менигон скорчил гримасу.
- Подумаю, подумаю... О чем тут думать? Соглашайся, пока я еще здесь.
Поздно же будет.
- Ты все-таки улетаешь? - спросил Шабан.
- Не "все таки", а именно улетаю. Как только "Юкон" выпустят, так и
отчалю. А ты что думал?
- Я думал, в тебе больше совести.
- Я и сам так думал,- сказал Менигон. - Но ошибался.
- Дрянь ты,- выдавил Шабан, уже не сдерживаясь. - Грибник. Шкура.
- Будь осторожнее,- говорил Менигон. Он не слушал и не собирался
слушать, и это было оскорбительно. - Держись Позднякова и по
возможности не высовывайся. Что-то должно произойти, и очень скоро.
Может быть, завтра. Может быть, это уже началось. Будь внимательнее.
Уже что-то должно быть заметно, какие-то глубинные токи, ведь
никогда не бывало так, чтобы никто ничего не заметил. Отправляйся в
разведку, отсидись там. Между нами: держись подальше от Коммуны.
Анклаву конец, так им нужно. А на Живоглота плюнь...
- Гад,- сказал Шабан, давя кнопку. - Холуй барский. Эксперт.
Винтовой коридор был покинут, и Менигон немедленно начал
пошатываться и уцепился за стену. Утвердив себя прямо, он посмотрел
на Шабана долгим взглядом, и Шабан понял, что Менигон прощается.
И на мгновение ему показалось, что в этих очень правдоподобно
осоловевших глазах промелькнуло что-то не совсем обычное, что-то
вроде гордости учеником и тоскливого сожаления о чем-то
несбывшемся, но промелькнуло только на мгновение - и глаза снова
потухли и стали бессмысленными. Нет, показалось. Конечно,
показалось. Ладно хоть отстал, и то благо. Сворачивая в свой коридор,
Шабан видел, как Менигон, увязавшись за чьей-то семенящей вдоль
стены моделью, шатаясь и размахивая руками сильнее прежнего,
пытается ее поймать во вратарском броске и бубнит ей: "Цып-цып-
цып..." Клоун. А ведь почти национальный герой, человек-легенда,
впервые подтвердивший существование радиоактивного горизонта. Из
тех, о ком поется: "Славой героев...", чье имя впоследствии войдет в
школьные учебники, да так, пожалуй, что будущие дети Прокны
вообразят себе серьезного ученого, спокойного и вдумчивого дядю, а не
разведчика, потного и пыльного, сплошь и рядом озабоченного тем, как
остаться в живых, и только. Он убивал, и его убивали. Он убивал лучше и
потому выжил. Это жизнь, в этом обязательное условие существования
на Прокне, и дети, повзрослев, поймут. И сделают свои выводы, поэтому
из кого-то из них вырастет второй Винсент Менигон, а из кого-то -
второй Юстин Мант-Лахвиц. Хорошо, что дети не такие прагматики,
как мы, иначе вокруг были бы одни Юстины.
Шабан на ходу потер затылок, размышляя. На пальцах остался клок
волос. Вот черт... Лысею. Есть такая легенда: если человек после
натурализации лысеет, значит, он хороший человек. Многие верят,
особенно лысые... Ладно. Как там было сказано: плюнуть на Живоглота?
Интересная мысль. Это на человека, который непонятно почему до сих
пор не подмял под себя Правительственный Совет? Хороша
рекомендация, в духе оракула - попробуй истолкуй. Но Менигон зря
болтать не станет, хотя его слова могут означать то, до чего не сразу
додумаешься. Например, наличие в Редуте кого-то, кто могущественней
Живоглота. Вот это страшно. Правда, в такое верится с трудом, но, с
другой стороны, все возможно, и Менигон был бы более откровенен,
если бы не читающаяся на его лице фатальная уверенность в том, что
ему, Шабану, Биртолли и вообще кому угодно в любой час могут
подослать "блоху" с крошечным баллончиком, заряженным
возбудителем пятнистой горячки...
Ничего не понимаю, подумал Шабан. Какая-то возня, непонятно чья и
непонятно зачем. Надо же: "блохи"... "Блохи" разных, должно быть,
пород, разного подданства. Кто же хозяева, а? Что-то много получается,
откуда только "блох" берут? Не иначе, импорт, здесь-то их не делают.
Хотя откуда я могу знать, что здесь делают? Или, может быть, они
умеют размножаться? Очень может быть. Может быть, существуют и
"блохи"-хищники, уничтожающие чужих "блох"? Не знаю, не знаю... Энт-
томологи! Следят, не выпускают из виду. Значит, и про Лизу им
известно, вдруг понял Шабан и почувствовал, как по спине побежали
мурашки. Значит, известно уже давно, с тех пор как я научил ее
произносить первые слова. Они слышали ее первый, совсем детский
лепет - Поздняков слышал, Живоглот слышал... кто там еще? Но -
молчат: не иначе, Поздняков бережет ценного работника от душевной
травмы, а если так, то плевать мне теперь на эту троицу: Штуцер, Оммес
и Биртолли... Шабан покусал губы, соображая. Черта с два - плевать.
Одно дело знать и помалкивать и совсем другое - письменная докладная,
которой Поздняков будет вынужден дать законный ход, да, скорее всего,
докладная попадет не к нему, а сразу к Живоглоту - и это конец. Нет,
надо идти, упрашивать, клянчить, сулить и прочее... И немедленно.
У Оммеса оказалось заперто: не то он отсутствовал, не то уже спал. Идти
к Биртолли было рано. И Шабан пошел к Штуцеру.
Дверь сработала сразу, едва Шабан нажал кнопку вызова. Похоже, здесь
его ждали, и Шабан не удивился: Штуцер никогда не упускал своего. За
первой дверью неожиданно обнаружилась вторая - настоящая
деревянная дверь в резных завитушках, крепкая и массивная, как ворота
средневековой крепости, и, кажется, даже из выдержанного дуба или
какого-то другого благородного дерева, только не из местных пород.
"Живут снабженцы",- мимоходом подумал Шабан и толкнул дверь.
Здесь было благопристойно. Никто не шумел, не вопил песен и гимнов,
не спал под столом в собственной луже и не затевал с моделями игру в
"поймай - не отпусти". Собственно, моделей в комнате не оказалось
вовсе, зато Штуцер наличествовал полностью и в соответствии с
праздником выглядел даже более розовым, чем обычно. Будто
ошпаренным. Он был не один, рядом с ним за столом, заставленным
полупустыми бутылками и картонными тарелками с недоеденной
закуской, по обе стороны от хозяина апартаментов в неестественно
прямых позах сидели двое, и Шабан, кивнув всей троице, попытался
припомнить, где же он видел этих двоих, и не припомнил. Зато закуска
на столе была хороша, особенно заманчиво выглядели местные
лангусты, уловленные в Дымящейся реке и, наверное, еще сегодня утром
шнырявшие по дну в поисках съестного. За лангустами пламенели
нездешние розовые яблоки; на блюде поверх тающего балыка лежало
земное чудо: синий, как грыжа, натурализованный баклажан. Шабан
заставил себя отвести глаза и непроизвольно сглотнул. С первого же
взгляда ему стало ясно, что здесь ждали не его.
- А-а, разведка! - радостно закричал Штуцер. - Что, опять сальники
текут? Познакомьтесь, это Шабан из разведки, краса и гордость, так
сказать... Орел!
Двое незнакомцев молча наклонили головы. Тот, что сидел анфас,
помимо кивка, вынул откуда-то из-за спины руку, механическим
движением, как оживший манекен, налил себе рюмку прозрачной,
посмотрел сквозь нее на Шабана, беззвучно опрокинул в рот и вяло
пожевал губами. Он был похож на второго, и оба они были рослые,
крепкие ребята, их можно было бы принять за удачные модели, если бы
Шабан не знал, что выпуск мужских и бесполых моделей в отделе "Био"
хотя и планируется, но разработка не завершена.
- Ваше здоровье,- пробормотал Шабан. - Я, пожалуй, зайду потом.
Попозже.
- Это почему потом? - возмутился Штуцер. - А сейчас? А праздник? Мы
еще за тебя не выпили, равно как и за всю разведку, и ты за нас еще не
выпил. Налейте-ка ему, ребята.
Лжемодель, сидящая в профиль, потянулась за бутылкой.
- Э, нет, ребята,- сказал Шабан. - Сейчас не могу. Мне сейчас пить
нельзя, не то свалюсь. Я прямо с маршрута. И потом...- он конфузливо
покосился на рослых "близнецов",- у меня к тебе личное дело. А ты с
компанией... Так что потом.
- Это кто компания? - сказал Штуцер. - Это вот эти компания? А вот
сейчас они не будут компанией. Эй, ребятки! Посидите-ка пока в той
комнате, договорились? Видите, человек пришел, что-то одному мне
сказать хочет. Так ведь?
- Ну зачем же так,- пробормотал Шабан. - Так неловко как-то...
Штуцер не обратил на него внимания. "Близнецы", прихватив со стола
початую бутылку, безропотно скрылись во внутренней комнате. Дверь,
тоже дубовая и похожая на ту, что Шабан уже видел, поехала за ними
медленно, словно броневая плита, и беззвучно захлопнулась.
- Хорошо устроился,- сказал Шабан, оглядывая помещение. - Две
комнаты у него, двери из настоящего дерева. Лангустов жрет. Так вот
куда идут мои денежки, а?
- Может, все-таки выпьешь? - спросил Штуцер. - Хорошее пойло.
Шабан с сомнением посмотрел на желтую бутылку.
- Коньяк?
- Вино,- сказал Штуцер. - А какое - не знаю, убей бог. Завалялось вот.
Пей, пока дают.
- Нет уж, я лучше понюхаю, если ты не возражаешь.
- Ради бога,- уверил Штуцер. - Пожалуйста.
После лошадиной дозы, принятой в вездеходе, сушеного гриба осталось
мало. Шабан осторожно высыпал на указательный палец немного
порошка и, заранее жмурясь, вдохнул. Когда тело вновь стало легким и в
голове прояснилось, он открыл глаза и поискал на столе чистую тарелку.
- А ты не боишься, что я сообщу в охрану? - спросил Штуцер. Он смотрел
на Шабана изучающе и неприятно щурился.
- Не боюсь,- сказал Шабан, накладывая себе еду. - У кого ты тогда в долг
брать будешь? Кто тебе даст?
- Шельф по тебе скучает,- заметил Штуцер и потянулся за лангустом.
Шабан, пользуясь случаем, последовал его примеру. Лангуст уже не
дымился, как ему было положено, и вообще был холодным и скользким
на ощупь, как если бы его подали на стол часа три назад, да так оно,
наверно, и было.
- Ну что - шельф,- сказал Шабан, осторожно разламывая шипастый
панцирь и вгрызаясь в мясо. - Не видел я шельфа, что ли? И на шельфе
люди живут. Конечно, когда приливная волна смывает буровую - это
неприятно, особенно если ты находишься как раз на той буровой. А так -
жизнь как жизнь, терпимо. Скучно, правда.
"А здесь не скучно? - поймал он себя. - Ведь невозможно же, волком же
взвоешь... Впрочем, нет, здесь-то по всем параметрам не скучно. Но
лучше скука, чем такая жизнь. Там скучно, а здесь скученно, и от этой
скученности люди звереют. Нельзя же в самом деле запихнуть шесть
тысяч человек в стальной куб с ребром в двести метров и всерьез
рассчитывать на то, что им здесь будет хорошо и воцарится тишь да
гладь. Бред это, хотя, конечно, мера вынужденная, удобная для
управления, невозможно себе представить мало-мальски эффективное
управление вне этой скученности и непрерывной малопонятной возни,
черт знает что это будет, а не управление. И все же люди должны жить
как-то иначе,- подумал Шабан. - Но я не знаю - как. Наверное, нужен
маленький домик с видом на горы, тишина, узкий круг приятных и
неназойливых соседей, и чтобы на ветру в окно стучали ветви деревьев.
Пусть даже не земных деревьев, а местных, не всех же тошнит от их вида,
можно подобрать себе соседей, которых не тошнит. И пусть обязательно
будет Лиза, пусть она встречает меня, грязного и уставшего, пусть она
меня моет и кормит и вообще пусть занимается мною, а потом, когда я
немного отдохну, я займусь ею, ее и сейчас нужно учить разговаривать,
вдалбливать ей словарный запас, потому что говорит она все-таки плохо.
Но у нее все впереди, она лишь полгода назад произнесла первое слово, и
значит, можно надеяться на большее. Потом я научу ее читать. Потом -
думать, это очень важно. Они говорят - модель. Что они знают о
