Кровать была замечательная, распростертая на половину комнаты,
предмет зависти, не какая-нибудь откидная полка. С наслаждением
задвинув за собой дверь, на которую тут же обрушилась волна
праздничного гула жилых ярусов, Шабан не раздеваясь плюхнулся на
постель животом, затряс ногами, сбрасывая форменные боты.
Расправившись с ботами, он уткнулся лицом в подушку и замычал от
удовольствия. Спать не хотелось. Когда это я успел выспаться? -
попытался вспомнить Шабан. Ах, ну да, в вездеходе. Тоже, нашел
место... Он вспомнил испуганную физиономию Роджера и улыбнулся в
подушку. Младенец все-таки, хоть и не совсем простак... Расстроился
ужасно, когда ему так и не удалось связаться с Базой, и когда я
попробовал, тоже не удалось - теперь-то понятно почему,- и, значит,
чужакам в уцелевшем вездеходе удача улыбнулась во весь рот, имеют
теперь неплохой шанс уйти живыми. Теперь, помимо тоннеля, еще
забота - что-то предпринять, чтобы он не разболтал про дым в ущелье.
Кстати, откуда там дым? С ума они, что ли, посходили? Наведаться бы
туда, да в одиночку могут не выпустить - не Роджера же брать с собой. А
если дым оттого, что их накрыли?.. Шабан почувствовал нервный озноб.
Вот это плохо. Хорошо бы осторожно прозондировать Позднякова: если
беглецов накрыли, то он должен знать, но страшно - может догадаться,
умный он, когда не надо, куда мне до него...
Под боком промялась и зашуршала постель. Конечно, это была Лиза,
кто же еще мог войти так, чтобы не было слышно ни шума шагов, ни
колыхания воздуха. Она всегда ходила бесшумно, но далеко не по-
кошачьи, а скорее парила, едва касаясь ступнями пола, будто ее тело уже
подхватил воздух, а ноги по милой забывчивости еще переступают по-
прежнему. Так кошки не ходят. Мягкие руки, теплое дыхание,
коснувшееся шеи. Шабан подумал, что волосы у нее, должно быть,
сейчас распущены светлым водопадом, струи льются на плечи и на лицо
поверх счастливых глаз, но не было сил повернуться посмотреть на нее.
Она легла рядом, обняв за плечи, прижалась к нему, поцеловала в шею, и
Шабан неприятно ощутил, что шея у него грязная и даже не вспомнить,
когда мыл ее в последний раз, хотя, конечно, мыться перед разведкой
самое бессмысленное занятие.
- Нет, нет, моя девочка,- пробормотал он нехотя. - Не могу я сейчас
ничего, тошно мне, не человек я сейчас - кит на отмели, пес побитый,
облезлый. Ты же у меня умная, все сама понимаешь.
Она понимала. Быстро поцеловав, отстранилась, спросила: "Ты
голодный?"
- М-мм-м...- промычал Шабан. - Разогрей чего-нибудь. Только не сейчас,
попозже. Через часок, если не засну,- и Лиза опять придвинулась,
обхватила его руками, прижалась, что-то нашептывая, и смысл ее слов не
доходил до Шабана, но ему был нужен этот шепот, и он блаженно
расслабился, чувствуя, что под ее руками перестает ощущать границы
своего тела и, может быть, в первый раз за много дней по-настоящему
счастлив. Но Лиза вдруг приподнялась и затрясла его за плечи:
- Ты не спи. Слышишь, не спи! Я не хочу опять одна. Целый день одна и
на прошлой неделе три дня подряд одна. Сегодня был праздник, и опять
тебя со мной не было. Зачем ты уходишь? У тебя всегда злое лицо, когда
ты собираешься уходить. Это оттого, что у тебя пистолет, да? Ты же не
военный, зачем тебе пистолет? Ты всегда бросаешь кобуру в угол, когда
возвращаешься. А сегодня не бросил. Потом ты опять уйдешь на
несколько дней, и я опять останусь одна. Я не хочу. Почему мне нельзя
всегда быть с тобой?
- Как прошел праздник? - поинтересовался Шабан, переворачиваясь на
спину.
- Замечательно! - Лиза захлопала в ладоши. - Было так весело! Сначала
что-то говорили. Я ничего не поняла, но люди вокруг кричали и
смеялись. Потом заиграла музыка и снаружи начали пускать в небо
цветные огни. Я в окно видела: много-много красивых огней, и все
вокруг смотрели и радовались. А один огонь упал на вышку, и человек,
который был на вышке, долго кричал и махал кулаком, а все люди
смеялись и показывали пальцем. Я тоже показала пальцем, а люди
увидели меня и опять засмеялись. Это так странно, когда люди смеются.
Потом в небе прошли воздушные корабли, но это было уже неинтересно.
А люди стали вдруг танцевать прямо в коридоре, и один из них захотел,
чтобы и я с ним танцевала. Мы долго танцевали, а вокруг люди уходили
и приходили и снова танцевали. А один начал шататься, как больной, и
упал на пол, и все очень громко засмеялись. Они говорили, что он очень
много выпил из бутылки. Тот, с которым я танцевала, тоже хотел, чтобы
я выпила из бутылки, но я не стала пить, потому что ты говорил, что мне
этого нельзя. А потом он пошел за мной по коридору и все уговаривал
меня пойти к нему в комнату, и еще двое шли сзади и смотрели. Это
было так смешно! Он стал хватать меня за плечи и тянуть в комнату, но я
сказала: "Нет", и он странно посмотрел на меня, и те, другие, тоже.
Потом он отпустил меня, и все они ушли. А я пошла домой и увидела
тебя.
- Когда-нибудь доиграешься до того, что дашь себя изнасиловать,- хмуро
сказал Шабан.
- Что такое "изнасиловать"? - спросила Лиза.
- Как бы тебе объяснить подоходчивее... Сама узнаешь, если и дальше
будешь своевольничать. Я же тебе ясно сказал, чтобы не смела
разговаривать с чужими. Кто тебе разрешил?
- Я забыла,- просто сказала Лиза.
- Забыла,- процедил Шабан. - З-забыла! - "Ты даже не представляешь,
что теперь будет,- подумал он, впиваясь ногтями в подушку. - Да,
девочка, язык твой длинный - враг твой и мой, и выходит, что учи тебя
не учи, а как была дурочкой, так дурочкой и осталась, несмотря ни на
что. Забывать, значит, научилась. Ох, не вовремя, и ведь забыла именно
то, что никак нельзя было забывать."
- А больше ты ничего не говорила, одно только "нет"?
- Больше ничего,- сказала Лиза. Она улыбалась. - Только пела. Когда
летели воздушные корабли, из стенки заиграла громкая музыка, и кто-то
запел, и все вокруг тоже начали петь. Ты мне говорил, что это гимн. И я
пела... те слова, которые знала. Теперь я выучила все слова. Там есть
непонятные слова, но я их все равно запомнила. А что такое: "Славой
героев пространства озарены на столетья"? Кто озарен? Хочешь, я спою
тебе это место?
- Нет уж,- сказал Шабан. - Обойдусь как-нибудь. Кстати, кто-нибудь
слышал, что ты тоже пела?
- Нет. Кажется, нет. Музыка играла очень громко, и тот, из стенки, пел
громче всех. Остальные как будто только рты открывали, ничего
слышно не было.
- Ну ладно. Теперь расскажи, как выглядел тот, который тащил тебя в
комнату. Ну там, характерные особенности, родинка на носу, например,
или, может, он головой тряс? Может, ты его раньше где-нибудь видела?
Лиза покачала головой и по-детски положила подбородок на руки.
- Не видела. Обыкновенный он был. Как все. Потный, липкий. Я даже не
запомнила его как следует. А зачем тебе?
- Зачем, зачем... Какая хоть комната?
- Раз, два...- Лиза старательно загибала пальцы. - Четыре. Значит,
четвертая комната от первого поворота налево.
- Ага,- сказал Шабан. - Этого знаю. Его зовут Редла-Штуцер, прозвище у
него такое - Штуцер, жмот по снабжению. С ним я договорюсь, жучок он
мелкий, на поводу ходит и кругом должен, деньгам рад будет. А те двое,
что паслись сзади?
- Один маленький, худой и какой-то темный. Кашлял сильно. Вообще-то
я его не очень рассмотрела.
- Это Ли Оммес,- сказал Шабан. - Этот будет молчать. Всегда молчит,
даже когда себе во вред. А третий?
- Третий красивый,- протянула Лиза. - Высокий, прямой, волосы
вьющиеся. Вот так, мелко-мелко,- она покрутила пальцем,- целая шапка
волос. Как будто не настоящие. Когда они уходили, он обернулся и еще
раз посмотрел на меня. А разве так бывает, чтобы люди ходили без
значка?
- Что? - спросил Шабан. - У него не было значка?
- Не было,- улыбнулась Лиза. - Я думала, я тебе уже сказала. А что это
значит, когда нет значка?
- Это значит, что значок у него лежит в кармане. Есть, значит, причина.
Не нужен он ему на виду, понимаешь?
Лиза серьезно кивнула, и Шабану на миг почудилось, что она и впрямь
поняла, но он знал, что это невозможно, как невозможно научить
ребенка говорить сразу с рождения, хоть наизнанку вывернись, все равно
ничего не выйдет. И конечно, Лиза была не виновата, виноват был он
сам, и в том, что произошло, и в возможных последствиях. Мысленно он
в сотый раз обругал себя и тот день, когда разрешил ей выходить в
коридор. Нельзя было. Теперь вот мучайся неизвестностью... так тебе и
надо, кретин, честно заработал, это тебе не лазером жечь. Если узнают,
что она умеет разговаривать, церемониться не станут. Он пожевал
закушенную губу и, почувствовав боль, вытолкнул губу на место.
Человеком без значка мог быть только Гебрий Биртолли, журналист, и
не какой-нибудь беззаветно загнанный начальством корпящий страдалец
из местной газеты, а специально явившийся с Земли на открытие тоннеля
корреспондент "Единого Ежечасного Курьера", известная фамилия, и
непонятно, как он себя поведет теперь, когда услышал Лизин голос,
потому что вряд ли не понял, что к чему. Наверное понял, раз Лиза
говорит, что уходя обернулся, подумал Шабан,- хотя, конечно, Лиза
женщина красивая, почему бы ему не обернуться? Штуцер вот тоже
оценил, а оценивши, возжелал и, должно быть, хватал не только за
плечи, знал, сволочь, что от нее по физиономии вовек не дождешься.
Ладно, со Штуцером мы еще разберемся, зато теперь есть предлог начать
разговор с Биртолли - давно хотел, не знал, с какого боку подойти.
Теперь проще: "Дошло до моих ушей, о недостойнейший из
высокородных, что вы осквернили взглядом лик моей жены, так пусть
Аллах рассудит спорящих. Ятаган при вас?" Надо же, дрянь какая в
голову лезет. А потом плавно перейти к делу, все же Биртолли - это
вариант, говорят даже, что он когда-то специализировался на экологии,
и в принципе вариадонты могут его заинтересовать. Но все-таки скверно.
Очень скверно.
- Ты уже не сердишься? - спросила Лиза.
- Нет,- ответил он. - Хочешь, я включу тебе газету?
Об этом можно было не спрашивать. Она радостно взвизгнула и
захлопала в ладоши. Восторг у нее проявлялся непосредственно, как у
ребенка. Вернулся муж, и муж не сердится, муж сейчас включит газету, и
все будет хорошо, подумал Шабан. Ох, Лиза, Лиза, девочка моя...
Он включил газету и, когда посередине комнаты между потолком и
полом повисли крупные желтые буквы, осторожно убрал стабилизацию.
Для пробы сильно дунул - через секунду край текста начал загибаться
назад, колыхаясь, как занавес. По давней привычке Шабан пробежал
глазами первые строчки - так и есть, текст оказался праздничным
приветствием Правительственного Совета. Цвет букв показался ему
слишком ярким, и, поморщившись, он заменил его на темнокоричневый.
Лиза радостно засмеялась, и тогда он кивнул: "Давай, малыш, можно".
Она соскочила с кровати и, легко подбежав к газете, взмахнула руками
снизу вверх, будто выпускала в небо птицу. Газета всколыхнулась,
рассыпалась, и буквы разлетелись по комнате, ударяясь о стены,
рикошетом отскакивая от пола. За границами силового поля они
постепенно теряли форму и становилиси прозрачными, в конце концов
исчезая насовсем. Лиза со смехом гонялась за разлетающимися буквами.
Набрав пригоршню, она с жадным любопытством смотрела на ладонь и,
когда буквы пропадали, растерянно оглядывалась по сторонам. Эта игра
ей никогда не надоедала. Шабан знал, что она хитрит, на самом деле
растерянностью тут и не пахнет, а вот сейчас она лукаво посмотрит на
него и улыбнется... Хорошая все-таки у нее улыбка.
Он закрыл глаза. Лиза, гоняющаяся по комнате за буквами, была
привычна, но Лиза, поющая гимн, определенно не укладывалась в
голове. А еще говорили, что ей никогда не удастся превзойти уровень
двухлетнего ребенка, дескать, модель не человек, куда ей... Он
поморщился, поймав себя на том, что назвал Лизу моделью. Жена.
