дымящаяся яма посреди степи. Яму они заровняют.
- Вот что,- сказал он. - Будем отсюда выбираться. Только не назад,
иначе, если они нас уже засекли, то поймут, что мы напали на след,
догонят и прикончат. Будем двигаться наискосок к хребту, вон к той
горе, что без верхушки, и очень тихо, чтоб без пыли. Тогда, может быть,
проскочим. Пошел!
Чужая колея ушла вбок, и по экрану слева направо поплыл хребет -
вездеход разворачивался. Теперь они двигались так медленно, что глаза
успевали рассмотреть каждую трещину в пересохшей земле, и Шабан
удивился, увидев, какие они глубокие, а края их приподняты, кое-где
даже вывернуты наружу, как ухмыляющиеся губы. Он представил себе,
как траки гусениц ломают сейчас края трещин, и обеспокоенно
посмотрел на увеличивающийся пыльный хвост. Нет, надо не давить,
надо гладить эту гнусную ухмылку, эту степь. А медленнее тоже нельзя:
если они видят, то заподозрят неладное, и тогда - столб пыли, яма в
земле. Идиотское положение. Напьюсь, решил Шабан. Выберемся -
напьюсь по-скотски и набью кому-нибудь морду. Все равно кому. Очень
много морд, которые нужно набить.
Несколько секунд он тупо глядел в затылок Роджера, на потемневшие до
серости, слипшиеся волосы. Потеет. Стало быть, боится, и это
правильно. Хотя нет, почему правильно, ну устроют нам сафари со
стрельбой, так что - мир перевернется? Всю жизнь, всю историю люди
охотятся один на другого, давно пора бы привыкнуть. Эка невидаль -
жертва. Ату ее! Бей, чтоб брызнуло! И вообще, смерть - нормальный
физиологический процесс, а уж если помирать, так лучшего места и не
найти. Не в комфорте же помирать, в комфорте обидно. Не этого,
парень, надо бояться, не этого.
Чушь, подумал Шабан, напрягаясь. Бред. Думай, о чем думаешь! Ты
машина, ты механизм, и это дает шанс. Ты дурной механизм. Издыхая,
ты будешь думать о том, что не уберег парня, что он уже никогда не
увидит того, что увидел ты, там, где другие не видели, и никогда не
поймет того, что понял ты. Работай! Черта с два я дам себя угробить. У
нас есть чем драться, и у меня не хватит духу почувствовать себя
жертвой.
- Не лезь на холм,- предостерег он Роджера. - Обойди его слева. Слева, я
сказал. Там есть ложбинка, по ней и двигай. Там не так сухо, меньше
пыли будет.
Роджер затравленно кивнул, и Шабан счел уместным подбодрить его
шлепком по плечу. Давай, парень, давай. Пока везет. Из ящика под
сиденьем он достал дыхательные фильтры - мало ли что - и полез в
башенку. Как и следовало ожидать, она давно оттаяла и крутилась
нормально. На всякий случай Шабан несколько раз прогнал ее по кругу.
А может быть, она и не замерзала вовсе, вдруг весело подумал он,- может
быть, парень просто забыл снять ее со стопора, а я, дурак, и не
посмотрел... Он проверил, как ходит в турели ствол, и поставил
излучатель на короткие импульсы - в случае чего можно бить очередями
вспышек по десять,- осмотрел прицел и огляделся. Горы уже заметно
приблизились, и солнце, канув за гребень, больше не показывалось.
Скорее бы. Нервное это дело - ждать последней в своей жизни драки,
вернее, ждать, что ее все-таки не произойдет. Хуже не придумаешь.
Некуда хуже. А может, их тут давно уже нет? След вполне мог быть
утренним, даже ночным. Или это все-таки щитоносцы, от которых
неизвестно чего ждать? Ракеты их не берут, а вот как насчет лазерного
луча? Чего они медлят, если хотят прикончить?
- Впереди должна быть большая низина,- сказал он. - Поедешь по ней.
Если пройдем спокойно, считай, выбрались. И не торопись. Вот выйдем
на свою колею - тогда рванем.
Низина открылась с пригорка вся сразу, обширным пространством
темной почвы. Отсюда лишь недавно ушла вода, кусты, торчащие здесь
чаще, чем в других местах, еще не все засохли. Какой-то зверек выскочил
прямо перед носом вездехода и, смешно замелькав лапками, мгновенно
закопался в землю. В следующую секунду Шабан увидел вдали, в самой
середине низины неподвижное темное пятнышко, продолговатое,
похожее на запятую, и невдалеке от него две крохотные точки. Одна из
них чуть заметно двигалась - мелкий суетливый жучок, спешащий куда-
то по своим неотложным делам. Вот если бы еще над жучком не дрожал
потревоженный воздух, если бы не стелился за ним скудный пыльный
хвост... "Вот они,- подумал Шабан. - Вертолет и два вездехода. Гончие."
От неожиданности он не сразу сообразил, что надо делать. "Гончие,-
крутилось в голове. - Гончие. Гийом..." Удивляясь, он смотрел на
деловито разъезжающие чужие машины, будто не было только что
подъема на бугор, когда он, дрожа от накатившей злости, шипел над
ухом Роджера: "Тише! Еще тише!" - и ругался, что опять подняли много
пыли. Но внутренне он уже поверил в удачу, уже был готов к тому, что
на их пути никто не встретится.
"Почему они нас не видят?" - с удивлением подумал Шабан, и эта мысль
разом, будто вонзившаяся в мозг холодная игла, заставила его ощутить
всю безнадежность положения. Роджер еще ничего не заметил. Вездеход
медленно сползал в низину.
- Назад! - заорал Шабан.
Роджер вскрикнул коротко и тонко, как пойманная птица. Вездеход,
взвизгнув турбиной, развернулся на месте, и в этот миг Шабан увидел,
как черная запятая вдруг подскочила в воздух метров на двести, а там, на
высоте, раскрылись цветком тонкие лопасти, слились во вращающийся
диск, и тогда Шабан выстрелил. Взяв прицел ниже вертолета, он повел
стволом излучателя вверх, потом снова вниз, перечеркивая небо там, где
кренилась, разворачиваясь для атаки боевая машина, где откинулись
сейчас крышки носовых люков, готовясь выпустить просящуюся наружу
смерть. Он понимал, что сейчас будет поздно. Вездеход содрогнулся от
близкого взрыва, и сейчас же справа, раскидав комья вырванной земли,
вспыхнул второй огненный столб, еще ближе - третий, четвертый...
А это вездеходы, понял Шабан. Черные точки вдали теперь стояли как
вкопанные, окрасившись дрожащим огнем выстрелов. Полоса разрывов
наискось прошла за кормой, по броне простучали камешки. На крышу
перед башенкой мягко упал вырванный из земли горящий куст, и Шабан,
яростно крутнув стволом, сбросил его под гусеницы. Вездеход с воем шел
на подъем, оказавшийся вдруг таким крутым и длинным. Позади снова
повисла пыльная туча. Чужие вездеходы пропали из виду. Сквозь пыль
Шабан сек дно низины короткими импульсами, не особенно надеясь на
удачу, стараясь лишь заставить чужаков понервничать. Судя по
отблескам, внизу уже что-то горело, должно быть, кустарник. Разрывы
теперь густо вставали впереди: чужаки пристреливались к верхней
кромке подъема. Роджер, не отрываясь от управления, обернулся. Лицо у
него было потное, измученное отчаянием.
- Вперед, вперед,- сказал Шабан почему-то шепотом. - Проскочим.
Черта с два, подумал он, следя за тем, как быстро сокращается
расстояние, отделяющее их от беснующихся разрывов. Проскочишь тут...
Пуля попала им в корму, когда они уже почти выбрались. При ударе
Шабана вытряхнуло из башенки, и он, закрывая руками голову, кубарем
ссыпался вниз. Ему показалось, что он летит очень долго и никак не
может остановиться. Похоже, он летел не один, потому что со всех
сторон его толкали и били. "Не бейте,- говорил он им. - Не надо",- но с
удивлением видел, что он один, а вокруг никого нет, должно быть, все
люди, сколько их есть, уже разбились о дно пропасти, а он все летит и
почему-то вместо замшелого дна под ним все ярче разгорается дневной
свет. "Наверное, я летел не в ту сторону",- догадывается Шабан и вдруг
видит, что внизу вовсе не день, а голубой свет дают тянущиеся вверх
языки холодного огня. Языки схлопываются над ним, как щупальца
анемонов, и вот он сам вспыхивает и утоньшается, сгорая в голубом
пламени, и никак не может понять, куда денется его "я" после того, как
тело исчезнет полностью. А вездеход? Куда денется вездеход?
Когда он осознал, что жив и лежит на полу между сиденьями, он понял,
что вездеход идет на максимальной скорости и что в вездеходе очень
жарко. Он пошевелился и зашипел, закусив губу. Пересчитал все углы,
подумал он. С-сс-в-в-волочи! Каждое движение причиняло боль, но он
чувствовал, что так и должно быть, и был готов вытерпеть какую угодно
муку, только чтобы не слышать душераздирающего треска корпуса,
шипения проплавляемого металла, не чувствовать, как от взрыва
вездеход содрогается всей своей десятитонной массой, словно большое
животное, добиваемое в спешке нетерпеливыми охотниками. Морщась,
он перевалился на бок. Тело слушалось, но чувство было такое, будто его
били железными прутьями. В правую щеку вдавился загубник
дыхательного фильтра. Зачем здесь фильтр? - подумал Шабан. Ах, ну да.
А почему так жарко? Кряхтя от боли, он поднялся на ноги и сел на
заднее сиденье, тут же пожалев, что приказал Роджеру убрать пену. На
корме медленно тускнело темно-красное пятно раскаленного металла.
Ага, вот они куда попали. Стало быть, повезло, пуля, конечно же, на
излете - он не сразу избавился от этой мысли,- действительно, почему бы
ей не быть на излете? Расстояние... И тут он понял, что еще ничего не
кончено, а то, что будет дальше, не будет зависеть от человека по
фамилии Шабан, а будет зависеть от его умения быть машиной с
правильными и быстрыми рефлексами да еще от случая, и от этого он
мучительно застонал.
- Живы? - повернул к нему Роджер ожившее лицо. - Очень больно? - и
Шабан, беря себя в руки, успел еще раз удивиться, как быстро у Роджера
меняется настроение. Только что собирался помирать, и вот на тебе...
- Куда едем? - спросил он, облизывая языком сухие губы.
- Пока в Порт-Бьюно,- сказал Роджер,- если, конечно, не будет других
распоряжений.
Было видно, что он очень хочет получить распоряжение ехать именно в
Порт-Бьюно.
- С ума сошел! - закричал Шабан, забыв про боль. - Живо в горы!
Роджер, пожав плечами, развернул вездеход.
- Они нас так не оставят,- стараясь говорить как можно убедительней,
сказал Шабан. - Они же сейчас за жизнь свою дерутся. Просто, как ящик:
они нас прихлопывают и спокойно уходят за границу. И наоборот, если
мы будем живы и сообщим на Базу - их прихлопнут. На равнине нам
конец. Гончие это. Псы.
Тело снова свело режущей вспышкой боли, и он, зажмурившись,
скорчился на сиденье. Хотелось выть. Да, здорово нам врезали, подумал
он сквозь боль. Кормовой локатор, конечно, вдребезги, а броня - надо
же! - выдюжила. Пуля, само собой, излетная, но все равно странно. На
испытаниях, говорят, прошибало лобовой лист и срывало крышу,
забрызганную изнутри унипластовыми кляксами. Из унипласта тогда
делали макеты членов экипажа. Просто везет. Шабан ощупал ноги,
плечи, ребра: нет, кажется, ничего не сломано. Действительно, везет.
Покопавшись в кармане, он достал коробочку, вынул щепотку порошка
из сушеных гифов ползучего гриба и зарядил себе в нос хорошую
понюшку. Когда исчезла боль и одеревенела голова, он открыл глаза.
Теперь предметы были расплывчаты, но он знал, что скоро в голове
прояснится и тело на время станет легким, почти невесомым, как бывает,
когда летаешь во сне. Драки все равно не избежать, нельзя позволить
боли отвлекать себя от дела.
Но сейчас над ним, подобно маятнику, то удаляясь, то приближаясь к
самым глазам, качался потолок, и по его поверхности ползали крупные
радужные пятна. Некоторое время Шабан заинтересованно следил за их
движением, пытаясь отгадать, закономерны или случайны их
перемещения. "Вот это пятно сейчас пойдет влево",- говорил он себе и,
каждый раз ошибаясь, сердился, но продолжал игру, пока пятна не
начали тускнеть и потолок, в последний раз скупо качнувшись, не стал
на свое место. Шабан поочередно напряг мышцы, проверяя, не болит ли
где. Нигде не болело, и тело, ставшее почти бесплотным, рвалось вверх,
как аэростат. Он поднялся в башенку. Вездеход ходко бежал по
твердому, как кирпич, руслу высохшей речки и то и дело лязгал
гусеницей о камень. Горы были уже рядом, впереди распахнулось
