непосильную задачу на обобщенный закон Ома. Другой, высунув от усердия
язык, бездарно рисует порнографическую картинку. Варвар, да разве ж в
этой позиции что получится? Ладно. Я им займусь с пристрастием, и не
только потому, что не люблю, когда перевирают анатомические пропорции.
Мне эта рожа давно не нравится.
У остальных - пока ничего. Когда от твоей работы нет отдачи, это заде-
вает. И очень хо-рошо, что дубоцефалы учатся не четыре с половиной го-
да, а два с хвостиком, по усеченной программе. По-моему, для того,
чтобы обслуживать рубильник, и этого много. Вот, скажем, поток Э -
элита - учится семь лет, да так, что только пар идет. Впрочем, какой
это поток - струйка тощая, не на что смотреть. Ручеечек. И с каждым
годом он все больше хиреет, а хотелось бы наоборот. Защитным энергос-
танциям нужны специалисты, а не обслуживатели рубильников, нужно было
спохватиться еще лет двадцать назад, когда только-только сформирова-
лись и пришли в движение первые ледники. Но тогда даже адаптанты не
признавались проблемой номер один и уж подавно никто не хотел верить,
что наше межледниковье кончилось столь внезапно. А что, не нравится?
Нет, только честно: вы в самом деле не ждали? Смешно мне с вами, ребя-
та, а было бы еще смешнее, если бы вы ждали и готовились: что бы вы
тогда сделали? На холод, ребята, на холод! Валяйте, выдумывайте свою
Глобальную Энергетическую Программу, фабрикуйте для нее специалистов,
спешите. И извольте принять тот факт, что семьдесят процентов населе-
ния теперь составляют такие вот дубоцефалы.
Эти, с потока "два-А", в сущности, не вполне еще дебилы, и на уровне
спинного мозга с ними можно иметь дело. Что же касается "два-Б", то я
не понимаю, зачем их вообще учат. Похоже, только для того, чтобы
чем-нибудь занять. И скрытых адаптантов среди них гораздо больше: у
каждого студента генокод не проверишь, спасибо, что сделали это для
преподавателей. Вот я - человек, и мой генокод в порядке. Могу пока-
зать свидетельство, если кто-нибудь пристанет.
- Чермных, ко мне!
Идет. Хорошо идет. Грудь у нее большая и классическая. Сколько чего у
одного места отнимется, столько к другому непременно и присовокупится.
Воистину так, Михаил Васильевич. Ну, что там у нее? Гм... да. Мерзость
запустения. Лесотундра. А эта дура еще что-то лопочет.
- Не так,- говорю. - Глупости. Запомните. Первый закон Кирхгофа: сумма
токов в узле равна нулю. Второй закон: сумма напряжений по контуру
равна опять-таки нулю. Это ясно? - Она кивает головой и грудями. -
Повторите. - Сбивчиво повторяет. - Достаточно. Зачет. Марш отсюда.
Убегает, счастливая.
- Филенков, ко мне!
Идет. Ухмылка такая - гланды видно. Это тот, с порнографией. Художни-
ком ему не бывать. Техником на энергостанции, очевидно, тоже. Сейчас я
его расколю, ошибку природы, только нельзя выпускать это мурло из поля
зрения. Ни в коем случае... Под столом кнопка... ГДЕ?.. Ага, вот тут,
под ногой, вот она, голубушка.
- Садитесь.
Странно, задача у него решена. И картинку он стер, а подсказал ему
стереть, не иначе, тот, кто решил задачу. Ну, ясно. Вопрос дебилу.
Молчит и щерится. Ответа и не жду. Еще вопрос. Щерится и молчит. Ну,
теперь пора.
- Дурак,- говорю без выражения. - Толстолобик. И без зачета хорош. Вы-
матывайся. Придешь на следующей...
До каждого скрытого адаптанта рано или поздно доходит, что преподава-
тель тоже уязвим. И тогда в его глазах внезапно вспыхивает бешенство,
такое, что нормального человека просто отшатывает в сторону. Важно не
прозевать этот момент. Жуткое бешенство, нечеловеческое. В сущности,
адаптант и есть не человек, только он этого не знает. Любопытная это
штука - глаза адаптанта. Такой же видовой признак, как шерсть у мамон-
та, и подделать невозможно: адаптанты нутром чуют чужого. Если бы мы
могли внедрять своих людей в уличные стаи, в городе, пожалуй, можно
было бы жить. Давлю ногой на кнопку. Спецкоманда обязана прибыть по
вызову не позднее, чем через сорок пять секунд.
Олух царя небесного, ну кто же кидается на преподавателя с голыми ру-
ками! Да еще через стол. Этот стол специальный: выродок не может дос-
тать меня в броске и, теряя секунды, вынужден лезть поверх, вроде чу-
до-богатыря, форсирующего Альпы. Не спеша подсекаю ему ногу и слежу за
тем, чтобы черепная крышка пришла в соприкосновение с крышкой стола.
Большего не требуется: письменный стол вполне надежен как подручное
средство. Глухой стук - и, собственно, все. Оползень расслабленного
тела со стола на пол крайне неэстетичен. Адаптант жив, но сотрясение
мозга, или что у него там, уже имеет. Дядя Коля учит дозировать силу
воздействия.
Оправляю рукав и смотрю на время - прошло, должно быть, секунд шесть.
Нормально. Остальные тридцать девять я отдыхаю в ожидании спецкоманды.
А они врываются с хрипом и топотом, едва не высадив дверь и гремя на-
ручниками. Я величаво указываю перстом, и спецкоманда, стреножив
смутьяна, выволакивает его вон - надо полагать, на экспресс-проверку и
далее по этапу в резерват. Ноги волочатся по полу. Мне суют мятый
бланк, и я расписываюсь. Сдал-принял. Почему-то именно эта бумажка
производит на дубоцефалов сильнейшее впечатление. Сидят, раззявя рты.
Предметного урока им хватит, пожалуй, до начала следующего семестра,
вряд ли дольше. Потом опять держи ухо востро.
Интересно, кто свой среди чужих в этой группе и почему он проморгал
явного адаптанта? Этот? Нет, пожалуй, вон тот. Или нет? Ладно, это не
мой уровень, спрашивать работу с дятлов низкого полета не входит в мои
служебные обязанности, и слава богу. И знать их в лицо мне тоже не по-
лагается. Но все-таки интересно.
Некоторое время сижу неподвижно, тупо гляжу перед собой и давлю в себе
непрошенное чувство жалости. Глупо и неуместно. А к кому жалость - к
этой морде? И почему жалость? - потому что выродок не виноват, выпол-
няя то, что заложено в него природой? Бунтуют гены потомственного ин-
теллигента, переполняются идиотским сочувствием... А ведь эта протоп-
лазма вполне могла меня убить. Да. И убила бы, если бы не дядя Коля.
Страшно подумать - читать лекции в "два-Б". Сто морд с лягушачьими
глазами, сто жвачных рыл... а я им про сигнальные графы Коутса. В гро-
бу они их видели. Буду выписывать формулы, а они на букве "омега" нач-
нут поощрительно ржать, полагая, что я специально для их удовольствия
изобразил задницу. И самое главное - придется поворачиваться к ним
спиной, а это хуже всего. Не дай бог, попадется необорудованная ауди-
тория. Правда, у меня полный зачет по самообороне, не так уж и пло-
хо... Хм. У Ржавченко тоже был полный зачет.
- Рыбин, ко мне.
Субтильный вьюноша, какой-то пришибленный. Лицо хорошее, а взгляд ту-
пее некуда. Но задачу адаптанту решил он, или я ничего не понимаю в
своей профессии и гнать меня надо. Не дятел он, это точно. И заведомо
не адаптант. По-моему, он даже не дубоцефал.
- Ну, выкладывайте.
Пришибленный начинает объяснять, водя пальцем и мучительно подбирая
слова. Экает и мекает. Там, где есть синонимы, он выбирает самый иди-
отский.
- Достаточно,- останавливаю. - Почему вы не учитесь в первом потоке?
Глупо моргает, запускает в нос палец по вторую фалангу включительно и
хлопает ртом, как уловленный карп. Переигрывает.
- Ну хватит, хватит,- жестко говорю я. - Поиграли и будет. Мне все яс-
но. Не хотите быть откровенным - не надо. Вы не дебил и занимаете чу-
жое место. Я буду вынужден сообщить о вас в сортировочную комиссию.
Я вовсе не шучу, и до него это доходит. Сгоняет с лица дурацкое выра-
жение. Затюканность остается.
- Не надо. Пожалуйста, не надо...
Лжедебил косится через плечо, на лице испуг. Настоящий испуг со сфаб-
рикованным я не спутаю.
- Можете говорить, здесь звукоизоляция.
Он сбивчиво объясняет свою ситуацию. Вышибить из меня слезу не пытает-
ся, и мне это нравится. Он не может отправить из города мать и сестру.
Нет, не обязательно на Юг. У них нет возможности уехать. Когда в прош-
лом году он принес документы, то сразу спросил, будет ли рассмотрена
просьба о сдаче экстерном. Его спросили, не считает ли он здесь себя
умнее всех. Ему ответили, что нет. Тогда он обманул сорткомиссию. Он
должен, он обязательно должен окончить институт в два года, больше им
здесь не выдержать. Когда он поедет по распределению, он сможет взять
с собой родных, он узнавал.
Задаю наводящие вопросы, бью в цель. Мать? Да, больна. Нет, это с ней
недавно, после того как сестра попалась к адаптантам и двое суток ее
не могли найти, а так она женщина крепкая... Сестра? Нет, сестренка
жива. Но... В общем, с ней...
Что с ней, я, к сожалению, очень хорошо понимаю.
- Ты вообще в своем уме? - говорю я сначала спокойно-увещевающе, как
старший, который якобы дальше видит и лучше знает. Потом не выдержи-
ваю, луплю кулаком по столу, ору и брызгаюсь: - Умник! Лопух развесис-
тый! Обрадовался - два года! Да с таким дипломом ты всю жизнь будешь
сдувать пыль с вольтметров на какой-нибудь энергостанции в Лабытнанги!
Всю жизнь, до тех пор, пока вы там со своей энергостанцией не вмерзне-
те в лед, это ты понимаешь?
Он уныло кивает. И вдруг начинает с увлечением объяснять, что все не
так страшно, как мне кажется, нужно только уехать отсюда и переждать
несколько лет, а там все непременно изменится, не может быть, чтобы не
изменилось, не бывает такого...
Подобные разговоры длятся пять минут, а устаешь от них, как от трени-
ровки в подвале у дяди Коли. Парень по-своему прав. И я ничего не могу
для него сделать. Только лишь не трясти языком где попало, а ведь пар-
ню большего и не надо... Иногда думаешь, что тот, кто придумал наше
общество, был ненормальным от рождения.
- Идите,- киваю обессиленно. - Зачет. И... удачи вам.
Благодарит. Уходя, оборачивается:
- Простите, Сергей Евгеньевич, а как вы узнали?
- В задаче у вас ошибка,- говорю,- такая дурацкая, что даже талантли-
во.
- Спасибо,- говорит. - Большое вам спасибо. Я приму меры.
И примет. Скорректирует тактику, начнет репетировать перед зеркалом
пускание слюны и больше не попадется. Я таких знаю.
- Довгонос, ко мне!
Очередной экспонат моей кунсткамеры боком выползает из-за стола и бре-
дет ко мне в кабинку. Этот вполне натурален: на лице неизгладимые сле-
ды интеллектуальной недостаточности, с виду ближе к олигофрену, чем к
дебилу, и вонюч вдобавок. Что у него, недержание? Это он хорошо приду-
мал - пойти учиться. Сидел бы лучше дома, ходил бы, если не лень, в
другую кабинку...
А в моей кабинке миазмам некуда деться, кроме как мне в нос.
- Зачет! - кричу. - Пшел! Ф-ф... Вон отсюда! И дверь не закрывай!..
Следующий! Эй, следующий! Кто готов?
Люблю зачеты.
3
Что ценного осталось в институте еще с доледниковых времен, так это
обеденный перерыв и преподавательская столовая. Чисто, опрятно, несу-
етно, салфеточные вигвамы на тарелках, а главное, можно быть почти
уверенным, что под видом голубцов или шницеля тебе не скормят пищевые
дрожжи четвертого сорта и такого же срока лежалости. Здесь все нату-
ральное, по крайней мере я так думаю. А та плесень, говорят, произрас-
тает на нефтяных фракциях, и неплохо, говорят, произрастает. Ну и
пусть себе. На чем ей придется произрастать, когда Глобальная Энерге-
тическая начнет пожирать без остатка все, что горит, хотелось бы
знать. На фекалиях?
Здравая застольная мысль.
Над соседним столиком Гарька Айвакян с кафедры автоматики терзал толс-
тый антрекот. Жевал, тщательно собирал на вилку зелень. Вообще-то он
Гагик, а не Гарик, о чем сам уже вряд ли помнит. Москвич в энном поко-
лении, в смысле родного языка не владеет даже акцентом, так называемой
этнической родины в глаза не видел, и во сне она ему, наверное, не
снится, так он ее пытается уловить через кинзу и всякий прочий силос.
