нем завяз. Пришлось выдирать ноги, выбираться на твердое место и нудно
топать, отряхивая ботинки. Конечно, снег проник вовнутрь и теперь про-
тивно таял, пропитывая носки. Кроме как доводить человека до простуды,
ничего другого он не умеет. Умник, обругал я себя. Ты еще вспомни, как
по грибы ходил. По чернушки-волнушки. А как еще успел - хорошо, ребята
уговорили - махнуть напоследок в Карелию и как байдарку колотило и ло-
мало на порогах, вспомнить не хочешь ли?.. А по берегам порогов уже
лежал и не собирался таять цепкий крупчатый снег, и было пусто, как в
яме, вообще в том походе было что-то траурное, река остывала буквально
на глазах, к утру тихие плесы схватывало тонким звенящим ледком, и мы
ломали лед веслами и двигались медленно, сосредоточенно, стараясь обе-
речь байдарку от ранений лезвиями ледяных кромок...
Теперь она сгнила, эта байдарка.
Ближе к учебному корпусу снег растоптали в кисель. Здесь толклась не-
большая толпа, она задерживалась, обтекая колонны, и тремя струями
вливалась в главный вход. Это была осмысленная, векторная толпа, с
умеренной составляющей броуновского движения. Люблю такую. Роились
студенты потока один, существа знакомые и в целом безопасные - сам
когда-то был примерно таким же, а теперь вот читаю им электротехнику.
Что до прочих человекообразных с потоков два-А и два-Б - особенно
два-Б,- то орда этих дубоцефалов выглядит куда хуже. Фауна. Но она по-
явится чуть позже и не в этом крыле здания - потоки мудро разделены во
времени и пространстве. Это правильно.
Оставалось еще минут пятнадцать. Я торопливо разделся в гардеробе для
преподавателей и заспешил по коридору. Зря, конечно: спешащий у нас
всегда неправ и подозрителен, следовательно, рискует нарваться. Разу-
меется, тут же какой-то самодовольный жлоб из внутреннего патруля пре-
сек мою прыть и не захотел верить протянутому пропуску, после чего я
сначала нетерпеливо объяснял, кто я такой, а потом вышел из себя и,
кратко объяснив ему, кто такой он, был все же отпущен с миром, но в
настроении хуже некуда. Ублажать служебное рвение жлобов - дело преп-
ротивное, хотя, я знаю, находятся люди, испытывающие от этого занятия
мазохистское удовольствие. Но это не по мне. Куда ни плюнь - либо
жлоб, либо дубоцефал-толстолобик, хорошо еще, что в институте нет
адаптантов, по крайней мере теоретически. А вот где люди, хотелось бы
знать? Люди-то где?
Дверь в наш деканат визжит, как жертва вивисекции. Люди были здесь. На
визг повернули головы сразу трое: юный толстый секретарь из недоучен-
ных разгильдяев с протекцией, унылый Вацек Юшкевич с нашей кафедры
электрических машин и надменная Алла Хамзеевна, мастер подлежащих и
сказуемых с кафедры русского членораздельного для дубоцефалов. За
дверью в кабинет декана кричали в два голоса - Сельсин разносил в ато-
мы какого-то неподатливого. Это он умеет. Секретарь, соря на бумаги,
ел бутерброд и с интересом прислушивался. Алла Хамзеевна сидела мумией
- плоская спина в трех сантиметрах от спинки стула и идеально ей па-
раллельна. Вацек с покорной тоской в глазах слонялся из угла в угол.
Я поздоровался со всеми, а с Вацеком - за руку. Вацек никогда не пода-
ет руки первым, это приходится делать мне. Секретарь что-то промямлил
сквозь бутерброд, я не понял что. Алла Хамзеевна сурово поджала губы.
Она меня не любит, и есть причина. Это она так считает. Никак не может
простить, что моих родителей отправили на Юг раньше ее припадочного
зятя, хотя по ее заслугам, в чем она глубоко убеждена, следовало бы
наоборот, причем вне всякой очереди. Но вне очереди пошел я, и ей это
сугубо не все равно. Вацеку вот все равно, а ей не все равно. Бывают
такие люди.
- Сельсин у себя? - спросил я.
Алла Хамзеевна сделала вид, что не слышит.
Сельсин - прозвище и сущность нашего декана. Я имею в виду сель-
син-датчик. Это не фамилия, а несложный электромеханический прибор.
Если ось сельсина-датчика повернется на некоторый угол, на тот же угол
волей-неволей должна повернуться ось связанного с ним кабелем сельси-
на-приемника. В общем, все как у людей.
- У себя,- нерадостно сообщил Вацек. - Только он, по-моему, занят.
Крик за дверью усилился. Теперь орал один Сельсин, орал за двоих, а
его оппонент только вякал с последней линии обороны. Сельсин его дож-
мет, вольтерьянца.
- Как думаешь, это надолго?
Вацек только пожал плечами. Будто поежился. Вид у него был самый нес-
частный. Вольтерьянец за дверью вдруг страшно заорал: "Я вам так не
позволю!.." Позволит он. Еще как позволит. И так позволит, и эдак. Я
знаю.
- Я первая,- вдруг сказала Алла Хамзеевна непререкаемым тоном. - Я
здесь уже полчаса, а вы только что пришли.
- Пожалуйста, пожалуйста,- уверил я. - Вы так вы. Мне все равно.
Кажется, я ее обидел. Она копит обиды на меня и складывает их в обшир-
ную копилку. Сейчас ей очень бы хотелось, чтобы мне было не все равно,
чтобы я полез к Сельсину напролом, пихаясь локтями направо и налево, а
она бы не пустила и весь день ощущала бы удовлетворение от выполненно-
го долга и причастности к высшей справедливости. Нет уж, дудки ей. И
большой тромбон.
- Ты-то чего здесь? - спросил я Вацека.
- Своих на Юг отправляю,- скорбно пожаловался он. - Бумагу вот подпи-
сать. И еще... - Он замялся.
- Давно пора,- одобрил я. - Почти все уже стариков отправили. А куда
предлагают?
- Нефтекумск,- с тоской сказал Вацек. - Вы случайно не знаете, где
это?
- Да уж наверное не на Таймыре,- хмыкнул я. - Ты чего такой скучный?
Кавказ, должно быть, или где-то около... Совсем не так плохо. Да, точ-
но. Северный Кавказ. Или около.
- А там зимой тепло? - спросил Вацек.
Этого я не знал. По здравой логике, летом, пожалуй, не холодно, ледник
далече. А вот зимой... Я развел руками. Вацек много от меня хочет. По-
годой на Кавказе я пока еще не заведую.
- А вы, Сергей Евгеньич, своих куда отправили?
- В Туапсе,- сказал я с неловкостью.
- А-а...
Нотку зависти в его голосе я все-таки уловил. Но так, самое чуть-чуть,
на пределе чувствительности. Мне опять повезло больше, чем ему, а Ва-
цек убежден, что так и должно быть, и разубедить его в этом нет ника-
кой возможности. Он всегда относился ко мне с громадным пиететом, еще
с тех пор как я, тогда вечно злой от бессонницы аспирант и сам вчераш-
ний студент, за неимением других погонял оказался у него в руководите-
лях дипломного проекта. Крупных звезд с неба он не хватал, мелких то-
же, но был как-то трогательно старателен и после диплома остался на
кафедре инженером. Субординацию он и тогда уважал, и теперь уважает,
только у него она особая. В его табели о рангах на втором месте, сразу
после Сельсина, вписана моя фамилия, и, кажется, навечно. Он сделает
для меня что угодно, но говорить мне "ты", на что я не раз и не два
пытался его подбить, органически не способен. Если я скажу ему, что в
интересах дела завтра его повесят, он придет со своей веревкой и мылом
в кармане. Мне с ним бывает неловко. Вот как сейчас.
- Некоторые считают, что главное устроить своих родственников,- сказа-
ла Алла Хамзеевна, глядя прямо на меня,- а там хоть трава не расти и
остальные пускай отправляют родителей околевать в этот самый Земно-
водск...
Я ее проигнорировал.
- Тут м-м... такое дело...- сказал Вацек. Было видно, что он не знает,
как начать. - Э-э... Ржавченко умер, вы знаете?
Секретарь икнул и укусил бутерброд. На меня сдержанность Вацека тоже
произвела впечатление. Умер... гм. В общем, конечно, умер. Похоже,
процесс был не лучше результата. Истерзанный труп Ржавченко был найден
вчера между новым корпусом и спортзалом какими-то студентами со второ-
го потока на отработке трудовой повинности по уничтожению снега. Гово-
рят, долго не могли опознать. Студентов сейчас трясут, но много ли
вытрясут, неизвестно.
- Еще бы,- сказал я. - Жаль: хороший был мужик. Кремация, кажется,
послезавтра. Ты пойдешь?
- Н-не знаю... Да, наверное. Я это... Я э-э... вот что хотел ска-
зать... Раз уж его убили... - Слова из Вацека шли туннельным перехо-
дом, пробиваясь сквозь потенциальный барьер. Он страшно мучился и вид
имел такой раскаянный, будто сам и убил. - Тут э-э... вот какое де-
ло...
- Ржавченко читал лекции в "два-Б",- опять встряла Алла Хамзеевна, и
Вацек кинул на нее взгляд, отчаянный и благодарный одновременно. - И
еще вел семинары в трех группах.
До меня начало доходить.
- Угу,- произнес я с пакостным предчувствием. - И кому теперь все
это... добро?
- Вам, конечно,- с энтузиазмом сказала Алла Хамзеевна. - Вы у нас мо-
лодой и способный, даже чересчур, вам и палку в руки...
Я исхитрился сдержаться, чтобы ее не убить.
- Вам только лекции, Сергей Евгенич,- поспешил вставить Вацек. - Семи-
нары будут у Конюхова, он как раз сейчас там...
Там - это, конечно, у Сельсина. Я прислушался. В кабинете декана уже
не кричали. Сельсина слышно не было, а второй голос - теперь я и сам
узнал Конюхова - упрашивал, настаивал, умолял... Тоже напрасное заня-
тие. Если Сельсин позволит слезам и соплям влиять на свои решения, на
его место пришлют кого-нибудь другого.
- Ясно,- сказал я, стараясь не выражать эмоций. - Меня, надо полагать,
тоже обчистили. Не знаешь случайно, что отбирают?
- Кажется, знаю,- сказал Вацек, глядя себе под ноги. - Лабораторные в
первом потоке. Но это, по-моему, еще не наверняка...
Секретарь потерял интерес к разговору, зевнул и жизнерадостно потянул-
ся. Потом поискал под столом, поймал жужелицу и принялся обрывать ей
ноги.
- Так... И кому отдают?
- Мне. - На Вацека было жалко смотреть.
Я медленно сосчитал до десяти. Потом эта дура Хамзеевна, не удержав-
шись, хихикнула, и я продолжил счет. Ай, спасибо! Спасибо Вацеку и
спасибо Алле Хамзеевне. Очень вовремя вы здесь оказались, вот что я
вам скажу. Не будь вас, я бы сейчас прямиком рванул к Сельсину драть
глотку и терять от обиды лицо. Как вот сейчас Конюхов. Хотя, конечно,
всучить дубоцефалов, да еще с потока "два-Б", взамен нормальных сту-
дентов - это подлость, которую я Сельсину не прощу. А еще это необхо-
димость, и поэтому никуда ты, голубчик, не денешься и некуда тебе
деться. Ну, выразись покрепче, если невмоготу. Ну, стукни кулаком
где-нибудь подальше от Аллы Хамзеевны. Скрути в бублик того, кто от
тебя зависит. В конце концов, напиши крупными буквами на бумажке: "Это
твой долг!" - и утрись ею. Может, полегчает.
Алла Хамзеевна сияла. Специально для нее я пожал Вацеку руку:
- Поздравляю. Рад за тебя. Если будут какие-нибудь проблемы, можешь на
меня рассчитывать, идет?
Он кивнул.
- Напрасно вы так сидите, Алла Хамзеевна,- сочувственно сказал я, по-
кидая деканат. - Вот именно так геморрой и зарабатывают...
Ай-яй-яй... Зря это я. Глупо. На четвертом десятке уже поздновато го-
няться за дешевыми удовольствиями, разумнее озаботиться сохранностью
центральной нервной. Первая заповедь дяди Коли: если уж бьешь, то бей
так, чтобы оппонент не встал. В противном случае лучше улыбайся.
И тут дядя Коля безусловно прав.
2
С девяти до одиннадцати - семинар в шестой группе потока "два-А". Это
я люблю. На семинарах куда безопаснее, чем на лекциях или в лаборато-
рии, к тому же сегодня как раз зачет. Очень люблю. Можно не слишком
дрожать за свою шкуру: на зачете ты с потенциальным противником всегда
один на один.
Сидят, пялятся на вопросы, напрягают скудные мозги. Сложной техники им
не дают, и правильно делают, а видеодоску и световое перо легко заме-
нить, если что. Впрочем, дубоцефалы народ, как правило, мирный, а для
защиты от скрытых адаптантов придумана преподавательская кабинка на
две персоны, стойкая к воздействию извне, и не только она одна.
Сижу в своей цитадели, слежу по экранчику, что там у них на досках.
Н-да... Как обычно. Вот один пишет и стирает, пишет и стирает, решая
