заканчивая топографические поручения относительно окрестностей и реки.
Солдаты, приехавшие с ним, квартировали в домиках местных жителей. Было
поздно возвращаться домой, тем более, что поднялся ветер и звезды исчезли.
Выйдя на улицу, Детрей отвязал лошадь, привязанную возле подъезда, и,
утвердясь в седле, поехал шагом, размышляя о Джесси.
"Да, я не встречал таких девушек, - сказал Детрей сам себе. - А теперь я
знаю, что они есть. Она может поманить - и пойдешь. пойдешь далеко, - за
тысячи миль. Вот на редкость славная девушка!"
Он перебрал все женские знакомства, отпущенные ему судьбой, и только в
трех случаях нашел отдаленные черты, чем-то напоминающие Джесси; причем один
случай падал, странно сказать, на старушку, второй - на малолетнюю девочку и
лишь третий соответствовал возрасту Джесси. Это была жена капитана Гойля,
сердечная и нервная женщина, которая иногда бегала по столу. На вопрос,
зачем ей это нужно, она отвечала: "Не знаю, но в домашней обстановке это
действует освежительно. Вы попробуйте". Старушка, о которой мы упомянули,
была некогда его квартирной хозяйкой; она сама приносила обед; ее когда-то
красивая, а теперь сухая рука дрожала, ставя тарелку, и она произносила одни
и те же неизменные, торжественные слова: "Кушай, голубчик". После такого
обращения Детрей съедал все, как бы много она ни ставила. Что касается
девочки, то ей едва ли было три года, и он ее никогда ранее не видал.
Девочка, опередив няньку, решительно пошла навстречу Детрею и, охватив его
ноги, сказала тоненьким, убедительным голосом: "Дядя, пойдем к нам".
Все остальные его встречи были развлечением или обязанностью. Решив
провести ночь в городе, Детрей, однако, спать еще не хотел. К его услугам
всегда был диван одной из полковых канцелярий; он поехал туда, убедился, что
его место не занято никаким странником, и, потолковав с дежурным о новостях
завтрашнего приказа, отправился в дивизионный клуб. Недавно все получили
жалованье, а потому народу было много в баре и в карточной. Детрею было
приятно ходить среди охмелевших групп со своим особенным настроением, о
котором никто не знает. Он встретил знакомых, между ними - бывшего
сослуживца Тирнаура, и сел с ним за отдельный стол.
- Итак, вы еще не женились, - сказал Тирнаур, плотный человек с веселым,
соглашающимися глазами, смотря на руки Детрея.
- Нет, как и вы...
- Я был близок, - ответил Тирнаур, - не знаю, жалею я или нет, что дело
расстроилось.
- Самые эти слова ваши подозрительны, - сказал, подходя к нему, худой,
белокурый офицер в пенсне. - Я вас встречал, - обратился он к Детрею, - в
суде, вы были свидетелем.
- О, да, - сказал Детрей, вспомнив имя офицера. - Садитесь за наш стол,
Безант.
- Вчера я дал слово больше никогда не играть, - сообщил Безант,
усаживаясь, - но сегодня я как-то забыл об этом. А мои партнеры не знали, и,
черт меня побери, если я еще когда-нибудь буду прикупать к пиковому тузу!
- Я слышал, что Джонни Рокерт прикупал не с большим успехом, - сказал
Тирнаур.
- Гораздо успешнее. Его выручила жена, сказав по телефону, что в доме
пожар.
- Но в следующий раз она должна будет вызвать землетрясение?
- Она сделает больше, чего нельзя сказать об Анне Сульфид, которая
проигрывает все жалованье своего мужа.
- Все в своем роде хороши. Но что же мы будем пить?
- Я приказал подать бутылку рома, - сообщил Детрей.
- Вы оптимист, - сказал Тирнаур, - я не так самонадеян и ограничусь
шампанским.
- Дайте виски и соды, - обратился к слуге Безант, а затем окликнул
молодого артиллериста, который, засунув руки в карманы, проходил мимо с
сосредоточенным видом:
- Не хотите ли посидеть с нами, Леклей?
- Хочу, - сказал артиллерист и уселся.
Все эти люди были знакомы друг с другом; Леклей пожал руку Детрея и был
отрекомендован ему Безантом как лучший стрелок по голубиным садкам. После
того все принялись пить.
- Покончим с этим и составим партию в винт, - предложил Тирнаур.
- Я согласен, - сказал Детрей.
- Не лучше ли поставить в баккара? - спросил Безант. - Слышите, какой
шум!
- Там мечет фон Вирт, - сообщил Леклей вскользь и со значением.
- А! - сказал Безант, и все умолкли.
- Детрей, расскажите о Медалуте, - обратился Тирнаур. - Ему
предсказывали, по крайней мере, дивизию. О нем не слышно теперь.
- Медалут застрелился, - сказал Детрей.
- Не может быть! - вскричали слушатели. Детрей продолжал:
- Медалут был послан в Гель-Гью ревизовать оружейные мастерские и среди
хлама нашел старинный пистолет. Он обратил внимание, что не может разглядеть
травку фамилии мастера. Через месяц он был вынужден обратиться к врачам, и
ему предсказали, что он может ослепнуть. Некоторое время он курил опиум;
потом зарядил пистолет пулей и покончил с собой.
- Однако! - сказал Безант.
Дым четырех сигар застлал лица беседующих.
- Я знал его, - проговорил Тирнаур. - Ему всегда что-то мешало жить, хотя
он участвовал в шести экспедициях и не был ни разу ранен. Как твои малютки,
Леклей?
- Как всегда; и, как всегда, ждут.
- Вот мысль, - сказал Безант, - дело идет, я вижу, о Розите и Мерседес. Я
страшно давно не был в их доме.
- Что скажете вы, Детрей, так проницательно улыбнувшийся? - спросил
Тирнаур.
- Лучше я буду с вами, чем мне вступать в тщетную борьбу с пружинами
клеенчатого дивана, - сказал Детрей. - Я живу в Ламмерике и пристроился на
эту ночь в канцелярии.
- В таком случае устроим сбор, - предложил, воодушевляясь, Безант. - Хотя
я и прикупал к пиковому тузу, однако начну первым.
Он положил на тарелку золотую монету; все остальные сделали то же самое.
Слуге было наказано уложить в корзину сыр, фрукты, консервы, конфеты и
двенадцать бутылок; затем все это слуга снес в автомобиль Безанта, и
компания отправилась на шоссе, среди садов которого находился дом с
обещанными Леклеем Розитой и Мерседес. Когда Детрей усаживался, ему что-то
мешало отдаться беспечной болтовне, как если бы он ехал прямо от Евы
Страттон. Но автомобиль выругался, и ощущение помехи исчезло.
Проехав мимо кавалерийских казарм, автомобиль кинулся влево, на глухие
огни окраины, и, резко вертя руль на поворотах, Безант доставил компанию к
началу шоссе, где стоял скрытый деревьями одноэтажный кирпичный дом,
погруженный во тьму.
Машина остановилась, и, как только ее шум затих, путешественники увидели,
что по щелям веранды пересеклись линии света.
- Они еще не спят, - сказал Безант, входя на веранду. Окно открылось, и в
нем показалась полуодетая женщина; прикрывшись веером, она крикнула:
- Уже неделя, как мы питаемся только одной яичницей!
- Неужели? - сказал Тирнаур.
- Ах, это вы, Тирнаур! Розита дома. Розита, неужели ты спишь?
- Пусть они подождут, пока я оденусь! - донесся из глубины женский голос.
Леклей с Детреем внесли корзину и поставили посредине веранды.
- Корзина! - вскричала невидимая Розита, которая сама отлично видела все.
- Тут что-то есть!
- Да, это не яичница, - сказал Тирнаур.
- Тирнаур - хороший! Тирнаур - ангел! - закричали женщины, и окно
опустело, а офицеры уселись на перилах и стульях, прислушиваясь к суете за
окном, которая скоро кончилась; Розита открыла дверь и впустила гостей.
Розита и Мерседес были цирковые наездницы, которые отстали от труппы
благодаря неверному покровительству одного местного богача, зажились и
разленились. Мерседес, двадцати шести лет, выше среднего роста, была
раздражительна, смугла и черноволоса; Розита, в противовес ей, сметливая и
покладистая, имела рыжие волосы и скромное лицо с толстыми губами, выдающими
африканского предка. Они вышли к гостям в приличных муслиновых платьях; на
Розите было розовое, на Мерседес - голубое.
- Что же, вы нас будете угощать яичницей? - спросил Леклей.
- Не хотите же вы, чтобы мы сами стряпали! - ответила Мерседес. - Наша
прислуга Салли ушла на всю ночь, а другой прислуги мы не имеем. Съедим, что
привезено.
Они расправили скатерть, на которой валялись карты, и погрузили руки в
корзину, а Детрей сел в стороне, осматриваясь. Хотя его уже познакомили с
хозяйками, они еще не признавали его заслуживающим внимания, так как не он
был главным лицом. Тон давали Тирнаур и Леклей.
Поэтому Детрей сел, осматривая большое помещение, служившее одновременно
гостиной и столовой; в углу шел проход ко второй комнате, где стояли
кровати, а третья, справа от веранды, была пуста и лишена мебели. В углу
помещалось пианино; два кресла у туалетного стола, заваленного банками и
альбомами; по стенам были прибиты веера и куски тканей; несколько вееров
валялись на ковровом диване. За спиной Детрея белый с розовым какаду
перевернулся в кольце и, проскрипев клювом, сказал с заученным выражением:
"Алло, старый дурак!"
Стараясь не обращать на себя внимания, Детрей воспользовался тем, что
Мерседес отправилась с Безантом ставить автомобиль, для чего следовало
открыть ворота, иначе мошенники могли увести машину, а Тирнаур и Леклей
передавали Розите бутылки, и вышел через пустую комнату на двор к кухне. Она
оказалась не запертой. Детрей усмехнулся, открыл дверь и разыскал свечу,
которую тотчас зажег. В углу кухни стоял ящик, набитый соломой и яйцами, так
что Мерседес была, безусловно, права. Кучи яичной скорлупы валялись вдоль
стен, привлекая рои мух.
Индивидуальная вылазка Детрея объяснялась тем, что он страшно
проголодался, кроме того, он хотел сделать сюрприз компании, подав пламенную
яичницу, кроме сыра и ветчины, по существу скучных. Разыскав связку лука,
Детрей очистил две луковицы, искрошил, перемешал на большой сковороде с
солью, полил месиво оливковым маслом из плетеной бутылки, разбил десятка два
яиц; после того он зажег патентованную спиртовку и поставил сковородку на
венок синих огней. Вся процедура заняла не более десяти минут; уже яичница
шипела и пузырилась, как за спиной Детрея раздались глубокомысленные слова:
"Главное, чтобы не подгорела". Он обернулся, увидев Безанта, Тирнаура,
Леклея, Розиту и Мерседес; все они почтительно выстроившись, наблюдали
стряпню.
- Смотрите не передержите, - сказал Тирнаур. - По всем справочникам
яичница не должна жариться долее четырех минут.
- Да, без лука, - возразил Детрей.
- Ах, она с луком! - сказал Безант, - в таком случае можете мне не
ставить прибор.
- Боже мой! Опять нас на ту же диету! - вскричала Розита, - но вы, в
наказание, съедите ее сами всю!
- Ну, я ему помогу, - сказала Мерседес.
- И я! - воскликнул Леклей. - Я тоже хочу яичницы!
- Пустите, теперь мы достряпаем, - заявила Розита и оттеснила Детрея.
Наконец, сковорода была перенесена в комнату, и кушанье разошлось по
тарелкам, причем женщины ежеминутно вскакивали, спохватываясь о вещах,
которые, по безалаберности их жизни, находились в разных углах; с трудом
разыскали ложки и ножи. Однако механический штопор лежал на видном месте, и
Леклей открыл все бутылки; вино ударило в головы, и попойка, а с ней
разноголосая болтовня прочно утвердились в тихом доме на безлюдном шоссе. Но
Детрей, хотя он и делал усилия попасть в тон, не был ни пьян, ни свой здесь;
никто не знал этого; он это чувствовал сам.
Сыграв на мандолине две арии, Детрей встал с дивана и перешел в кресло;
на столике перед ним лежал тяжелый альбом. Едва он раскрыл его, как
Мерседес, внимание которой к этому человеку внезапно усилилось, подошла и,
став у его плеча, сзади, добродушно сказала:
- Какой грустный! Устал от яичницы! Что же, вы не прочь поухаживать?
