темной, стоявшей в тени листвы тутовицы она вздрогнула и остановилась: из
листвы прозвучал странный, мрачный голос, и, вглядевшись, Джесси различила
человека, который ее смешил и раздражал. Гленар стоял за деревом, делая
какие-то знаки. Он вздохнул и произнес ее имя.
- Это вы? - сказала Джесси с неудовольствием. - Зачем вы прячетесь? Что
там такое?
- Подойдите ко мне, - умолял Гленар. - Прошу вас, подойдите и выслушайте.
Я должен сказать вам одну очень важную вещь. Заинтересованная, Джесси пожала
плечами.
- Ничего не понимаю, - ответила она, - но я к вам в кусты не пойду,
потому что промочила ногу и тороплюсь. Вы что-нибудь поймали? Тогда несите
сюда.
Место, где стояла она, было слегка освещено, между тем Гленар притаился в
тени и не выходил. Такое непонятное упрямство вызвало у нее жуткую мысль,
что Гленар покушался на самоубийство. Сердце ее сжалось.
- Вы не ранены? - сурово спросила Джесси.
- Ранен? Да, в смысле особом, да, - ответил Гленар. - Я могу и хочу
сказать все. Но я боюсь света. Простите мою внезапную ненормальность. Это
так важно, что, лишь смутно различая ваше лицо, я решусь... О, лучше бы я
написал вам! Я... Нет, я не могу.
Начиная сердиться, Джесси все же не могла не улыбнуться при догадке,
вызывающей чувства виноватости и симпатии, но всегда лестной, - а именно,
что Гленар спрятался в листву с целью сделать ей предложение. Пока она
размышляла, морщась от сырости чулка, Гленар заявил:
- Я видел, как вы пошли от пруда назад. Первой мыслью моей было -
встретить вас, но это не так легко. Я знал, что вы будете проходить здесь.
- А где Аронта?
- Должно быть, я помешался: я ушел от нее.
- Однако же вы чудак, - серьезно сказала Джесси, краснея и сердясь на
саму себя. Внезапная мысль, что, может быть, этот самый Гленар знает слова,
равные великой музыке, поманила ее узнать все. - Идите сюда, - сказала
Джесси, стесненно вздыхая, - выложите ваши секреты. Бояться меня не надо. Я
не кусаюсь. Вылезайте, Гленар; вот уж не думала, что вы такой трус.
Едва ли еще какое другое обращение могло бы так обескуражить, как эти
естественные слова девушки, торопящейся обсушить ногу. Гленар стиснул зубы и
вышел на свет. Он был расстроен и бледен. Пытаясь выразить улыбкой, что
улыбается по своему адресу, Гленар увидел темные, блестящие глаза,
взглянувшие на него с сочувствием и досадой. Это был заслуженный, безмолвный
упрек. Гленар так страдал, что в этот момент чувствовал не любовь, а желание
покончить с объяснением, отступить от которого уже не мог.
- Я вас люблю, - сказал он таким тоном, как если бы прислушивался к своим
словам, проверяя, то ли сказано, что надо сказать.
Наступило молчание. В переменившемся выражении лица Гленара Джесси
уловила черту мести за перенесенную боль, и она снова почувствовала сырость
чулка.
- Ну, вот, - сказала она, гладя Гленара по неопределенно протянутой руке,
- вы высказались, и вам станет легче теперь. Ничего подобного быть не может.
Но, если вы меня действительно любите, будьте добры сходить в дом к
горничной и сказать, чтобы она мгновенно представила мне сюда зеленые чулки
и серые туфли. А затем вернитесь к Аронте и придумайте благовидный предлог
своему отсутствию.
Хотя Гленар попрощался с Джесси трагически, но, как это ни странно, он
отправился исполнить ее просьбу с облегчением и благодарностью. К Аронте он
не пошел, а поехал в клуб и пил до утра. Еще страннее, что Джесси верно
определила его: с этого вечера его любовь, пережив самый страдный момент,
сникла и, понемногу, исчезла.
Глава VII
К двенадцати часам гости разъехались, и сестры разошлись спать. Гленар не
вывел Джесси из равновесия, она даже была рада, что больше не увидит его. Ей
очень хотелось рассказать Моргиане о "предложении из кустов", но,
представив, как рассказывает, представила и отношение Моргианы: "Ты была
рада, надеюсь". Поэтому она ничего не сказала сестре. Хотя та подозревала,
что между Джесси и Гленаром что-то произошло, однако не пыталась ни
намекнуть, ни узнать.
Наутро Джесси проснулась, как всегда, в восемь часов и позвонила Герде,
чтобы та несла воду и шоколад. Каждое утро ей подавались в постель чашечка
шоколада и бокал холодной воды; если шоколад, случалось, оставался не
тронутым, - воду Джесси выпивала охотно и с удовольствием. Вода Лисса,
добываемая из подземных ключей,
пенилась при сильной струе, до белизны молока; на ее поверхности, уже
после того как она отстоялась в бокале, став прозрачной, долгое время
скакали мельчайшие брызги, а у края стекла шипели и лопались пузырьки.
Джесси проснулась с веселой душой. Как вошла Герда, девушка начала болтать с
ней о том, какие видела сны. Говоря, она смотрела на дверь и увидела, что
блеск дверной ручки померк; ручка слегка повернулась.
- Я слышала голос и поняла, что ты не спишь, - сказала Моргиана,
останавливаясь в дверях. Она взглянула на поднос, затем подошла к изголовью
сестры и села против нее, а горничная ушла.
- Кого я вижу!? Сто лет не видались! - воскликнула Джесси. Моргиана
никогда не приходила утром в ее спальню, поэтому Джесси добродушно выразила
свое удивление и прибавила:
- Мори, выпей воды. Не бойся, нам дадут еще, если я хорошенько попрошу
Герду. В ее подвалах лучшие марки этого божественного напитка. Моргиана, не
всматривайся в меня так, черт ума нет в моем бесстыдном лице... впрочем, что
с тобой?
- Вялость... Джесси, позвони Флетчеру, чтобы нам прислали образцы обойных
материй.
- Сделай милость, обойди кровать твоей сестры и поговори сама.
- Да? Но у меня немного болит горло.
- Встало ли солнце для Флетчера? - неохотно потянулась Джесси, берясь за
телефонную трубку.
Она повернулась спиной к сестре, так как телефон был у другой стороны
изголовья, на особой подставке. Моргиана смотрела на сбившиеся тяжелые
волосы Джесси, на ее статные плечи и чистоту тени под кружевным вырезом.
Почти с сожалением рассматривала она сестру. Джесси отвела волосы с уха и
приложила к щеке слуховую трубку. В бокале играла вода, едва приметными
брызгами дымясь над стеклянным краем.
Момент возник; действительность стала точной, как путь на высоте по
канату. Книги, ваза с цветами мешали Моргиане отравить воду, не вставая с
низкого кресла; и она поднялась, держа руку в кармане вязаной кофты. Там был
крошечный пузырек с заранее отмеренной дозой. В это время Джесси назвала
номер и, слегка повернув голову к сестре, не видя ее, сказала: "Не позвонить
ли мне немного попозже?"
У Моргианы не было сил ответить. Она уже хотела сесть, как Джесси
наклонила голову и поправила трубку, чтобы лучше слышать. По-видимому, с ней
начали говорить: "Поступай, как будто никого нет, но скоро войдут", -
мелькнуло у Моргианы. Она взяла пузырек, вывернула пробку без скрипа и
плавно повела руку с ядом к веселящейся пузырьками воде. Из склянки выпали
капли, образовав в воде струи цвета стекла; затем все получило обычный вид,
лишь над бокалом исчез влажный дымок.
- Обойная контора Флетчера? - сказала Джесси. - Какая
досада!
- Мори, - сказала она, внезапно оборачиваясь и, видя, что Моргиана, не
успев сесть, стоит со слабой улыбкой, умолкла. - Ты что-то хотела сказать? -
снова заговорила Джесси. - Ты уходишь?
Правая рука Моргианы, только что обессиленная злодейством, опустилась в
карман. Моргиана села.
- Что сказал Флетчер?
- А видишь ли, станция перепутала, - объяснила Джесси, придвигая воду к
себе и держа ладонью над бокалом, чтобы ощутить холодок брызг. - Теперь
попьем. Сестрица, отчего ты такая красная? Не досадуй, я позвоню, только
попью. Но что с моей водицей?.. Смотри-ка!.. Она умерла!.. Была как
шампанское, и вот - грустно молчит.
- Перестояла, Джесси. Хорошо ли пить газистую воду!
- Еще как. Ну, хлопнем. Нет, сперва шоколад. Нет, лучше вода. Джесси
подскочила в кровати и, взяв бокал, выпила почти все. Тогда Моргиану
охватило резкое оживление; встав, она прошла несколько раз по спальне,
рассуждая о рисунке обоев, исследуя, нет ли трещин на потолке, а затем,
остановясь вдали, возле окна, начала говорить о том, как будет хорош дом
после ремонта, как будет Джесси весело осенью, когда начнутся танцы и
вечера. Возбуждение заставляло ее говорить, слушая саму себя.
- Мы получим образцы, Джесси, и тщательно, любовно, вместе с тобой
обдумаем цвет и рисунок для каждого помещения. Все они должны быть различны
и выдержаны каждое в своем духе. Покойный дядя часто жалел, что ему некогда
заняться домом; он, как ты знаешь, увлекался делами и женщинами. Весь
прошлый год мы собирались с тобой и ничего не сделали. Теперь только
благодаря землетрясению... Я живо помню это утро, а ты? Как ты вскочила на
подоконник и закричала! Все долго смеялись потом. "В самом деле, - подумала
я тогда, - природа так равнодушна; немного сильнее, и город потерпел бы
большое бедствие". Но природе прощают. Ты видела Хариту Мальком?
- Видела, - ответила Джесси полным печенья ртом и допила шоколад. - В
фойе "Калипсо". Мне показали. Прошла спесивая, жуя славу. Сакраменто! В
котором ухе звенит!
- В правом. Ее история с Тренганом наделала шума. А между тем "Зеленая
флейта" - прелестное убежище, не для тех, конечно, кто ищет бесчестья и
мишуры.
Джесси уже несколько минут слушала ее нервную речь с серьезным лицом,
начиная тревожиться, - не означает ли многословие сестры приступа к желчной
выходке или - еще хуже - к истерической сцене.
- Так я позвоню опять, - сказала она, подтягивая одеяло и берясь за
телефон. - Контора, контора Флетчера. По поручению Моргианы Тренган. Очень
рада. Ей требуются образцы новых рисунков. Неужели только вчера получены?
Какая трагедия. Сейчас... Моргиана, они предлагают своего мастера!
- Откажи.
- Образцы пришлите, - продолжала Джесси, - но мастер уже нанят. Да, вы
угадали. А где вы меня видели? Хорошо, - со смехом прибавила она, отставляя
трубку; с ней говорил Флетчер, рискнувший отпустить комплимент. -
Следовательно, пришлют. Мори, я тебя прогоню, так как хочу одеться!
- Джесси, еще одно, - сказала Моргиана, подходя к ней, - наши отношения
были тяжелы, я знаю. Виновата, конечно, я, мои нервы. Теперь будем с тобой
жить легко. Я говорю искренно.
Стыд свел ее губы в подобие фальшивой улыбки, но, стыдясь и презирая себя
за подлость в эту минуту, она повторила:
- Совершенно искренно; и хотя мне нелегко в этом признаться, - я
изуродована, Джесси. Так на меня и смотри, так объясняй все.
- Ну, отлично. Какая ты смешная, Моргуся! - поспешно сказала Джесси,
утомясь словами сестры. Ее лицо выразило потерянность и просьбу не тревожить
больше признаниями. - Я вижу, как изнурено твое лицо. Довольно об этом.
Моргиана стояла, опустив голову.
- Теперь все. Я ухожу, - сказала она. - Я, может быть, сегодня уеду. Ты
будешь рада, надеюсь?
- Мори! - вскричала Джесси, вспыхнув, с внезапными слезами на глазах,
полных упрека.
- Это я так... сорвалось. Прости! Следовательно, образцы мы получим.
Моргиана кивнула и вышла; закрыв дверь, она остановилась, прислушиваясь с
больным наслаждением, как скрежещет в ней стыд бесцельной, истерической лжи;
подло почувствовала она себя. "Вот, я сделала, я отравила ее. Этого не
забыть, и я как будто оглушена. Джесси напилась навсегда. Яд выглянул, и
вода умерла".
Глава VIII
Выйдя от Джесси, Моргиана закрыла дверь и отошла, крадучись, шага на три,
чтобы прислушаться, не раздадутся ли крики или падение тела, в том случае,
если яд подействует быстро. По отношению к яду у нее не было никаких
