словами, после сказанного Эльвансом, отводит Елизавете второстепенное место.
- Кажется, мы кончим экскурсией в мифологию, - вздохнула Елизавета, - для
Джесси прямой выигрыш: там все дриады и нимфы.
"О, ты хитрый, белобрысый зигзаг!" - подумала Джесси, а вслух сказала:
- Жаль, Эльзи, что не могу сегодня составить вам выгодный контраст с моей
"безыскусственностью".
Враг зашатался, но снова открыл огонь.
- О, Джесси, милая, я вам завидую! Вам посчастливилось найти какой-то
средний путь между обществом и само... хотением. Будь у меня меньше
знакомых, я тоже предпочла бы сидеть дома и читать что-нибудь... Например,
"Одинокую красавицу" Аскорта или... Вообще, читать, мечтать...
Джесси подумала и небрежно сказала:
- Читать хорошо. Я купила интересную книгу "Роковой возраст". Не помню,
кто автор.
Удар был нанесен крепко. Двадцатишестилетняя Елизавета Вессон умолкла и,
нервно перебрав веер, предложила идти. Тут некстати Фергюсон начал запутанно
описывать место, выбранное для пикника, всех утомил и был перебит Эльвансом,
пожелавшим Джесси скорее поправиться. Прощаясь, девушки поцеловались и
обменялись крепким рукопожатием. Наконец все ушли.
"Правда ли, что я бледна? - подумала Джесси, подходя к зеркалу. - Да,
бледна; странно. Вероятно, {теперь} бледна, после Елизаветы. Этакая змея!
Поехать с ней - несчастье; она под видом излияний начнет говорить гадости
обо всех".
Тут позвонил телефон. Ева вызвала Джесси.
- Ну, ты уговорилась с Эльзи? - спросила Ева.
- Елизавета была, - сказала Джесси, - стала меня дразнить, а я ее
отчитала. Хитрая, дрянная зацепа. Я им всем сказала, что не поеду. Здоровье?
Я здорова; я только расстроена. Да, хотела ехать, а теперь не хочу. Но ты
поедешь?
- Я собиралась ради тебя, - ответила, помолчав, Ева. - Я откажусь.
- Что так?
- Должно быть, я домосед. Другое дело, если бы поехала ты.
- Сложно, но непонятно. Ты добряша. Прощай пока; завтра поговорим!
Аппетит Джесси стал капризен, - за обедом она выпила стакан молока и
съела пять апельсинов. Весь день в доме звучало эхо ремонта: стучали
молотки, падали доски, хлопали двери. Она должна была терпеть этот шум, так
как еще не решила, куда ехать летом. Скудный выбор ее упирался в "Зеленую
флейту", но там жить она не хотела; поселиться же у знакомых, хотя бы самых
интересных
и милых, было не в ее характере. Ее звали к себе Регарды; кроме того,
звал Тордул, отставной адмирал, имевший пять дочерей, которые все нравились
Джесси, но не настолько, чтобы жить с ними под одной крышей. Еще Джесси
ожидала письма из Гель-Гью, от школьной приятельницы. Если к той не явятся
ее родственники, ожидаемые с покорностью существа, обреченного уступать,
Джесси могла поехать в Гель-Гью.
Глава Х
Когда жара спала, дышать стало легче. Почувствовав себя сносно, Джесси
выехала за гавань, на морской берег, где лесная дорога, поднимаясь по скату,
приводила к отвесной стене обрыва. Здесь, над развернувшимся морем, было
ветрено и высоко; но еще выше шумели деревья; внизу шарил прибой; его белая
полоса восходила и медленно соскальзывала с песка; там, под обрывом,
пролегала нижняя дорога. Экипаж остановился у ручья, где кучер стал поить
лошадей.
Отойдя к обрыву, Джесси ступила на заросший травой край скалистой стены.
Присев, она взяла камень и кинула его. Камень понесся вниз и исчез; вдруг
обнаружил себя, стукнув по кучам гальки; можно было различить сверху, как
запрыгала галька. Джесси захотелось еще бросать камни. Она оглянулась на
кучера, который смотрел в ее сторону, ей стало неловко забавляться при нем,
и она ушла за деревья. Здесь ей никто не мешал. Собрав много камней, Джесси
стала брать по одному и, замахиваясь по-женски, прямой рукой, кидала через
голову в море. Камень шел вниз дугой, исчезал; видны были затем только его
скачки по стукающим, как горох, кучам. Джесси кинула изо всей силы камней
десять, от чего заныло ее плечо. Вспомнив, как бросают мужчины, она стала
подражать их манере, - зацепляя камень меж указательным и большим пальцами,
а руку при броске сгибая в локте; но, при ее неумении, локоть ударял в бок,
а камень вылетал с меньшей силой. Тогда стала она бросать по-прежнему, вертя
руку в плече. Ей нравилось, что камни делаются как бы частью ее самой, живой
частью, достигающей головокружительного низа. Вдруг порыв ветра, поддав
сзади в затылок, сбил ее белую шляпу с атласной лентой, полетевшую прямо
перед глазами прочь, за обрыв. Инстинктивно хватив рукой воздух, Джесси одно
мгновенье была вне равновесия, так как потянулась вперед. Она откинулась
всем телом назад и свалилась в траву, закрыв от страха глаза. Бездна
заглянула в нее. Так она лежала, стиснув руки и зубы, пока не улеглось
сердцебиение. Смерть пошутила.
Отдышавшись, Джесси сначала подобрала ноги, чтобы чувствовать их дальше
от обрыва, отползла и лишь после того встала. Ветер растрепал волосы; они
щекотали ее лицо. Укрепив прическу, Джесси явилась к экипажу без шляпы.
- Какой произошел случай, - сказала она кучеру, - большая птица, должно
быть хищная, приняла ленту за чайку, стащила с меня шляпу и была такова!
Она знала, что тот немедленно вызвался бы искать пропажу, если бы узнал
истину, но не хотела ни возни, ни препирательств. Кучер быстро осмотрел небо
и рассказал случай с ребенком, которого потащил орел и бросил в квашню с
тестом.
Джесси вернулась в город; она устала и ослабела. Мрачная, настроенная
скептически, Джесси захотела увидеть Еву, дом которой был ей почти по пути.
Джесси вошла в гостиную, где ее встретила Ева, сообщившая, что собралось
несколько человек. Вечер вышел удачен; все оживлены, и, вообще, весело.
- Ты еще бледна, - сказала Ева.
- Опять я бледна?! - встревожилась Джесси. - Мне это уже сказали сегодня.
Очень бледна?
- Не... очень. Что же с тобой? Покажи язык.
- Вот язык. - Джесси высунула чистый язык и увела его назад. - Прежде чем
я войду, я сяду. Дай мне пить, пожалуйста.
- Сейчас. Но чего? Воды с лимоном? Есть лимонад.
- Дай много воды, немного с вином. Ева вышла и принесла напиток сама.
Утолив жажду, Джесси сказала:
- У меня ничего не болит, но я чувствую себя странно, - как будто
подменили мое тело: оно не смеется. А внутри - преграда, доска.
- Теперь, когда Моргиана уехала, ты отдохнешь, - прямо сказала Ева. - Она
зла и хитра.
Джесси выслушала это молча, понурясь; затем подняла расстроенное лицо, по
которому к слабо улыбающемуся рту скользнула слеза.
- Ева, я отдохнула.
- Ты отойдешь, ты снова станешь сама собой, - говорила Ева, идя с ней и
гладя ее по спине. - Мне хочется, чтобы ты вошла в наш кружок. Надеюсь, это
будет кружок.
- Я потеряла шляпу, - сообщила, оживляясь, Джесси, - разве я не сказала?
Ветром - с обрыва в океан, и она плавает там.
- Ужасно!
- Да, вот уж так.
Они вошли в небольшой зал, где было пять человек: только что взглянувший
на часы Регард, Фаринг, знакомый Евы по ботаническому музею, и Гаренн, автор
философских этюдов. Кроме мужчин, Джесси увидела Мери Браун, служащую
канцелярии музея, и Тизбу Кольбер, девушку с тяжелым лицом, полную и
сосредоточенную; она была секретарем профессора Миллера.
Джесси вошла прищурясь, как это понравилось ей у одной дамы.
Ева познакомила ее со всеми, кроме Регарда, который сказал: "Очень жалею,
что скоро должен уехать".
Как только Джесси вошла, она немедленно стала центром, что происходило
всегда и к чему она не прилагала никаких усилий. Она сама чувствовала это по
оттенку в улыбке мужчин, по тону краткого молчания, наступившего как бы
случайно. Джесси немного
смешалась, затем ей стало весело. Она встретила взгляды женщин и поняла,
что на нее приятно смотреть. Затем общее равновесие, нарушенное свежим
впечатлением, незаметно восстановилось, но уже "под знаком Джесси". Ева,
слегка ревнуя, что еще не раскрывшая рта девушка оказалась главным лицом,
сочла нужным начать разговор шуткой:
- Бедная девочка приехала без шляпы. Как это произошло, Джесси?
- О, так, - ответила Джесси не без кокетства, - ветер дунул, и шляпа
полетела в море! - Вспомнив испуг, она серьезно прибавила: - Был момент
очень неприятный. Я захотела ее схватить и чуть не полетела сама с обрыва.
Стала падать, но все-таки упала назад.
- Вы очень испугались? - спросила Мери Браун.
- Да, очень. Кровь ударила в голову.
- Интересно, - произнесла Тизба Кольбер безразличным тоном взрослой,
рассеянно наблюдающей ребячьи глупости.
- Да ты, оказывается, спаслась от смерти! - воскликнула, взволновавшись,
Ева и, пересев к Джесси, взяла ее руку. - А ты говоришь об этом так просто.
Я сама однажды чуть не попала под паровоз. Как он проскочил мимо меня - не
могу даже представить; может быть, я проскочила сквозь паровоз. Спас,
конечно, инстинкт, но решительного движения, каким спасаешься, никогда не
припомнишь впоследствии.
Разговор об инстинкте постепенно перешел на животных. Джесси понравилось
полное юмора лицо Фаринга, который начал смешить собеседников рассказом о
проделках своей собаки. Но она с нетерпением ждала, когда он кончит, так как
ее опять стала мучить жажда. Наконец, Ева заметила, что Джесси водит языком
по губам и, кивнув ей, увела в буфет, где присмотрела, чтобы Джесси напилась
основательно. Она подозревала не больше как малярию. Выпив ледяной содовой,
девушка успокоилась. Возвращаясь к обществу, Ева рассказала, что ждет
недавно приехавшего по делам службы артиллерийского лейтенанта Финеаса
Детрея, своего дальнего родственника по матери. Она отозвалась о нем как о
недалеком и неинтересном человеке, причем Джесси поняла, что Ева удержалась
от некрасивого слова "глуп".
Вернувшись, они застали Регарда на выходе: он прощался. Одновременно
уходила Тизба Кольбер, сразу невзлюбившая Джесси и потерявшая надежду на
обращение разговора к опытам профессора Миллера, в которых принимала
участие. Выходя, Регард встретился в дверях с неизвестным офицером;
ограничась поклоном, он пошел к выходу, а офицер появился в кругу общего
внимания.
Ева представила его, и он, медленно осматриваясь, сел. Джесси увидела
человека лет двадцати восьми, среднего роста и правильного сложения. Темные
волосы его были коротки и густы. Серые, свежие глаза вполне отвечали
молчаливому выражению обыкновенного, здорового и простого лица, в котором не
было, однако, ни самодовольства, ни грубости, - хорошее лицо честного
человека. Кланяясь, он был несколько неуклюж, но улыбнулся, приподняв
верхнюю губу, оттененную небольшими усами, так чисто и весело, как улыбается
человек, совесть которого спокойна.
Сделав замечание о погоде, Детрей подумал, что перебил, может быть,
интересный разговор, и приготовился слушать. В его беспритязательной
готовности немедленно сойти на второй план было что-то не освобождающее
внимания, а, напротив, усиливающее внимание к нему, отчего некоторое время
все ждали, что заговорит он, но он молчал.
Присутствие офицера, хотя бы и родственника, казалось Еве деликатным
убожеством. Так как Фаринг начал сообщать Гаренну политическую сплетню, Ева,
в качестве противоядия незатейливому присутствию Детрея, вернулась к
вопросу, обсуждение которого полагала недоступным для артиллерийского
лейтенанта.
- Сегодня вы начали, но не договорили о дружбе, - сказала она Гаренну. -
Тебя это интересовало, Джесси, - помнишь наши беседы? Ну, Гаренн, конечно
ваша циническая теория должна быть расщипана. Мы с Джесси пойдем на вас в
штыки.
- Я думал, что высказался вполне, - ответил Гаренн. - В настоящее время
моменты дружбы существуют за трапезой, в крупных банкротствах да еще между
