панегиристом и юбиляром.
- Женщины легко делаются приятельницами, - сказала Мери Браун, - а у
мужчин это связано, очевидно, с хорошим обедом.
- Приятели - особое дело, - заметил Фаринг. - Приятельство - простой
промысел, иногда очень выгодный.
- Женщина и мужчина делаются друзьями в браке, - сообщила Ева, - если же
этого не происходит, вина не на нашей стороне. Джесси хочет что-то сказать.
- Что же сказать, - ответила девушка. - Чего хочется, то должно быть. Раз
ее хочется - такой горячей дружбы, - значит, она где-то есть. А так хочется
иногда!
- Вы правы! - неожиданно ответил Детрей.
Все взглянули на него, ожидая развития этих слов, но он, считая свою роль
оконченной, снова приготовился слушать. Молчание тянулось, пока Ева не
сказала Детрею:
- Детрей, жестоко отделываться парой слов; мы ждем. Он усмехнулся и
слегка покраснел. Его мысль о любви-дружбе
была совершенно ясна ему, но так сложна, что выразить ее он не
мог.
- Я имею в виду женщину-подругу, - сказал он свою мысль словами, слабо
напоминающими действительную его мысль о близости незаметной и неразрывной.
- Для мужчины это совершенно необходимо.
Джесси с удивлением посмотрела на него.
- Вы ошиблись, - мягко сказала она, - я не о том... не то хотела сказать.
- В таком случае прошу меня извинить, - быстро ответил Детрей. Он
смутился.
- Я хотела сказать, - продолжала Джесси, - что где-нибудь настоящая
дружба существует и интересно бы на нее посмотреть.
- Конечно, - сказал Детрей, снова становясь в тень. Джесси с досадой
повернулась к Гаренну, который, помедлив, заговорил:
- Когда я думаю о женщине-друге, не о жене, не о возлюбленной, а о друге,
в охлаждающем смысле этого слова, мне неизменно представляется лицо
Джиоконды. Довольно трудно говорить о ней, не имея перед глазами...
- Но она есть, - сказала Ева. - Я принесу миниатюру, копию, купленную
Страттоном в Генуе. По общему мнению, сходство с оригиналом велико.
Довольная, что разговор поднялся на прежнюю высоту, тем отстраняя участие
в нем Детрея, которого следовало наказать за его грубую, архаическую
профессию, Ева ушла, а Гаренн сделал еще несколько замечаний о дружбе,
доказывающих его мнение о ней как о красивой ненормальности. Ева принесла
картинку в бархатной рамке, величиной с книгу. Все осмотрели знаменитые
поджатые губы Джиоконды. Когда пришла очередь Детрея, он взглянул на
изображение и сказал, передавая миниатюру Джесси:
- Да, очень похожа. Я видел портрет этой женщины на папиросных коробках.
Ева вздрогнула, а Джесси притворилась, что не слышит. Между тем она была
в восхищении.
Наступило сосредоточенное молчание.
- Портрет изумителен, - продолжал Гаренн. - Существует мнение, что
художник имел в виду некий синтез. Но, тем не менее, перед нами лицо с
тонкой и сильной, почти мускульно выраженной духовностью, которая не может
удовлетвориться дружбой женщины. В этих чертах я вижу знак равенства между
нею и неизвестным, достойным. Совет, помощь, анализ и руководство,
хладнокровие и мудрость - все дано в этом лице и позе, выражающих замкнутое
совершенство.
Он продолжал в том же духе пристрастной импровизации, доказывая, что,
желая женщину-друга, мужчина ищет качеств, мысль о которых возникает перед
лицом Джиоконды.
Фаринг согласился с ним, так как не имел собственного суждения. Мери
заметила, что Джиоконда не очень красива. Ева весело и возбужденно выжидала
сказать, что "Джиоконда не портрет, а мировоззрение". Наконец, она сказала
это.
- Вероятно, мы кажемся вам очень скучны, Детрей, - прибавила она, - со
своим рассуждениями о давно умершей итальянке?
- Напротив, - Детрей взял снова картинку и внимательно ее рассмотрел. -
Нет скуки в таком опасном лице. Женщина, изображенная здесь, опасна.
- Почему? - спросила Ева с удовольствием.
- Мне кажется, что она может предать и отравить.
1
Гаренн тревожно вздохнул; Ева досадовала; Мери посмотрела на Еву и
Гаренна; Фаринг, хотя был равнодушен к искусству, нашел мнение Детрея
неприличным, а Джесси рассмеялась. Ответом Детрею было молчание; он
правильно понял его, выбранил себя и, положив картинку, снова приготовился
слушать.
Джесси стало его жаль, поэтому она сочла нужным вступиться.
- Вы правы, - громко сказала она, всех удивив своими словами, - точно
такое же впечатление у меня. Эта женщина напоминает дурную мысль,
преступную, может быть, спрятанную, как анонимное письмо, в букет из мака и
белены. Посмотрите на ее сладкий, кошачий рот!
- Джесси! Джесси! - воззвала Ева.
- Вы шутите! - сказал Гаренн.
- Как же я могу шутить? Я всегда говорю, что думаю, если спор.
- Джесси не лукавит, - вздохнула Ева, любуясь ее порозовевшим лицом, - но
как все мы различны!
- Я вам очень признателен, - сказал Детрей, отрывисто поклонившись
девушке. - Теперь мой левый фланг имеет прикрытие.
- А правый? - возразил Гаренн, сидевший по правую сторону от Детрея. - Я
выстрелю. Вы попросту клеветник, хотя, разумеется, честный, как и ваша
пылкая соумышленница. Эпоха, когда жил да Винчи, - эпоха жестокости и
интриг, - невольно соединяется вами с лицом портрета.
- Положим, - возразила Мери, - а "Беатриче" Гвидо Рени? Джесси сказала:
- Приятную женщину не мог нарисовать человек, смотревший на казни ради
изучения судорог; он же позолотил мальчика, и был он вял, как вареная рыба.
Я не люблю этого хитрого умозрителя, вашего Винчи.
- Искусство выше личного поведения, - заметил Фаринг.
- Выше или ниже, - все равно, - объявила Джесси, успокаиваясь. - Мне
нравится Венера. Та - женщина. Большая, отрадная, теплая. Если бы у нее были
руки, она не была бы так интересна.
- Венера Милосская, - сказал Гаренн. - По преданию, царь Милоса велел
отбить ей руки за то, что видел во сне, будто она душит его. Успокоительная
женщина!
Джесси залилась смехом.
- Отбил, я думаю, сам скульптор, - сказала девушка сквозь кашель и смех.
- Он думал сделать лучше, но не успел. Ева, у меня разболелась голова, и я
поеду домой. - Она коснулась волос. - Смотри, я забыла, что шляпу мою
сдунуло в море!
- Вот странная вещь, - воскликнул Детрей, - вы потеряли шляпу, а я нашел
шляпу. Я ехал от Ламмерика нижней дорогой и увидел на щебне шляпу с белой
лентой.
Вскочив от изумления, Джесси уставилась на Детрея огромными глазами.
- Так неужто моя?! - сказала она со стоном и смехом. Не менее
взволнованный, Детрей заявил:
- Сейчас вы ее увидите. Я хотел сказать, как пришел, но заговорился.
Неужели я нашел вашу шляпу? Она в передней, завернута. Она цела.
Он быстро вышел.
- Если так, - сказала Ева, - то ты, Джесси, дочь Поликрата!
- Ах, я хочу, чтобы это была не моя! - сердито сказала Джесси, устав от
неожиданности и, в то же время, нетерпеливо ожидая возвращения Детрея.
- Почему? - спросил Гаренн.
- Нипочему. Так.
В это время вошел Детрей; развернув газету, он показал, при общем веселом
недоумении, подлинную шляпу Джесси. Она была цела, чуть лишь запылена.
Как ни усиливалась девушка быть иронически признательной, все же должна
была рассказать Детрею историю со шляпой. Она сделала это, кусая губы, так
как ей стало смешно. Найдя все происшедшее очень странным, Джесси под конец
расхохоталась и, блестя глазами, надела неожиданную находку.
Торопливо простясь со всеми, Джесси вышла и приехала домой к одиннадцати
часам. По приезде она немедленно потребовала воды; у нее была нехорошая,
больная жажда. Немного отдохнув, но все еще слабая и неспокойная, девушка
разделась и, накинув пеньюар, села к зеркалу расчесать волосы.
"Какая скверная бледность", - сказала Джесси, наклоняясь, чтобы лучше
рассмотреть себя. До сих пор ее болезненные ощущения были смутны, но вид
бледности заставил ее почувствовать их отчетливее. Тревога, подавленность,
тяжесть в висках, - чего никогда не было с ней, - испугали Джесси мыслью о
серьезном заболевании. Одновременно и тоскливо думала она о Детрее, шляпе и
Джиоконде. Эти мысли бродили без участия воли; она лениво отмечала их,
допуская, что могут явиться еще разные другие мысли, прогнать которые она
бессильна. Джесси не знала, что ее организм погружен в единственно важное
теперь для него дело - борьбу с ядом. Бессознательно участвуя в этой борьбе,
она отсутствовала в мыслях своих и не могла управлять ими. Хотя были они
нормальны, но проходили со странной торжественностью.
Надеясь, что все кончится сном, Джесси улеглась в постель; беспокойно
ворочаясь, заснула она с трудом. Несколько раз она просыпалась в состоянии
дремучей сонливости, жадно пила воду и, ослабев, укладывалась опять, то
сбрасывая одеяло, то плотно закутываясь. Сны ее были ярки и тяжелы.
Проснувшись окончательно в шесть, Джесси поняла, что заболела, и
приказала горничной вызвать к телефону Еву Страттон; взяв поданную ей в
постель трубку, Джесси попросила прислугу Евы передать той, что просит ее
приехать, как только встанет.
Ева приехала в семь часов. Они посоветовались и решили вызвать доктора
Сурдрега, одного из лучших врачей Лисса.
Глава XI
Происшествие со шляпой Джесси заняло гостей Евы, по крайней мере, на
полчаса; всех удивляло редкое совпадение. Сам Детрей был приятно озадачен
этим веселым случаем; затем ему показалось, что все подшучивают над ним. Его
приподнятое настроение исчезло, тем более, что хозяйка улыбалась, но о
находке не упоминала. Действительно, Ева Страттон, мечтающая о вечерах
страстных, горячих споров, насыщенных сложной работой мысли, - после которых
все кажется значительным, как в судебном процессе, - получила вместо того
офицера и шляпу. Она строптиво решила приглашать отныне людей только
"взыскующих града". При ее возрасте это был, конечно, особый вид ребячества,
объясняемый неудачным браком, но Ева серьезно относилась к своим этим
стремлениям и уважала себя за них, а Детрея не уважала, что он скоро если не
почувствовал, то подумал.
Раздумывая над этим, Детрей приписал все шляпе Джесси, но не мог понять
сложного хода женской мысли, а потому нашел, что, по-видимому, пора уходить.
Он встал; желая смягчить само° себя, так как была виновата, Ева прошла с ним
к выходу. Оба думали об одном и том же, а потому, желая выцарапать
романтический штрих, Ева сказала:
- Вам понравилась моя Джесси?
- Да, - не сразу ответил Детрей, прямо смотря на Еву и неловко, но
открыто смеясь, - да, очень понравилась. Удивительно милая и особенная.
- Вы красноречивы, - заметила Ева, качая головой. - Но не рассчитывайте,
что я скажу ей об этом.
- Конечно! - воскликнул Детрей с испугом. - Я надеюсь. Тем более, что вы
с ней очень подходите друг к другу.
- Тем более?..
- Право, Ева, я разучился за три года в Покете не только говорить, но и
думать. Я могу спутать такие слова, как "бак, мак и табак".
- Да, - сказала Ева, серьезно, ничуть не упрекая себя за выдумку, -
Джесси Тренган прекрасная девушка. Кое-кто медлит, но я уверена, что осенью
она обвенчается.
Детрей со смехом поцеловал Еве руку.
- Всякая история имеет конец, - сказал он, - будем надеяться, что история
Джесси окончится благополучно и скоро.
- Если захотите увидеть меня, пользуйтесь телефоном. Уговоримся. Вы не
скучали?
- Нет. Я с большим интересом слушал. В Покете мы плохо себя ведем, -
жизнь и служба однообразны.
- Но стройны, как ваш мундир? Мое представление о военной службе таково:
прямая линия и "ура"!
- До известной степени, - ответил Детрей, морщась. - Прощайте!
Они расстались. Детрей жил в Ламмерике, в деревенской гостинице,
