бегаю, а ты здесь!
Он взял его одной рукой за волосы, нагнул ему голову и три раза
методически, ровно и медленно, ударил его по шее кулаком.
- Барин пять раз звонил, - прибавил он в виде нравоучения, - а меня
ругают за тебя, щенка этакого! Пошел!
И он повелительно указывал ему рукой на лестницу. Мальчик постоял с
минуту в каком-то недоумении, мигнул раза два, взглянул на лакея и, видя,
что от него больше ждать нечего, кроме повторения того же самого, встряхнул
волосами и пошел на лестницу как встрепанный.
Какое торжество для Захара!
- Хорошенько его, хорошенько, Матвей Мосеич! Еще, еще! - приговаривал
он, злобно радуясь. - Эх, мало! Ай да Матвей Мосеич! Спасибо! А то востер
больно... Вот тебе "лысый чорт"! Будешь вперед зубоскалить?
Дворня хохотала, дружно сочувствуя и лакею, прибившему казачка, и
Захару, злобно радовавшемуся этому. Только казачку никто не сочувствовал.
- Вот-вот этак же, ни дать ни взять, бывало мой прежний барин, - начал
опять тот же лакей, что все перебивал Захара. - Ты бывало думаешь, как бы
повеселиться, а он вдруг, словно угадает, что ты думал, идет мимо, да и
ухватит вот этак, вот как Матвей Мосеич Андрюшку. А это что, коли только
ругается! Велика важность: "лысым чортом" выругает!
- Тебя бы, может, ухватил и его барин, - отвечал ему кучер, указывая
на Захара, - вишь, у те войлок какой на голове? А за что он ухватит
Захара-то Трофимыча? Голова-то словно тыква... Разве вот за эти две
бороды-то, что на скулах-то, поймает: ну, там есть что!..
Все захохотали, а Захар был как ударом поражен этой выходкой кучера, с
которым одним он и вел до тех пор дружескую беседу.
- А вот как я скажу барину-то, - начал он с яростью хрипеть на кучера,
- так он найдет эа что и тебя ухватить: он тебе бороду-то выгладит: вишь,
она у тебя в сосульках вся!
- Горазд же твой барин, коли будет чужим кучерам бороды гладить! Нет,
вы заведите-ка своих, да в те поры и гладьте, а то больно тороват!
- Не тебя ли взять в кучера, мазурика этакого? - захрипел Захар. - Так
ты не стоишь, чтоб тебя самого запрячь моему барину-то!
- Ну, уж барин! - заметил язвительно кучер. - Где ты этакого выкопал?
Он сам, и дворник, и цирюльник, и лакей, и защитник системы
ругательства - все захохотали.
- Смейтесь, смейтесь, а я вот скажу барину-то! - хрипел Захар.
- А тебе, - сказал он, обращаясь к дворнику, - надо бы унять этих
разбойников, а не смеяться. Ты зачем приставлен здесь? - Порядок всякий
исправлять. А ты что? Я вот скажу барину-то; постой, будет тебе!
- Ну, полно, полно, Захар Трофимыч! - говорил дворник, стараясь
успокоить его, - что он тебе сделал?
- Как он смеет так говорить про моего барина? - возразил горячо Захар,
указывая на кучера. - Да знает ли он, кто мой барин-то? - с благоговением
спросил он. - Да тебе, - говорил он, обращаясь к кучеру, - и во сне не
увидать такого барина: добрый, умница, красавец! А твой-то точно
некормленая кляча! Срам посмотреть, как выезжаете со двора на бурой кобыле:
точно нищие! Едите-то редьку с квасом. Вон на тебе армячишка: дыр-то не
сосчитаешь!..
Надо заметить, что армяк на кучере был вовсе без дыр.
- Да уж такого не сыщешь, - перебил кучер и выдернул проворно совсем
наружу торчавший из подмышки Захара клочок рубашки.
- Полно, полно вам! - твердил дворник, протягивая между них руки.
- А! Ты платье мое драть! - закричал Захар, вытаскивая еще больше
рубашки наружу. - Постой, я покажу барину! Вот, братцы, посмотрите, что он
сделал: платье мне разорвал!..
- Да, я! - говорил кучер, несколько струсив. - Видно, барин
оттрепал...
- Оттреплет этакий барин! - говорил Захар. - Такая добрая душа; да это
золото - а не барин, дай бог ему здоровья! Я у него как в царствии
небесном: ни нужды никакой не знаю, отроду дураком не назвал; живу в добре,
в покое, ем с его стола, уйду, куда хочу, - вот что!.. А в деревне у меня
особый дом, особый огород, отсыпной хлеб; мужики все в пояс мне! Я и
управляющий и можедом! А вы-то с своим...
У него от злости недоставало голоса, чтоб окончательно уничтожить
своего противника. Он остановился на минуту, чтоб собраться с силами и
придумать ядовитое витое слово, но не придумал от избытка скопившейся
желчи.
- Да, вот постой, как еще ты за платье-то разделаешься: дадут тебе
рвать!.. - проговорил он наконец.
Задевши его барина, задели за живое и Захара. Расшевелили и честолюбие
и самолюбие: преданность проснулась и высказалась со всей силой. Он готов
был облить ядом желчи не только противника своего, но и его барина, и родню
барина, который даже не знал, есть ли она, и знакомых. Тут он с
удивительною точностью повторил все клеветы и злословия о господах,
почерпнутые им из прежних бесед с кучером.
- А вы-то с барином голь проклятая, жиды, хуже немца! - говорил он. -
Дедушка-то, я знаю, кто у вас был: приказчик с толкучего. Вчера гости-то
вышли от вас вечером, так я подумал, не мошенники ли какие забрались в дом:
жалость смотреть! Мать тоже на толкучем торговала крадеными да изношенными
платьями.
- Полно, полно вам!.. - унимал дворник.
- Да! - говорил Захар. - У меня-то, слава богу, барин столбовой;
приятели-то генералы, графы да князья. Еще не всякого графа посадит с
собой: иной придет, да и настоится в прихожей... Ходят вс° сочинители...
- Какие это такие, братец ты мой, сочинители? - спросил дворник, желая
прекратить раздор. - Чиновники, что ли, такие?
- Нет, это такие господа, которые сами выдумывают, что им понадобится,
- объяснил Захар.
- Что ж они у вас делают? - спросил дворник.
- Что? Один трубку спросит, другой хересу... - сказал Захар и
остановился, заметив, что почти все насмешливо улыбаются.
- А вы тут все мерзавцы, сколько вас ни на есть! - скороговоркой
сказал он, окинув всех односторонним взглядом. - Дадут тебе чужое платье
драть! Я пойду барину скажу! - прибавил он и быстро пошел домой.
- Полно тебе! Постой, постой! - кричал дворник. - Захар Трофимыч!
Пойдем в полпивную, пожалуйста, войдем...
Захар остановился на дороге, быстро обернулся и, не глядя на дворню,
еще быстрее ринулся на улицу. Он дошел, не оборачиваясь ни на кого, до
двери полпивной, которая была напротив; тут он обернулся, мрачно окинул
взглядом все общество и еще мрачнее махнул всем рукой, чтоб шли за ним, и
скрылся в дверях.
Все прочие тоже разбрелись: кто в полпивную, кто домой; остался только
один лакей.
- Ну, что за беда, коли и скажет барину? - сам с собой в раздумье,
флегматически говорил он, открывая медленно табакерку. - Барин добрый,
видно по всему, только обругает! Это еще что, коли обругает! А то иной
глядит, глядит, да и за волосы...
XI
В начале пятого часа Захар осторожно, без шума, отпер переднюю и на
цыпочках пробрался в свою комнату; там он подошел к двери барского кабинета
и сначала приложил к ней ухо, потом присел и приставил к замочной скважине
глаз.
В кабинете раздавалось мерное храпенье.
- Спит, - прошептал он, - надо будить: скоро половина пятого.
Он кашлянул и вошел в кабинет.
- Илья Ильич! А, Илья Ильич! - начал он тихо, стоя у изголовья
Обломова.
Храпенье продолжалось.
- Эк спит-то! - сказал Захар, - словно каменщик. Илья Ильич!
Захар слегка тронул Обломова за рукав.
- Вставайте: пятого половина.
Илья Ильич только промычал в ответ на это, но не проснулся.
- Вставайте же, Илья Ильич! Что это за срам! - говорил Захар, возвышая
голос.
Ответа не было.
- Илья Ильич! - твердил Захар, потрогивая барина за рукав.
Обломов повернул немного голову и с трудом открыл на Захара один глаз,
из которого так и выглядывал паралич.
- Кто тут? - спросил он хриплым голосом.
- Да я. Вставайте.
- Подь прочь! - проворчал Илья Ильич и погрузился опять в тяжелый сон.
Вместо храпенья стал раздаваться свист носом. Захар потянул его за
полу.
- Чего тебе? - грозно спросил Обломов, вдруг открыв оба глаза.
- Вы велели разбудить себя.
- Ну, знаю. Ты исполнил свою обязанность и пошел прочь! Остальное
касается до меня...
- Не пойду, - говорил Захар, потрогивая его опять за рукав.
- Ну же, не трогай! - кротко заговорил Илья Ильич и, уткнув голову в
подушку, начал было храпеть.
- Нельзя, Илья Ильич, - говорил Захар, - я бы рад-радехонек, да никак
нельзя!
И сам трогал барина.
- Ну, сделай же такую милость, не мешай, - убедительно говорил
Обломов, открывая глаза.
- Да, сделай вам милость, а после сами же будете гневаться, что не
разбудил...
- Ах ты, боже мой! Что это за человек! - говорил Обломов. - Ну, дай
хоть минутку соснуть; ну что это такое, одна минута? Я сам знаю...
Илья Ильич вдруг смолк, внезапно пораженный сном.
- Знаешь ты дрыхнуть! - говорил Захар, уверенный, что барин не слышит.
- Вишь, дрыхнет, словно чурбан осиновый! Зачем ты на свет-то божий родился?
- Да вставай же ты! говорят тебе... - заревел было Захар.
- Что? Что? - грозно заговорил Обломов, приподнимая голову.
- Что, мол, сударь, не встаете? - мягко отозвался Захар.
- Нет, ты как сказал-то - а? Как ты смеешь так - а?
- Как?
- Грубо говорить?
- Это вам во сне померещилось... ей-богу, во сне.
- Ты думаешь, я сплю? Я не сплю, я все слышу...
А сам уж опять спал.
- Ну, - говорил Захар в отчаянии, - ах ты, головушка! Что лежишь, как
колода? Ведь на тебя смотреть тошно. Поглядите, добрые люди!.. Тьфу!
- Вставайте, вставайте! - вдруг испуганным голосом заговорил он. -
Илья Ильич! Посмотрите-ка, что вокруг вас делается.
Обломов быстро поднял голову, поглядел кругом и опять лег, с глубоким
вздохом.
- Оставь меня в покое! - сказал он важно. - Я велел тебе будить меня,
а теперь отменяю приказание - слышишь ли? Я сам проснусь, когда мне
вздумается.
Иногда Захар так и отстанет, сказав: "Ну, дрыхни, чорт с тобой!" А в
другой раз так настоит на своем, и теперь настоял.
- Вставайте, вставайте! - во все горло заголосил он и схватил Обломова
обеими руками за полу и за рукав.
Обломов вдруг, неожиданно вскочил на ноги и ринулся на Захара.
- Постой же, вот я тебя выучу, как тревожить барина, когда он почивать
хочет! - говорил он.
Захар со всех ног бросился от него, но на третьем шагу Обломов
отрезвился совсем от сна и начал потягиваться, зевая.
- Дай... квасу... - говорил он в промежутках зевоты.
Тут же из-за спины Захара кто-то разразился звонким хохотом. Оба
оглянулись.
- Штольц! Штольц! - в восторге кричал Обломов, бросаясь к гостю.
- Андрей Иваныч! - осклабясь, говорил Захар.
Штольц продолжал покатываться со смеха: он видел всю происходившую
сцену.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
Штольц был немец только вполовину, по отцу: мать его была русская;
веру он исповедовал православную; природная речь его была русская: он
учился ей у матери и из книг, в университетской аудитории и в играх с
деревенскими мальчишками, в толках с их отцами и на московских базарах.
Немецкий же язык он наследовал от отца да из книг.
В селе Верхл°ве, где отец его был управляющим, Штольц вырос и
воспитывался. С восьми лет он сидел с отцом за географической картой,
разбирал по складам Гердера, Виланда, библейские стихи и подводил итоги
безграмотным счетам крестьян, мещан и фабричных, а с матерью читал
священную историю, учил басни Крылова и разбирал по складам же Телемака.
Оторвавшись от указки, бежал разорять птичьи гнезда с мальчишками, и
нередко, среди класса или за молитвой, из кармана его раздавался писк
