сразу. Он покажет дяде Сомсу и всем Форсайтам, что значит настоящий
спортсмен! Конечно, это геройский и совершенно необычайный поступок -
сказать, что ему двадцать один год!
Голос Эмили вернул его с высот на землю.
- Тебе не следует пить второго бокала. Джемс. Уормсон!
- Вот удивятся у Тимоти! - воскликнула Имоджин. - Чего бы я не дала,
чтобы посмотреть на их физиономии. У тебя есть сабля, Вэл, или только
пугач?
- А почему это ты вдруг надумал?
Голос дяди вызвал у Вела неприятное ощущение холодка в животе. Поче-
му? Как ему ответить на это? Он обрадовался, услышав спокойный голос ба-
бушки:
- Я считаю, что Вэл поступил очень мужественно. И я уверена, что из
него выйдет превосходный солдат; у него такая замечательная фигура. Мы
все будем гордиться им.
- И при чем тут Джолли Форсайт? Почему вы ходили вместе? - безжалост-
но допытывался Сомс. - Мне казалось, вы не очень-то дружны.
- Нет, - пробормотал Вэл, - но я не хочу, чтобы он надо мной верх
взял.
Он увидел, что дядя смотрит на него как-то совсем иначе, словно одоб-
ряя его. И дедушка тоже закивал, и бабушка тряхнула головой. Они все
одобряли, что он не дал этому кузену взять над ним верх. Тут, верно,
есть какая-нибудь причина! Вэл смутно ощущал какую-то неуловимую тень
вне ноля своего зрения - своего рода центр циклона, неизвестно где нахо-
дящийся. И, глядя в лицо дяди, он внезапно, с какой-то непостижимой от-
четливостью увидел женщину с темными глазами, золотые волосы и белую
шею, и от этой женщины всегда так хорошо пахло, и у нее были всегда та-
кие красивые шелковые платья, которые он любил трогать, когда был еще
совсем маленький. Ну да, конечно! Тетя Ирэн! Она всегда целовала его, а
он один раз, разыгравшись, укусил ее за руку, потому что это было очень
приятно: такая мягкая! До него донесся голос деда:
- Что делает его отец?
- Он в Париже, - ответил Вэл, удивленно следя за странным выражением
дядиного лица - как... как у собаки, которая вот-вот бросится!
- Художники! - сказал Джемс.
Этим словом, которое, казалось, вырвалось из самой глубины его души,
закончился обед.
Сидя в кэбе напротив матери, когда они возвращались домой, Вэл вкушал
плоды своего героизма, напоминавшие переспелую мушмулу.
Она, правда, сказала только, что ему немедленно надо отправиться к
портному и заказать приличный мундир, чтобы ему не пришлось надевать то,
что ему там дадут. Но он чувствовал, что она очень расстроена. У него
чуть было не сорвалось в качестве утешения, что ведь он теперь избавится
от этого проклятого развода, и удержало его только присутствие Имоджин и
мысль о том, что ведь мать от него не избавится. Его огорчало, что она,
по-видимому, не испытывает надлежащего чувства гордости за своего сына.
Когда Имоджин отправилась спать, он попробовал пустить в ход чувства:
- Мне ужасно жаль, мама, оставлять тебя сейчас одну.
- Ну что же, как-нибудь потерплю. Нам нужно постараться, чтобы тебя
как можно скорей произвели в офицеры, тогда ты все-таки будешь в лучших
условиях. Ты проходил хоть немножко военное обучение, Вэл?
- Никакого.
- Ну, я надеюсь, что тебя не будут очень мучить. Мы должны поехать с
тобой завтра купить все необходимое.
Спокойной ночи. Поцелуй меня.
Ощущая на лбу ее поцелуй, горячий и нежный, и все еще слыша ее слова:
"Ну, я надеюсь, что тебя не будут очень мучить", - он сел перед догораю-
щим камином, закурив папиросу. Возбуждение его улеглось, и огонь, кото-
рый воодушевлял его, когда он пускал им всем пыль в глаза, угас. Все это
так отвратительно, скучно и неприятно. "Я еще расквитаюсь с этим молод-
чиком Джолли", - думал он, медленно поднимаясь по лестнице мимо двери,
за которой его мать лежала, кусая подушку, стараясь подавить отчаяние и
не дать себе разрыдаться.
И скоро только один из обедавших у Джемса бодрствовал: Сомс в своей
комнате наверху, над спальней отца.
Так, значит, этот субъект, этот Джолион, в Париже - что он там дела-
ет? Увивается около Ирэн? Последнее донесение Полтида намекало на то,
что там что-то наклевывается Неужели это? Этот тип с его бородкой, с его
дурацким шутливым тоном - сын старика, который дал ему прозвище
"собственника" и купил у него этот роковой дом. У Сомса навсегда оста-
лось чувство обиды, что ему пришлось продать дом в Робин-Хилле; он не
простил дяде, что тот купил его, ни своему кузену, что он живет в нем.
Не обращая внимания на холод, он поднял раму и высунулся в окно, гля-
дя на расстилающийся перед ним парк. Холодная и темная январская ночь;
движение на улицах замерло; морозит; голые деревья; звезда одна, другая.
"Схожу-ка я завтра к Полтиду, - подумал он. - Господи! С ума я, что ли,
спятил, что я все еще хочу ее? И этот тип! Если... Гм! Нет!"
Х
СМЕРТЬ ПСА БАЛТАЗАРА
Джолион, совершив ночной переезд из Кале, приехал в Робин-Хилл в
воскресенье утром. Он никому не писал о своем приезде и поэтому пошел
пешком со станции и вошел в свое владение со стороны рощи. Дойдя до
скамьи, выдолбленной из старого упавшею дерева, он сел, подостлав
пальто. "Прострел! Вот чем кончается любовь в моем возрасте!" - подумал
он. И вдруг ему показалось, что Ирэн совсем близко, рядом, как в тот
день, когда они бродили по Фонтенебло, а потом уселись на спиленное де-
рево закусить. Так близко! Просто наваждение какое-то! Запах опавших
листьев, пронизанных бледным солнечным светом, щекотал ему ноздри. "Хо-
рошо, что сейчас не весна", - подумал он. Запах весенних соков, пение
птиц, распускающиеся деревья - это было бы совсем уж невыносимо! "Наде-
юсь, к тому времени я как-нибудь слажу с этим, старый я идиот!" И, взяв
пальто, он пошел через луг. Он обогнул пруд и медленно стал подниматься
на пригорок. Когда он уже почти взошел наверх, навстречу ему донесся
хриплый лай. Наверху, на лужайке за папоротником, он увидел своего ста-
рого пса Балтазара. Собака, подслеповатые глаза которой приняли хозяина
за чужого, предупреждала домашних. Джолион свистнул своим особенным,
знакомым ей, свистом. И даже на этом расстоянии ста ярдов, если не
больше, он увидел, как грузное коричнево-белое туловище оживилось, узнав
его. Старый пес поднялся, и его хвост, закрученный кверху, взволнованно
задвигался; он, переваливаясь, прошел несколько шагов, подпрыгнул и ис-
чез за папоротниками. Джолион думал, что встретит его у калитки, но там
его не оказалось, и, немножко встревоженный, Джолион свернул к зарослям
папоротника. Опрокинувшись грузно на бок, подняв на хозяина уже стекле-
неющие глаза, лежал старый пес.
- Что с тобой, старина? - вскричал Джолион.
Мохнатый закрученный хвост Балтазара слегка пошевелился; его покрытые
пленкой глаза, казалось, говорили: "Я не могу встать, хозяин, но я
счастлив, что вижу тебя".
Джолион опустился на колени; сквозь слезы, затуманившие глаза, он ед-
ва видел, как медленно перестает вздыматься бок животного. Он чуть при-
поднял его голову, такую тяжелую.
- Что с тобой, дружище? Ты что, ушибся?
Хвост вздрогнул еще раз; жизнь в глазах угасла. Джолион провел руками
по всему неподвижному теплому туловищу. Ничего, никаких повреждений -
просто сердце в этом грузном теле не выдержало радости, что вернулся хо-
зяин. Джолион чувствовал, как морда, на которой торчали редкие седые ще-
тинки, холодеет под его губами. Он несколько минут стоял на коленях,
поддерживая рукой коченеющую голову собаки. Тело было очень тяжелое,
когда он поднял и понес его наверх, на лужайку. Там было много опавших
листьев; он разгреб их и прикрыл ими собаку; ветра нет, и они скроют его
от любопытных глаз до вечера. "Я его сам закопаю", - подумал Джолион.
Восемнадцать лет прошло с тех пор, как он вошел в дом на СентДжонс-Вуд с
этим крохотным щенком в кармане. Странно, что старый пес умер именно те-
перь! Может быть, это предзнаменование? У калитки он обернулся и еще раз
взглянул на рыжеватый холмик, потом медленно направился к дому, чувствуя
какой-то клубок в горле.
Джун была дома. Она примчалась, как только услышала, что Джолли запи-
сался в армию. Его патриотизм победил ее сочувствие бурам. Атмосфера в
доме была какая-то странная и настороженная, как показалось Джолиону,
когда он вошел и рассказал им про Балтазара. Эта новость всех объедини-
ла. Исчезло одно звено из тех, что связывали их с прошлым, - пес Балтаэ-
ар! Двое из них не помнили себя без него; у Джун с ним были связаны пос-
ледние годы жизни деда; у Джолиона - тот период семейных невзгод и твор-
ческой борьбы, когда он еще не вернулся под сень отцовской любви и бо-
гатства! И вот Балтазар умер!
На исходе дня Джолион и Джолли взяли кирки и лопаты и отправились на
лужайку. Они выбрали место неподалеку от рыжеватого холмика и, осторожно
сняв слой дерна, начали рыть яму. Они рыли молча минут десять, потом ре-
шили отдохнуть.
- Итак, старина, ты решил, что должен пойти? - сказал Джолион.
- Да, - ответил Джолли. - Но, разумеется, мне этого вовсе не хочется.
Как точно эти слова выражали состояние самого Джолиона!
- Ты просто восхищаешь меня этим, мой мальчик. Я не думаю, чтобы я
был способен на это в твоем возрасте, - боюсь, что я для этого слишком
Форсайт. Но надо полагать, что с каждым поколением тип все больше стира-
ется. Твой сын, если у тебя будет сын, возможно, будет чистейшим альтру-
истом, кто знает!
- Ну тогда, папа, он будет не в меня: я ужасный эгоист.
- Нет, дорогой мой, совершенно ясно, что ты не эгоист.
Джолли помотал головой, и они снова начали рыть.
- Странная жизнь у собаки, - вдруг сказал Джолион. - Единственное жи-
вотное с зачатками альтруизма и ощущением творца.
- Ты веришь в бога, папа? Я этого не знал.
На этот пытливый вопрос сына, которому нельзя было ответить пустой
фразой, Джолион ответил не сразу - постоял, потер уставшую от работы
спину.
- Что ты подразумеваешь под словом "бог"? - сказал он. - Существуют
два несовместимых понятия бога. Одно - это непостижимая первооснова со-
зидания, некоторые верят в это. А еще есть сумма альтруизма в человеке -
в это естественно верить.
- Понятно. Ну, а Христос тут уж как будто ни при чем?
Джолион растерялся. Христос, звено, связующее эти две идеи! Устами
младенцев! Вот когда вера получила наконец научное объяснение! Высокая
поэма о Христе - это попытка, человека соединить эти два несовместимых
понятия бога. А раз сумма альтруизма в человеке настолько же часть не-
постижимой первоосновы созидания, как и все, что существует в природе, -
право же, звено найдено довольно удачно! Странно, как можно прожить
жизнь и ни разу не подумать об этом с такой точки зрения!
- А ты как считаешь, старина? - спросил он.
Джолли нахмурился.
- Да знаешь, первый год в колледже мы часто говорили на все эти темы.
Но на втором году перестали; почему, собственно, не знаю, ведь это
страшно интересна.
Джолион вспомнил, что и он первый год в Кембридже много говорил на
эти темы, а на втором году перестал.
- Ты, наверно, думаешь, - сказал Джолли, - что у старика Балтазара
было ощущение этого второго понятия бога?
- Да. Иначе его старое сердце не могло бы разорваться из-за чего-то,
что было вне его.
- Но, может быть, это было попросту эгоистическое переживание?
Джолион покачал головой.
- Нет, собаки - не чистокровные Форсайты, они могут любить нечто вне
самих себя.
Джолли улыбнулся.
- В таком случае, я думаю, я чистокровный Форсайт. Ты знаешь, я
только потому записался в армию, чтобы вызвать на это Вэла Дарти.
- Зачем тебе это было нужно?
- Мы не перевариваем друг друга, - коротко ответил Джолли.
- А! - протянул Джолион.
Итак, значит, вражда перешла в третье поколение, но, теперь это уже
новая вражда, которая ничем явно не выражается. "Рассказать ли мне ему
