столько". И в ту же минуту он вскочил и, отпрянув, снова опустился на
скамью. Из отеля вышла женщина в платье кремового цвета, под палевым
зонтиком, и направилась в противоположную сторону. Ирэн! Он подождал,
пока она не отошла настолько, что не могла бы узнать его, и последовал
за ней. Она шла медленно, по-видимому, без всякого дела, направляясь,
если он не ошибался, к Булонскому лесу. Полчаса по крайней мере он шел
за ней, держась на значительном расстоянии, пока она не вошла в самый
лес. Может быть, она все же идет на свидание с кем-нибудь? С кем-нибудь
из этих дурацких французов, каким-нибудь таким Bel Ami [30], которым не-
чего и делать больше, как бегать за женщинами, - Сомс прочел эту книгу с
трудом, но в то же время с какимто брезгливым любопытством.
Он упорно шел за ней по тенистой аллее, иногда теряя ее из виду, ког-
да дорожка заворачивала. И вспоминал, как однажды, давно когда-то, вече-
ром в Хайд-парке он крался от дерева к дереву, от стула к стулу в безум-
ной, слепой, яростной ревности, выслеживая ее с Боснии. Дорожка круто
завернула, и он, прибавив шагу, очутился лицом к лицу с Ирэн, сидевшей
перед маленьким фонтаном - миниатюрной зеленовато-бронзовой Ниобеей с
распущенными волосами, окутывающими ее до стройных бедер, которая смот-
рела на наплаканный ею прудок. Он так внезапно налетел на Ирэн, что даже
прошел мимо и лишь потом повернулся и снял шляпу, чтобы поклониться ей.
Она не шевельнулась, не вздрогнула. Она всегда отличалась большим само-
обладанием - одно из ее качеств, которым он больше всего восхищался и
которое в то же время больше всего огорчало его, так как он никогда не
мог понять, что она думает. Может быть, она заметила, что он шел за ней?
Ее самообладание разозлило его, и, не прибегая ни к каким объяснениям,
которые могли бы оправдать его присутствие, он кивнул на заплаканную Ни-
обею и сказал:
- Недурная статуя!
И тут он заметил, что она делает усилие над собой, чтобы сохранить
спокойствие.
- Я не хотел испугать вас. Это что, одно из ваших излюбленных мест?
- Да.
- Не слишком ли уединенно?
В это время проходившая мимо дама остановилась посмотреть на фонтан,
затем прошла дальше.
Ирэн проводила ее взглядом.
- Нет, - сказала она, чертя по земле зонтиком. - У человека всегда
есть спутник - его тень.
Сомс понял и, мрачно взглянув на нее, воскликнул:
- Что же, вы сами виноваты. Вы можете освободиться от этого в любой
момент. Ирэн, вернитесь ко мне, и вы будете свободны.
Ирэн засмеялась.
- Не смейтесь! - вскричал Сомс, топнув ногой. - Это бесчеловечно!
Выслушайте меня. Существует ли какое-нибудь условие, на котором вы могли
бы согласиться вернуться ко мне? Если я обещаю вам отдельный дом и толь-
ко иногда буду приходить к вам...
Ирэн вскочила. В ее лице, во всей фигуре появилось что-то исступлен-
ное.
- Нет, нет, нет! Вы можете преследовать меня до могилы. Я не вернусь
к вам.
Оскорбленный, едва сдерживая себя, Сомс отступил.
- Не устраивайте сцен! - сказал он резко.
И они продолжали стоять неподвижно, глядя на маленькую Ниобею, зеле-
новатое тело которой сверкало на солнце.
- Итак, это последнее ваше слово, - пробормотал Сомс, сжимая кулаки.
- Вы обрекаете нас обоих.
Ирэн опустила голову.
- Я не могу вернуться. Прощайте.
Сомс задыхался от чувства чудовищной несправедливости.
- Стойте, - сказал он, - выслушайте меня еще минуту. Вы дали мне свя-
щенный обет, вы пришли ко мне нищая. Вы имели все, что я мог дать вам.
Вы без всякого повода с моей стороны нарушили этот обет; вы сделали меня
посмешищем, лишили меня ребенка; вы связали меня по рукам и по ногам, и
вы - вы все еще держите меня так, что я не могу без вас, не могу. Скажи-
те, что вы после всего этого думаете о себе?
Ирэн обернулась, лицо ее было смертельно бледно, темные глаза горели.
- Бог сделал меня такой, какая я, есть, - сказала она, - порочной,
может быть, если вам так хочется думать, но не настолько, чтобы второй
раз отдаться мужчине, которого я ненавижу.
Солнце заиграло в ее волосах, когда она пошла, и, словно лаская, зас-
кользило по всему плотно облегающему ее кремовому платью.
Сомс не мог выговорить ни слова, не мог двинуться с места. От этого
слова "ненавижу", такого грубого, такого примитивного, Форсайт в нем
весь содрогнулся. С глухим проклятием он сорвался с этого места, откуда
она только что исчезла, и чуть не попал в объятия дамы, возвращавшейся
обратно. Идиотка, идиотка-сыщица!
Обливаясь потом, он шел вперед, углубляясь в самую гущу леса.
"Хорошо же! - думал он. - Я могу теперь не церемониться с ней, она со
мной ни капли не считается. Я ей сегодня же покажу, что она все еще моя
жена!"
Но, повернув обратно домой, он должен был признаться себе, что сам не
знает, что он хотел этим сказать. Нельзя же устроить публичную сцену, а,
кроме публичной сцены, что он может сделать? Он готов был проклинать
свою щепетильность. Ее, конечно, можно бы не щадить, но себя - увы! -
себя он должен пощадить! И, сидя в холле отеля, где мимо него ежеминутно
проходили туристы с Бедекером в руках, забыв заказать завтрак, он преда-
вался мрачным размышлениям. В петле! Вся его жизнь, со всеми естествен-
ными инстинктами и разумными стремлениями, затянута петлей, задавлена, а
все потому, что судьба толкнула его семнадцать лет назад увлечься этой
женщиной так слепо, без оглядки, что даже и теперь у него не лежит серд-
це ни к кому, кроме нее. Проклятье дню, когда он встретил ее, и его гла-
зам за то, что они что-то увидели в ней, когда на самом деле она только
жестокая Венера - и ничего больше. И, снова видя ее перед собой в зали-
том солнечным светом, плотно облегающем шелковом платье, он застонал
так, что проходивший мимо турист подумал: "Вот скрутило человека! Гм,
что это мы ели за завтраком?"
Попозже, сидя в открытом кафе недалеко от Оперы, за стаканом холодно-
го чая с лимоном и опущенной в стакан соломинкой, он с каким-то зло-
радством решил пойти пообедать в ее отель. Если она окажется там, он по-
говорит с ней, если нет, он оставит ей записку. Он тщательно оделся и
написал следующее:
"Ваша идиллия с этим субъектом Джолионом Форсайтом, во всяком случае,
известна мне. Если Вы будете продолжать ее, имейте в виду, что я не ос-
тановлюсь ни перед чем, чтобы сделать его положение невыносимым.
С. Ф."
Он запечатал записку, но оставил без адреса: ему не хотелось ни пи-
сать девичью фамилию Ирэн, к которой она так бесстыдно вернулась, ни
ставить на конверте имя Форсайт, из опасения, как бы она не разорвала
письмо не читая. Затем он вышел и зашагал по ярко освещенным улицам,
запруженным вечерней толпой, жаждущей развлечений и зрелищ. Войдя в ее
отель, он занял столик в дальнем углу ресторана, откуда ему были видны
все двери. Ее не было. Он ел мало, торопливо, держась все время насторо-
же. Она не шла. Он выжидал, томясь над своим кофе, выпил две рюмки лике-
ра. Но она все не шла. Он подошел к доске, на которой висели ключи, и
стал читать фамилии. Номер двенадцатый, бельэтаж! И Сомс решил, что сам
пойдет и отнесет записку. Он поднялся по покрытой красным ковром лестни-
це, мимо маленькой гостиной: восьмой - десятый - двенадцатый! Постучать,
подсунуть записку под дверь или... Он быстро огляделся по сторонам и на-
жал ручку. Дверь отворилась, но за ней в темном закоулке оказалась дру-
гая дверь; он постучал - ответа не было. Дверь была заперта. Она очень
плотно прилегала к полу - подсунуть записку было нельзя. Он положил ее
обратно в карман и минуту постоял, прислушиваясь. Почему-то он был уве-
рен, что ее там нет. Внезапно он повернулся и пошел обратно, мимо ма-
ленькой гостиной, вниз по лестнице. Он остановился у конторки и сказал:
- Не будете ли вы так добры передать миссис Эрон эту записку.
- Мадам Эрон уехала сегодня, мсье, совершенно неожиданно, так часов
около трех дня. У нее кто-то заболел в семье.
Сомс поджал губы.
- О! - сказал он. - Вы не знаете адреса?
- Нет, мсье! Кажется. Англия.
Сомс снова сунул записку в карман и вышел. Он окликнул проезжавший
мимо экипаж:
- Везите меня куда-нибудь!
Кучер, который, по-видимому, не понял его, улыбнулся и взмахнул кну-
том. И маленькая с желтыми колесами виктория покатила Сомса по всему
звездообразному Парижу, останавливаясь иногда, когда кучер спрашивал:
"C'est paf ici, monsieur?" [31] - "Нет, поезжайте дальше", - пока тот,
наконец отчаявшись, перестал спрашивать, и коляска с желтыми колесами
Помчалась, не останавливаясь, мимо высоких плоских домов с закрытыми
ставнями и проспектов, обсаженных платанами, - не коляска, а маленький
Летучий голландец!
"Точно моя жизнь, - думал Сомс, - вперед и вперед без всякой цели!"
II
В ПАУТИНЕ
Сомс вернулся в Англию на следующий день, а на третий день утром к
нему явился мистер Полтид с цветком в петличке и в коричневом котелке.
Сомс указал ему на кресло.
- Вести с войны, кажется, не так уж плохи? - сказал мистер Полтид. -
Надеюсь, вы в добром здоровье, сэр?
- Благодарю вас... Вполне.
Мистер Полтид наклонился вперед, улыбнулся, повернул руку ладонью
кверху, посмотрел на нее и сказал мягко:
- Кажется, мы наконец уладили ваше дело, сэр.
- Что? - воскликнул Сомс.
- "Девятнадцать" совершенно неожиданно сообщила нечто, что мы, как
мне кажется, вполне основательно можем назвать бесспорной уликой.
И мистер Полтид сделал паузу.
- Да? Так что же именно?
- Десятого сего месяца, после того как она днем была очевидицей сви-
дания между 17 и неким лицом, 19 - она готова подтвердить это клятвенно
- видела этого человека выходящим из спальни 17 около десяти часов вече-
ра. При известном умении представить факты этого будет вполне достаточ-
но, тем более что 17 покинула Париж несомненно с вышеупомянутым лицом.
Они, в сущности, оба исчезли, и мы еще не напали на их след, но мы их
разыщем, разыщем. "Девятнадцать" очень усердно работала и при очень
трудных обстоятельствах, и я рад, что она наконец добилась успеха.
Мистер Полтид вынул папиросу, постучал ею по столу, посмотрел на Сом-
са и положил ее обратно. Выражение лица его клиента было далеко не обод-
ряющее.
- Кто же это новое лицо? - спросил Сомс отрывисто.
- Этого мы не знаем. Она может клятвенно подтвердить самые факты, и
она дает точное описание его наружности.
Мистер Полтид достал письмо и начал читать:
- "Средних лет, среднего роста, днем в синем костюме, вечером во фра-
ке, бледный, волосы темные", маленькие темные усики, впалые щеки, выдаю-
щийся подбородок, глаза серые, маленькие ноги, виноватый вид..."
Сомс встал и отошел к окну. Он стоял, охваченный бешеной злобой. Иди-
от, форменный идиот, запутавшийся в собственной паутине! В течение семи
месяцев платить по пятнадцати фунтов в неделю, чтобы быть выслеженным в
качестве любовника собственной жены! Виноватый вил! Он распахнул окно.
- Жарко здесь! - сказал он и вернулся на свое место.
Закинув ногу на ногу, он смерил мистера Полтида спокойно-презри-
тельным взглядом.
- Я сомневаюсь, чтобы этого было вполне достаточно, - сказал он, рас-
тягивая слова, - ни имени, ни адреса. Мне кажется, вы можете оставить
эту леди в покое на время, а заняться нашим другом 47.
Узнал ли Полтид, что речь шла о нем самом. Сомс не мог сказать, но он
вдруг представил его себе в кругу приятелей безудержно покатывающимся с
хохоту. "Виноватый вид!" Проклятье!
Мистер Полтид убедительно, чуть не с пафосом сказал:
- Уверяю вас, сэр, нам удавалось устраивать дела с меньшими данными,
чем эти. Ведь это же Париж, знаете, интересная женщина, живет одна. По-
чему не рискнуть, сэр? Мы могли бы представить это так, что это не вызы-
вало бы никаких сомнений.
Сомса вдруг осенило: у этого типа затронута профессиональная струнка.
