- Ты сделаешь для меня одну вещь, мой мальчик? Вэл нерешительно ус-
мехнулся.
- Ты не откажешься поехать со мной сегодня?
- Мне нужно пойти... - начал Вэл, но что-то в ее лице остановило его.
- Разве, - сказал он, - у тебя что-нибудь...
- Да. Мне нужно сегодня ехать в суд.
Уже! Эта проклятая история, о которой он почти успел забыть, потому
что последнее время никто даже не говорил о ней. С чувством ужасной жа-
лости к самому себе он стоял, покусывая кожу около ногтей. Потом, заме-
тив, что у матери кривятся губы, он, точно его что-то толкнуло, сказал:
- Хорошо, мама, я поеду с тобой. Вот скоты!
Кто были эти скоты, он не знал, но это слово весьма точно выражало
чувства обоих и установило между ними некоторое согласие.
- Я думаю, мне лучше переодеться, - пробормотал он, спасаясь в свою
комнату.
Он надел другой костюм, высочайший воротничок с жемчужной булавкой в
галстуке и свои лучшие серые гетры, помогая себе при этом проклятьями.
Поглядевшись в зеркало, он сказал:
- Будь я проклят, если я чем-нибудь выдам свои чувства! - и спустился
вниз.
У подъезда он увидел дедушкину коляску и мать, закутанную в меха; у
нее был такой вид, словно она отправлялась на торжественный прием к лор-
ду-мэру. Они уселись рядом в закрытой коляске, и за всю дорогу до суда
Вэл только один раз обмолвился об этом неприятном Деле:
- Ведь там не будет никаких разговоров об этом жемчуге, мама?
Пушистые белые хвостики на муфте Уинифрид слегка задрожали.
- О нет, - сказала она, - сегодня все будет совершенно безобидно.
Твоя бабушка тоже собиралась поехать, но я отговорила ее. Я подумала,
что ты будешь мне опорой. Ты так мило выглядишь, Вэл. Опусти немножко
воротничок сзади - вот так, теперь хорошо.
- Если они будут запугивать тебя... - начал Вал.
- Да нет, никто не будет. Я буду держаться спокойно - иначе нельзя.
- Они не потребуют от меня никаких показаний?
- Нет, дорогой мой, это все уже улажено, - и она похлопала его по ру-
ке.
Ее решительный тон успокоил бурю, клокотавшую в груди Вэла, и он за-
нялся стаскиванием и натягиванием своих перчаток. Он только теперь заме-
тил, что надел не ту пару - эти перчатки не подходили к его гетрам; они
должны быть серые, а это была темно-коричневая замша; остаться в них или
снять их - он никак не мог решить. Они приехали в самом начале одиннад-
цатого. Вал никогда еще не был в суде, и здание произвело на него
сильное впечатление.
- Черт возьми! - сказал он, когда они вошли в вестибюль. - Здесь мож-
но было бы устроить целых четыре, даже пять шикарных площадок для тенни-
са.
Сомс дожидался их внизу у одной из лестниц.
- А, вот и вы! - сказал он, не подавая им руки, словно предстоявшее
событие делало излишними такого рода формальности. - Первый зал, Хэппер-
ли Браун. Наше дело слушается первым.
В груди у Вэла поднималось чувство, какое он испытывал, когда ему
приходилось бить в крикете, но он с угрюмым видом пошел за матерью и дя-
дей, стараясь как можно меньше глядеть по сторонам и решив про себя, что
здесь пахнет плесенью. Ему казалось, что отовсюду выглядывают какие-то
любопытствующие люди, и он потянул Сомса за рукав.
- Я полагаю, дядя, вы не пустите туда всех этих гнусных репортеров?
Сомс бросил на него взгляд исподлобья, который в свое время многих
вынуждал замолчать.
- Сюда, - сказал он. - Ты можешь не снимать мех, Уинифрид.
Вэл вошел вслед за ними, разозленный, высоко подняв голову. В этой
проклятой дыре все - а народу была пропасть, - казалось, сидели друг у
друга на коленях, хотя на самом деле сиденья были разделены перегородка-
ми; у Вэла было такое чувство, точно они все вместе должны провалиться
сейчас в этот колодец. Но это было только минутное впечатление от крас-
ного дерева, черных мантий, от белых пятен париков, лиц и папок с бума-
гами, и все это какое-то таинственное, шепчущее, - а потом он уже сидел
с матерью в первом ряду, спиной ко всем, с облегчением вдыхая запах
пармских фиалок и стаскивая в последний раз свои перчатки. Мать смотрела
на него; он вдруг почувствовал, что для нее действительно важно, что вот
он сидит здесь, рядом с ней, почувствовал, что и он что-то значит в этом
деле. Хорошо, он им покажет! Подняв плечи, он закинул ногу на ногу и с
невозмутимым видом уставился на свои гетры. Но как раз в эту минуту ка-
който старикан в мантии и в длинном парике, ужасно похожий на морщинис-
тую старуху, вошел в дверь на возвышении прямо против них, и ему приш-
лось быстро разнять ноги и встать вместе со всеми.
- Дарти против Дарти!
Вэлу это показалось невыразимо отвратительным - как они смеют публич-
но выкрикивать его фамилию! Но, услышав вдруг, как кто-то позади него
начал говорить о его семье, он повернул голову и увидел какого-то старо-
го олуха в парике, который говорил, словно проглатывая собственные сло-
ва, - ужасно забавный старикашка, ему раза два приходилось видеть таких
субъектов на ПаркЛейн за обедом, они еще так старательно приналегали на
портвейн; теперь он знает, откуда их выкапывают. Как бы там ни было,
старый олух показался ему таким занимательным, что он так бы и смотрел
на него, не отрываясь, если бы мать не тронула его за руку. Вынужденный
смотреть перед собой, он уставился на судью. Почему эта старая лиса с
насмешливым ртом и быстро бегающими глазами имеет право вмешиваться в их
частные дела? Разве у него нет своих собственных дел, наверное не
меньше, и ничуть не менее пакостных? И в Вале, словно ощущение болезни,
зашевелился глубоко врожденный индивидуализм Форсайтов. Голос позади не-
го продолжал тянуть:
- Денежные недоразумения... расточительность ответчика... (Что за
слово! Неужели это про его отца?) затруднительное положение... частые
отлучки мистера Дарти. Моя доверительница весьма резонно, милорд согла-
сится с этим, стремилась положить предел... вело к разорению... пыталась
увещевать... игра в карты, на скачках... ("Вот правильно, - подумал Вэл,
- нажимай на это! ") В начале октября кризис... ответчик написал довери-
тельнице письмо из своего клуба, - Вэл выпрямился, уши у него пылали. -
Я предлагаю прочесть это письмо с необходимыми поправками, ибо это пос-
лание написано джентльменом, который, ну, скажем, хорошо пообедал, ми-
лорд.
"Скотина! - подумал Вэл, покраснев еще больше. - Тебе платят не за
то, чтобы ты острил".
- "Вам больше не удастся оскорблять меня в моем собственном. Завтра я
покидаю Англию. Карта бита..." - выражение, милорд, небезызвестное тем,
кому не всегда сопутствует удача.
"Вот олухи!" - подумал Вал, вспыхивая до корней волос.
- "Мне надоело терпеть ваши оскорбления..." Моя доверительница расс-
кажет милорду, что эти так называемые оскорбления заключались в том, что
она назвала его "пределом" - выражение, осмелюсь заметить, весьма мягкое
при данных обстоятельствах.
Вэл украдкой покосился на бесстрастное лицо матери: в ее глазах была
какая-то растерянность загнанного зверя. "Бедная мама", - подумал он и
коснулся рукой ее руки. Голос позади него тянул:
- "Я собираюсь начать новую жизнь. М. Д. ". И на следующий день, ми-
лорд, ответчик отправился на пароходе "Тускарора" в Буэнос-Айрес. С тех
пор от него нет никаких известий, кроме каблограммы с отказом в ответ на
письмо моей доверительницы, которое она в глубоком отчаянии написала ему
на другой день, умоляя его вернуться. С вашего разрешения, милорд, я
попрошу теперь миссис Дарти занять свидетельское место.
Когда мать поднялась, у Вэла было неудержимое желание тоже подняться
и сказать: "Послушайте, вы тут, поосторожней, я требую, чтобы вы вели
себя с нею прилично". Однако он сдержал себя, услышал, как она произнес-
ла: "Правду, всю правду, ничего, кроме правды", и поднял глаза. Она была
очень эффектна в своих мехах и в большой шляпе, с легким румянцем на ще-
ках, спокойная, бесстрастная, и в нем вспыхнула гордость за нее, что она
так невозмутимо выступает перед этими проклятыми "законниками". Допрос
начался. Зная, что это только предварительная процедура для развода, Вэл
не без удовольствия следил за вопросами, поставленными так, что получа-
лось впечатление, будто она действительно желает, чтобы отец вернулся.
Ему казалось, что они очень ловко проводят этого старикана в парике. И
он пережил ужасно неприятную минуту, когда судья неожиданно спросил:
- А почему ваш супруг покинул вас? Ведь не потому, конечно, что вы
назвали его "пределом"?
Вэл увидел, как дядя, не шевельнувшись, поднял глаза к свидетельской
скамье; услышал позади себя шелест бумаг, и инстинкт подсказал ему, что
исход дела в опасности. Неужели дядя Сомс и этот старый олух позади него
что-нибудь прозевали? Мать заговорила, слегка растягивая слова:
- Нет, милорд, но все это тянулось уже довольно долго.
- Что тянулось?
- Наши денежные недоразумения.
- Но ведь вы же давали ему деньги. Или вы хотите сказать, что он ос-
тавил вас, надеясь улучшить свое положение?
"Негодяй, старый негодяй, только и можно сказать, что негодяй! -
вдруг подумал Вэл. - Он чует, где собака зарыта, старается докопаться!"
И сердце у Вэла замерло. Если... если ему удастся, старый негодяй, ко-
нечно, догадается, что мать на самом деле вовсе не хочет, чтобы отец
вернулся. Мать снова заговорила, на этот раз несколько более светским
тоном:
- Нет, милорд, но, видите ли, я отказалась давать ему деньги. Он дол-
го не мог этому поверить, но наконец ему пришлось убедиться в этом, а
когда он убедился...
- Понимаю. Значит, вы отказались давать ему деньги. Но после этого вы
все-таки ему послали кое-что.
- Я хотела, чтобы он вернулся, милорд.
- И вы думали, что это его вернет?
- Я не знаю, милорд, я поступила так по совету отца.
Что-то в лице судьи, в шелесте бумаг за спиной, в том, как дядя Сомс
внезапным движением закинул ногу на ногу, сказало Валу, что она ответила
так, как нужно. "Ловко, - подумал он. - Ах, черт возьми, какая все это
чепуха!"
Судья опять заговорил:
- Еще один, последний вопрос, миссис Дартн. Скажите, вы все еще
чувствуете привязанность к вашему супругу?
Руки Вэла, которые он держал за спиной, сжались в кулаки. Какое право
имеет этот судья ни с того ни с сего приплетать сюда человеческие
чувства? Заставлять ее открывать свое сердце и говорить перед всеми эти-
ми людьми о том, чего она, может быть, и сама не знает! Это неприлично!
Мать тихим голосом ответила:
- Да, милорд.
Вэл увидел, как судья кивнул. "С удовольствием треснул бы его по баш-
ке!" - непочтительно подумал Вэл, когда мать, по знаку судьи, вернулась
на свое место рядом с ним. Затем последовал ряд свидетелей, подтверждав-
ших отъезд отца и его продолжительное отсутствие, причем в качестве сви-
детельницы выступала даже одна из их горничных, что показалось Вэлу осо-
бенно гнусным; разговоров было много, и все одна сплошная чепуха; и, на-
конец, судья вынес решение о восстановлении в супружеских правах, и все
поднялись, чтобы идти. Вэл шел позади матери; полуопущенные веки, вздер-
нутый подбородок - все это должно было явно свидетельствовать о том, что
он всех презирает. В коридоре голос матери пробудил его от этого гневно-
го оцепенения:
- Ты прекрасно держал себя, мой дорогой. Для меня было большой под-
держкой, что ты был со мной. Мы с дядей едем завтракать.
- Отлично, - сказал Вэл. - Я, значит, еще успею зайти к товарищу.
И, быстро попрощавшись с ними, он сбежал по лестнице и, выйдя из зда-
ния суда, вскочил в проезжавший кэб и приказал везти себя в "Клуб Коз-
ла". Мысли его были о Холли и о том, что сделать до того, как Джолли по-
кажет ей завтра всю эту штуку в газетах.
Расставшись с Вэлом, Сомс и Уинифрид направились в "Честерский сыр".
Сомс условился встретиться там с мистером Бэлби. В этот ранний час - бы-
