спокойно сказала: - Я здесь одна. Вы не позволите себе того, что позво-
лили однажды.
Отдернув руки, точно от раскаленного железа, он отвернулся. Как может
существовать такая жестокая злопамятность? Неужели все еще живет в ее
памяти этот единственный случай насилия? И неужели это так бесповоротно
оттолкнуло ее от него? И, не поднимая глаз, он сказал упрямо:
- Я не уйду отсюда, пока вы не ответите мне. Я предлагаю вам то, что
немногие мужчины могли бы предложить. Я хочу... я жду разумного ответа.
И почти с удивлением он услышал ее слова:
- Тут не может быть разумного ответа. Разум здесь ни при чем. Вы мо-
жете услышать только грубую правду: я бы скорее умерла.
Сомс смотрел на нее в остолбенении.
- О! - сказал он, а потом у него словно отнялись язык и способность
двигаться, и он почувствовал, что весь дрожит, как человек, которому на-
несли смертельное оскорбление и который еще не знает, как ему быть, или,
вернее, что теперь с ним будет.
- О! - повторил он еще раз. - Вот даже как! В самом деле! Скорее бы
умерли! Недурно!
- Мне очень жаль. Вы хотели, чтобы я вам ответила. Что же мне делать,
если это правда? Разве я могу это изменить?
Этот странный и несколько отвлеченный вопрос вернул Сомса к действи-
тельности. Он захлопнул футляр с брошью и сунул его в карман.
- Правда! - сказал он. - Это как раз то, чего не знают женщины. Все
это только нервы, нервы.
Он услышал ее шепот:
- Да, нервы не лгут. Разве вы не убедились в этом?
Он молчал, поглощенный одной только мыслью: "Я заставлю себя вознена-
видеть эту женщину. - Заставлю". В этом-то и было все горе. Если бы он
только мог! Он украдкой взглянул на нее: она стояла неподвижно, прижав-
шись к стене, подняв голову и скрестив руки, словно ждала, что ее убьют.
И он сказал быстро:
- Я не верю ни одному вашему слову. У вас есть любовник. Если бы это
было не так, вы не были бы такой... дурочкой.
Прежде чем изменилось выражение ее глаз, он понял, что сказал не то,
позволил себе слишком резко вернуться К той свободе выражений, которую
он усвоил во времена своего супружества. Он повернулся и пошел к двери.
Но он не мог уйти. Что-то в самой глубине его существа - самое глубокое,
самое скрытое свойство Форсайтов: невозможность упустить, невозможность
поверить в то, что упорство тщетно и бесцельно, - мешало ему. Он снова
повернулся и стал, прислонившись к двери, так же, как она стояла, прис-
лонившись к стене, не замечая, что, как-то нелепо стоят" вот так друг
против друга на разных концах комнаты.
- Вы когда-нибудь думаете о ком-нибудь, кроме себя? - сказал он.
У Ирэн задрожали губы; она медленно ответила:
- Думали ли вы когда-нибудь, что я поняла свою ошибку - ужасную, не-
поправимую ошибку - в первую же неделю после свадьбы; что я три года
старалась переломить себя? Вы знаете, что я старалась? Разве я делала
это для себя?
Сомс стиснул зубы.
- Бог вас знает, что это такое было. Я никогда не понимал вас, никог-
да не пойму. У вас было все, что вы могли желать, и вы снова можете
иметь все это и даже больше Что же во мне такого? Я задаю вам прямой
вопрос: что вам не нравится? - не сознавая всего трагизма этого вопроса,
он продолжал с жаром: - Я не калека, не урод, не неотесанный дурак, не
сумасшедший. В чем же дело? Что тут за секрет?
В ответ последовал только глубокий вздох.
Он сжал руки, и этот жест был исполнен необычайной для него вырази-
тельности.
- Когда я шел сюда сегодня, я был... я надеялся, я хотел сделать все,
что в моих силах, чтобы покончить с прошлым и начать новую жизнь. А вы
встречаете меня "нервами", молчанием и вздохами. В этом нет ничего конк-
ретного. Это как... это точно паутина.
- Да.
Этот шепот с другого конца комнаты снова взорвал Сомса.
- Ну, так я не хочу сидеть в паутине. Я разорву ее! - он шагнул к
ней. - Я...
Зачем он шагнул к ней, он и сам не знал. Но когда он очутился около
нее, на него вдруг пахнуло прежним, знакомым запахом ее платья. Он поло-
жил руки ей на плечи и наклонился, чтобы поцеловать ее. Но он поцеловал
не губы, а тонкую твердую линию стиснутых губ; потом он почувствовал,
как ее руки отталкивают его лицо; он услышал ее голос: "О нет!" Стыд,
раскаяние, сознание, что все оказалось напрасным, нахлынули, поглотили
его - он круто повернулся и вышел.
III
ВИЗИТ К ИРЭН
На вокзале Пэддингтон Джолион встретился с Джун, поджидавшей его на
платформе. Она получила его телеграмму за завтраком. У Джун было убежище
- мастерская с двумя спальными комнатами в Сент-Джонс-Вуд-парке, - кото-
рое она выбрала потому, что оно обеспечивало ей полную независимость.
Там, не опасаясь привлечь внимание миссис Грэнди [20], не стесненная
постоянным присутствием прислуги, она могла принимать своих "несчаст-
неньких" в любой час дня или ночи, и нередко какой-нибудь горемыка, не
имеющий своей мастерской, пользовался мастерской Джун. Она наслаждалась
своей свободой и распоряжалась собой с какой-то девичьей страстностью;
весь тот пыл, который предназначался Босини и от которого он, принимая
во внимание ее форсайтское упорство, вероятно, скоро устал бы, она рас-
точала теперь на неудачников, на выхаживание будущих гениев артистичес-
кого мира. Она, в сущности, только и жила тем, что старалась обратить
своих питомцев из гадких утят в лебедей, веря всей душой, что они истин-
ные лебеди. Самая страстность, которую она вносила в свое покрови-
тельство, мешала правильности ее оценки. Но она была честной и щедрой.
Ее маленькая энергичная ручка всегда готова была защитить каждого от
притеснения академических и коммерческих мнений, и хотя сумма ее доходов
была весьма значительна, ее текущий счет в банке нередко представлял со-
бой отрицательную величину.
Она приехала на вокзал, взволнованная до глубины души свиданием с
Эриком Коббли. Какой-то гнусный салон отказал этому длинноволосому гению
в устройстве выставки его произведений. Наглый администратор, посетив
его мастерскую, заявил, что с коммерческой точки зрения это будет очень
уж убого. Сей бесподобный пример коммерческой трусости по отношению к ее
любимому "гадкому утенку" (а ему приходилось так туго с женой и двумя
детьми, что она вынуждена была исчерпать весь свой текущий счет) все еще
заставлял пылать негодованием ее энергичное личико, а ее рыже-золотистые
волосы горели ярче, чем когда-либо. Она обняла отца, и они вместе сели в
кэб - у нее к нему было не менее важное дело, чем у него к ней. Неиз-
вестно было только, кому из них первому удастся начать.
Джолион только успел сказать:
- Я хотел, дорогая, чтобы ты поехала со мной, - когда, взглянув ей в
лицо, увидел по ее синим глазам, которые беспокойно метались из стороны
в сторону, как хвост насторожившейся кошки, что она его не слушает.
- Папа, неужели я действительно ничего не могу взять из своих денег?
- К счастью, только проценты с них, моя дорогая.
- Какое идиотство! Но нельзя ли все-таки найти какой-нибудь выход?
Ведь, наверно, можно что-нибудь устроить. Я знаю, что я могла бы сейчас
купить небольшой выставочный салон за десять тысяч фунтов.
- Небольшой салон, - повторил Джолион, - это, конечно, скромное жела-
ние; но твой дедушка предвидел это.
- Я считаю, - воскликнула Джун решительно, - что все эти заботы о
деньгах ужасны, когда столько талантов на свете просто погибают из-за
того, что они лишены самого необходимого! Я никогда не выйду замуж, и у
меня не будет детей; почему не дать мне возможность сделать что-то по-
лезное, вместо того чтобы все это лежало неприкосновенно впредь до того,
чего никогда не случится?
- Мы носим имя Форсайтов, моя дорогая, - возразил Джолион тем ирони-
ческим тоном, к которому его своенравная дочка до сих пор не могла впол-
не привыкнуть, - а Форсайты, ты знаешь, это такие люди, которые распоря-
жаются своим капиталом с тем расчетом, чтобы их внуки, если им пришлось
бы умереть раньше своих родителей, вынуждены были составить завещание на
свое имущество, которое, однако, переходит в их владение только после
смерти их родителей. Тебе это понятно? Ну, и мне тоже нет, но, как бы
там ни было, это факт; мы живем по принципу: покуда есть возможность
удержать капитал в семье" он не должен из нее уходить; если ты умрешь
незамужней, твой капитал перейдет к Джолли и Холли и к их детям если у
них будут дети. Разве не приятно сознавать, что чтобы вы ни делали, ник-
то из вас никогда не может обеднеть?
- Но разве я не могу занять денег?
Джолион покачал головой.
- Ты, конечно, можешь снять салон, если на это хватит твоих доходов.
Джун презрительно усмехнулась.
- Да; и останусь после этого без средств и никому уже не смогу помо-
гать.
- Милая моя девочка, - тихо сказал Джолион, - а разве это не одно и
то же?
- Нет, - сказала Джун деловито. - Я могу купить салон за десять ты-
сяч; это выходит только четыреста фунтов в год. А платить за аренду мне
пришлось бы тысячу в год, и у меня осталось бы тогда всего пятьсот фун-
тов. Если бы у меня была своя галерея, папа, подумать только, что бы я
могла сделать! Я могла бы в один миг создать имя Эрику Коббли и стольким
еще другим!
- Имена, достойные существовать, создаются сами, в свое время.
- После смерти человека!
- А знаешь ли ты кого-нибудь из живых, дорогая, кому имя при жизни
принесло бы пользу?
- Да, тебе, - сказала Джун, сжав его руку повыше кисти.
Джолион отшатнулся. "Мне? Ах, ну да, она хочет меня о чем-то попро-
сить, - подумал он. - Мы, Форсайты, приступаем к этому каждый по-свое-
му".
Джун пододвинулась к нему поближе и прижалась к его плечу.
- Папа, милый, - сказала она, - ты купи галерею, а я буду выплачивать
тебе четыреста фунтов в год. Тогда никому из нас не будет убытка. Кроме
того, это прекрасное помещение денег.
Джолион поежился.
- Не кажется ли тебе, - сказал он, - что художнику покупать выставоч-
ный салон как-то не совсем удобно? Кроме того, десять тысяч фунтов - это
изрядная сумма, а я ведь не коммерсант.
Джун взглянула на него восхищенно-понимающим взглядом.
- Конечно, ты не коммерсант, но ты замечательно деловой человек. И я
уверена, что мы сможем поставить дело так, что это окупится. А как при-
ятно будет натянуть нос всем этим гнусным торгашам и прочей публике, - и
она снова сжала руку отца.
На лице Джолиона изобразилось комическое отчаяние.
- Где же находится эта несравненная галерея? В каком-нибудь роскошном
районе, надо полагать?
- Сейчас же за Корк-стрит.
"Ах, - подумал Джолион, - так и знал, что она окажется сейчас же за
чем-нибудь. Ну, теперь я могу попросить о том, что мне нужно от нее".
- Хорошо, я подумаю об этом, но только не сейчас. Ты помнишь Ирэн? Я
хочу, чтобы ты со мной сейчас поехала к ней. Сомс ее опять преследует.
Для нее было бы безопасней, если бы мы могли дать ей где-нибудь приют.
Слово "приют", которое он употребил случайно, оказалось как раз самым
подходящим для того, чтобы вызвать сочувствие Джун.
- Ирэн! Я не встречалась с ней с тех пор, как... Ну конечно! Я буду
рада помочь ей.
Теперь пришла очередь Джолиона пожать руку Джун с чувством теплого
восхищения перед этим пылким великодушным маленьким существом его
собственного производства.
- Ирэн гордый человек, - сказал он, искоса поглядывая на Джун, вне-
запно усомнившись, сумеет ли она проявить достаточно такта. - Ей трудно
помочь. С ней нужно обращаться очень бережно. Ну вот мы и приехали. Я ей
телеграфировал, чтобы она нас ждала. Пошлем ей наши карточки.
- Я не выношу Сомса, - сказала Джун, выходя из кэба. - Он всегда из-
девается над всем, что не имеет успеха.
Ирэн находилась в комнате, которая в отеле "Пьемонт" носила название
"дамской гостиной".
Джун нельзя было упрекнуть в недостатке морального мужества: она пря-
