как называл их ваш дедушка.
Он украдкой взглянул на Джолли, любопытствуя, как примет это мальчик,
всегда тяготевший к аристократизму, а другим глазом покосился на Холли и
заметил, с какой лукавой радостью она следит за вытянувшимся лицом бра-
та.
- Вероятнее всего, он был грубый и крепкий человек, типичный предста-
витель Англии, какой она была до начала промышленной эпохи. Второй Джо-
лион Форсайт, твой прадед, Джолли, известный больше под именем "Гордого
Доссета" Форсайта, строил дома, как повествует семейная хроника, родил
десятерых детей и перебрался в Лондон. Известно еще, что он любил маде-
ру. Можно считать, что он представлял собою Англию эпохи наполеоновских
войн и всеобщего брожения. Старший из его шести сыновей был третий Джо-
лион, ваш дедушка, дорогие мои, чаеторговец и председатель нескольких
акционерных компаний, один из самых порядочных англичан, когда-либо жив-
ших на свете, и для меня самый дорогой. - В голосе Джолиона уже не было
иронии, а сын и дочь смотрели на него задумчиво и серьезно. - Это был
справедливый и твердый человек, отзывчивый и юный сердцем. Вы помните
его, и я его помню. Перейдем к другим! У вашего двоюродного деда Джемса,
родного деда этого Вала, есть сын Сомс, о котором известна не очень кра-
сивая история, но я о ней, пожалуй, лучше умолчу. Джемс и остальные во-
семь человек детей "Гордого Доссета", из которых пятеро еще живы, предс-
тавляют собой, можно сказать, викторианскую Англию - торговля и личная
инициатива, пять процентов с капитала и денежки в оборот, если вы только
понимаете, что это значит. Во всяком случае, за свою долголетнюю жизнь
они сумели превратить свои тридцать тысяч в кругленький миллион. Они ни-
когда не позволяли себе никаких безрассудств, за исключением вашего дво-
юродного деда Суизина, которого однажды, кажется, надул какой-то шарла-
тан и которого прозвали "Форсайт четверкой", потому что он всегда ездил
на паре. Их время подходит к концу, тип этот вымирает, и нельзя сказать,
что наша страна от этого сильно выиграет. Это люди прозаические, скуч-
ные, но вместе с тем здравомыслящие. Я - четвертый Джолион Форсайт, жал-
кий носитель этого имени...
- Нет, папа, - сказал Джолли, а Холли крепко сжала его руку.
- Да, - повторил Джолион, - жалкая разновидность, представляющая со-
бой, увы, всего только конец века: незаработанный доход, дилетантство,
личная свобода - это совсем не то же, что личная инициатива, Джолли. Ты
- пятый Джолион Форсайт, старина, и ты открываешь бал нового столетия.
Пока он говорил, они вошли в ворота колледжа, и Холли сказала:
- Это просто поразительно, папа.
Никто из них, в сущности, не знал, что она хотела этим сказать. Джол-
ли был молчалив и задумчив.
В "Радуге", отличавшейся чисто оксфордской старомодностью, была
только одна маленькая, обшитая дубом, гостиная, в которую Холли в белом
платье, смущенная, вы: шла одна принимать единственного гостя.
Вэл взял ее руку, словно прикоснулся к бабочке; не разрешит ли она
поднести ей этот бедный цветочек, он так чудесно пойдет к ее волосам? Он
вынул из петлицы гардению.
- О нет, благодарю вас, я не могу.
Но она взяла и приколола цветок к вырезу платья, внезапно вспомнив
слово "претенциозный". Гардения в петлице Вэла слишком бросалась в гла-
за, а ей так хотелось, чтобы Вэл понравился Джолли. Сознавала ли она,
что Вэл в ее присутствии проявлял себя с самой лучшей, с самой скромной
стороны и что в этом-то, может быть, и заключался почти весь секрет его
привлекательности для нее?
- Я никому не говорила о нашей прогулке, Вэл.
- И очень хорошо! Пусть это останется между нами.
То, что он от смущения не знал, куда девать руки и ноги, вызывало у
нее восхитительное ощущение своей власти и еще какое-то теплое чувство -
желание сделать его счастливым.
- Расскажите мне об Оксфорде, здесь, должно быть, так интересно.
Вэл согласился, что, конечно, необыкновенно приятно делать то, что
хочешь; лекции - это ерунда, а кроме того, здесь есть отличные ребята.
- Только, - прибавил он, - я бы, конечно, больше хотел быть в Лондо-
не, я бы тогда мог приезжать к вам.
Холли смущенно пошевелила рукой на колене и опустила глаза.
- Вы не забыли, - сказал он вдруг, набравшись храбрости, - что мы ре-
шили с вами отправиться бродяжничать?
Холли улыбнулась.
- О, ведь это мы просто так говорили. Нельзя же всерьез делать такие
вещи, когда становишься взрослым.
- Вздор, - сказал Вэл, - родственникам можно. Следующие большие кани-
кулы начнутся, знаете, в июне, и они длятся без конца, вот мы с вами это
и устроим.
Но хотя этот тайный заговор и вызывал у Холли приятную дрожь, она по-
качала головой.
- Не удастся, - прошептала она.
- Не удастся! - с жаром вскричал Вэл. - А кто же может помешать нам?
Ведь не ваш же отец или ваш брат.
В эту минуту вошли Джолион и Джолли, и романтика юркнула в лакирован-
ные ботинки Вэла и в белые атласные туфельки Холли, где она покалывала и
щекотала их в течение всего вечера, протекавшего в атмосфере, далекой от
непринужденности.
Чуткий к окружающему его настроению, Джолион скоро почувствовал скры-
тый антагонизм между мальчиками, а Холли его несколько озадачила; он не-
вольно впал в иронический тон, что действует весьма губительно на юноше-
скую экспансивность. Письмо, поданное ему после обеда, погрузило его в
полное молчание, которое почти не нарушалось, пока Джолли с Валом не
собрались уходить. Он вышел вместе с ними, закурив сигару, и проводил
сына до ворот Крайст-Чэрч. На обратном пути он вынул письмо и еще раз
перечел его, остановившись у фонаря:
"Дорогой Джолион!
Сомс приходил опять сегодня вечером, в тридцать седьмую годовщину мо-
его рождения. Вы были правы, мне нельзя оставаться здесь. Я перееду
завтра в отель "Пьемонт", но я не уеду за границу, не повидав вас. Я
чувствую себя одинокой и несчастной.
Сердечно расположенная к вам Ирэн".
Он положил письмо в карман и зашагал дальше, удивляясь силе охватив-
ших его чувств. Что он сказал или осмелился сделать, этот субъект?
Он свернул на Хай-стрит и пошел дальше, по Тэрлстрит, шагая среди ла-
биринта остроконечных башен и куполов, фасадов и стен бесконечных кол-
леджей, сверкающих в ярком лунном свете или покрытых густыми темными те-
нями. Здесь, в самом сердце английского благородства, трудно было даже
вообразить себе, чтобы одинокая женщина могла подвергаться преследовани-
ям и домогательствам, но что же еще могло означать это письмо? Сомс, ве-
роятно, настаивает, чтобы она вернулась к нему, - и на его стороне закон
и общественное мнение! "Тысяча восемьсот девяносто девятый! - думал Джо-
лион, глядя на битое стекло, сверкавшее на ограде виллы. - Но когда дело
касается нашей собственности, мы все те же язычники! Я завтра же поеду в
Лондон. Конечно, ей лучше уехать за границу". Но мысль эта была ему неп-
риятна. С какой стати Сомс выживает ее из Англии? А кроме того, он ведь
может поехать за ней, и там ее уже совсем некому будет ограждать от до-
могательств супруга. "Я должен действовать очень осторожно, - думал он,
- этот тип способен на любую пакость. Ужасно мне не понравился его тон
тогда, в кэбе". Мысль Джолиона обратилась к его дочери Джун. Не могла бы
она помочь? Когда-то Ирэн была ее лучшим другом, а теперь она тоже "нес-
частненькая", из тех, что всегда трогают отзывчивую душу Джун. Он решил
послать дочери телеграмму, чтобы она встретила его на вокзале Пэддинг-
тон. Подходя к "Радуге", он пытался разобраться в своих чувствах. Стал
бы он волноваться так изза каждой женщины, попавшей в подобное положе-
ние? Нет, не стал бы! Это чистосердечное заключение смутило его, и, уз-
нав, что Холли ушла спать, он отправился в свою комнату. Но он не мог
уснуть и долго сидел у окна, закутавшись в пальто, глядя на лунный свет,
скользивший по крышам.
В комнате рядом Холли тоже не спала и вспоминала ресницы Вэла, верх-
ние и нижние, особенно нижние, и думала, что бы ей сделать, чтобы Джолли
его полюбил. Запах гардении наполнял всю ее маленькую комнату, и ей это
было приятно.
А Вэл, высунувшись из окна второго этажа Брэйсноз-колледжа, смотрел
на квадрат лунного света, не видя его, и видел вместо этого Холли, то-
ненькую, в белом платье, как она сидела у камина, когда он вошел в ком-
нату.
Только Джолли в своей комнатке, узкой, как щель, спал, подложив руку
под щеку, и ему снилось, что он сидит с Вэлом в одной лодке и они состя-
заются между собой, а отец кричит с берега: "Второй! Перестань, брось
грести, ах, господи!"
II
СОМС РЕШИЛ УДОСТОВЕРИТЬСЯ
Из всех лучезарных фирм, которые украшают своими витринами лондонский
Вест-Энд, "Гейвз и Кортегел" казалась Сомсу наиболее "видной" - это сло-
во тогда только что входило в моду. Он никогда не страдал пристрастием
своего дяди Суизина к драгоценным камням, а когда Ирэн в 1887 году, по-
кинув его, оставила все безделушки, которые он ей подарил, это навсегда
отбило у него охоту к такого рода помещению денег. Но Сомс и теперь знал
толк в бриллиантах, и всю неделю до ее рождения он не упускал случая по
дороге в Полтри или обратно постоять перед витринами крупных ювелиров, у
которых можно было получить за свои деньги если не полный их эквивалент,
то во всяком случае товар с известной маркой.
...Непрерывные размышления, которым он предавался со времени своего
путешествия в кэбе с Джолионом, все больше и больше убеждали его в том,
что в его жизни наступил момент величайшей важности и что ему совершенно
необходимо предпринять шаги, и на этот раз безошибочные. И рядом с этим
сухим и рассудительным соображением о том, что он должен теперь или ни-
когда позаботиться о продлении своего рода, теперь или никогда устро-
иться, создать семью, взывал тайный голос его чувств, пробудившихся при
виде женщины, которая когдато была его страстно любимой женой, и голос
глубокого убеждения, что отказаться от собственной жены было бы преступ-
лением против здравого смысла и благопристойной скрытности Форсайтов.
Запрошенный по делу Уинифрид королевский адвокат Дример (Сомс предпо-
чел бы Уотербака, но его назначили судьей, при этом в таких преклонных
годах, что невольно напрашивалось подозрение, нет ли здесь какой-то по-
литической интриги) посоветовал прежде всего требовать через суд восста-
новления в супружеских правах, то есть сказал то, в чем Сомс не сомне-
вался с самого начала. Получив соответствующее постановление суда, они
должны будут некоторое время выждать, чтобы посмотреть, будет ли оно вы-
полнено. Если нет, то в глазах закона это будет рассматриваться как
действительный уход от жены, и тогда, представив доказательства дурного
поведения, можно возбуждать дело о разводе. Все это Сомс и сам прекрасно
знал. Это простое разрешение дела сестры приводило его в еще большее от-
чаяние по поводу запутанности его собственного положения. Все решительно
толкало его к единственному простому выходу - вернуть Ирэн. Если ей это
и не совсем по душе, то ведь и ему придется подавить свои чувства, прос-
тить обиду, забыть перенесенные страдания! Он, по крайней мере, никогда
не оскорблял ее, и он же идет на такую большую уступку! Он может предло-
жить ей настолько больше того, что у нее есть сейчас! Он готов положить
на ее имя неотъемлемый капитал. В эти дни он часто рассматривал свою фи-
зиономию в зеркале. Он никогда не был павлином, как этот Дарти, не вооб-
ражал себя покорителем женщин, но у него была известная уверенность в
своей внешности - и не без основания, ибо он был хорошо сложен и вполне
сохранился, опрятен, здоров, у него был бледный цвет лица, не испорчен-
ный пьянством или какиминибудь другими излишествами. Форсайтский подбо-
родок и сосредоточенное выражение лица являлись в его глазах досто-
инствами. Насколько он сам мог судить, у него не было ни одной черты,
