это было сказано вполне определенно.
- Мой личный опыт не позволяет мне слепо доверяться ее словам. Мы еще
посмотрим.
Джолион поднялся.
- До свидания, - сухо сказал он.
- До свидания, - ответил Сомс, и Джолион вышел, стараясь разгадать
полуизумленное, полуугрожающее выражение лица своего двоюродного брата.
Он ехал на вокзал Ватерлоо в полном расстройстве чувств, как будто
все существо его вывернули наизнанку; всю дорогу в поезде он думал об
Ирэн в ее одинокой квартирке, и о Сомсе в его одинокой конторе, и о том,
как странно парализована жизнь у обоих. "В петле, - подумал он, - и тот
и другой, и ее красивая шейка - в петле!"
IX
ВЭЛ УЗНАЕТ НОВОСТИ
Держать свои обещания отнюдь не было отличительной чертой молодого
Вэла, поэтому, когда он, нарушив два, сдержал одно, последнее выросло в
его глазах в событие. достойное удивления, пока он медленной рысью возв-
ращался из Робин-Хилла в город после своей прогулки верхом с Холли. На
своей серебристо-каурой длиннохвостой лошадке она сегодня была еще кра-
сивее, чем вчера; и в этих туманных октябрьских сумерках в предместье
Лондона ему, настроенному по отношению к себе весьма критически, каза-
лось, что сам он во время этой прогулки блистал только своими сапогами.
Он вынул новые золотые часы (подарок Джемса) и посмотрел не на циферб-
лат, а на свою физиономию, отражавшуюся по кусочкам в блестящей верхней
крышке. Над бровью у него было какое-то пятно, что ему очень не понрави-
лось, потому что ей, конечно, это не могло понравиться. У Крума никогда
не бывает никаких пятен. Следом за образом Крума тотчас же выплыла сцена
в "Пандемониуме". Сегодня у него не было ни малейшего желания открыться
Холли и говорить об отце. Отцу недоставало поэзии, дыхание которой Вэл
впервые ощутил за все свои девятнадцать лет. "Либерти" и Цинтия Дарк,
это почти мифическое воплощение всяческих наслаждений, "Пандемониум" и
женщина неопределенного возраста - все куда-то провалилось для Вэла, ко-
торый сейчас только что расстался со своей новой застенчивой темноволо-
сой кузиной. И она так "здорово" ездила верхом и, что ему особенно было
лестно, ехала за ним, куда он хочет, по всем аллеям Ричмонд-парка, хотя
она, конечно, знает их куда лучше его. Вспоминая все это, он удивлялся
тому, как бессмысленно он с ней разговаривал; он чувствовал, что мог бы
сказать ей массу совершенно замечательных вещей, если бы только предста-
вился еще такой случай, и мысль, что завтра ему придется отправиться в
Литтлхэмтон, а двенадцатого в Оксфорд, на этот дурацкий экзамен, так и
не повидавшись с ней, нагоняла на него мрак быстрее, чем мгла окутывала
землю. Во всяком случае, он ей напишет, и она обещала ответить. Может
быть, она даже приедет в Оксфорд навестить брата. Эта мысль блеснула,
как первая звездочка, появившаяся на небе, когда он подъезжал к манежу
Пэдуика близ Слоунсквер. Он сошел с лошади и с наслаждением потянулся:
ведь он проехал добрых двадцать пять миль. Проснувшийся в нем Дарти зас-
тавил его минут пять поболтать с младшим Пэдуиком о кэмбриджширском фа-
ворите. Затем со словами "Запишите лошадку на мой счет" он вышел, неуве-
ренно ступая негнущимися ногами, похлопывая по сапогам своим маленьким
плетеным стэком, "Мне сегодня никуда не хочется идти, - подумал он. -
Хорошо бы мама угостила меня на прощание шампанским!" С шампанским и с
приятными воспоминаниями можно было отлично провести вечер дома.
Когда Вэл сошел вниз, приняв ванну и переодевшись, он застал мать в
декольтированном вечернем туалете и, к своему крайнему неудовольствию,
дядю Сомса. Они замолчали, когда он вошел, затем дядя сказал:
- Я думаю, лучше сказать ему.
При этих словах, которые, несомненно, имели какое-то отношение к его
отцу, Вэл прежде всего подумал о Холли. Неужели какая-нибудь гадость?
Мать заговорила.
- Твой отец, - начала она своим отчетливым светским голосом, в то
время как пальцы ее беспомощно теребили зеленую вышивку на платье, -
твой отец, мой милый мальчик, он не в Ньюмаркете; он отправился в Южную
Америку, он... он уехал от нас.
Вэл перевел взгляд с нее на Сомса. Уехал! Но огорчен ли он этим? Есть
ли у него чувство привязанности к отцу? Ему казалось, что он не знает. И
вдруг словно пахнуло на него запахом гардений и сигар, и сердце его сжа-
лось; да, он огорчен. Его отец - это его отец; не может быть, чтобы он
так просто взял и уехал, так не бывает. Эй ведь не всегда же он был та-
ким "пшютом", как тогда в "Пандемониуме". С ним были связаны чудесные
воспоминания о поездках к портному, о лошадях, о карманных деньгах, ко-
торые приходились так кстати в школе, о том, какой он всегда был щедрый
и добрый, когда ему в чемнибудь везло.
- Но почему? - спросил он. И сейчас же мужчина в нем устыдился задан-
ного вопроса. Бесстрастное лицо матери вдруг все передернулось. - Хоро-
шо, мама, не говори мне. Но только что все это значит?
- Боюсь, Вал, что это означает развод.
У Вэла вырвался какой-то хриплый звук, и он быстро взглянул на дядю,
на которого его приучили смотреть как на своего рода гарантию против
всех последствий того печального факта, что у него, Вэла, есть отец, и
даже больше: против самой крови Дарти, текущей в его жилах. Худощавое
лицо Сомса как будто дрогнуло, и это уж совсем расстроило Вэла.
- Но ведь это будет не публично? И перед ним так живо встало воспоми-
нание о том, с каким жадным любопытством он сам смаковал отвратительные
газетные подробности бракоразводных процессов.
- Разве это нельзя устроить как-нибудь так, чтобы не было шуму? Это
так отвратительно для... мамы и для всех.
- Разумеется, мы постараемся, по возможности, избежать шума, в этом
ты можешь быть уверен.
- Да, но разве это вообще так необходимо? Мама ведь не собирается вы-
ходить замуж.
Он сам, сестры, их имя, запятнанное в глазах школьных товарищей и
Крума, и всех этих оксфордцев, и в глазах Холли! Невыносимо! И чего ра-
ди?
- Разве ты хочешь выйти замуж, мама? - резко спросил он.
Уинифрид, очутившись лицом к лицу со своими собственными переживания-
ми, к которым вернул ее тот, кого она любила больше всех на свете, под-
нялась с кресла ампир, на котором она до сих пор сидела неподвижно. Она
поняла, что сын будет против нее, если не сказать ему всего, но как ска-
зать ему? И, не переставая теребить зеленую вышивку, она нерешительно
посмотрела на Сомса. Вал тоже смотрел на Сомса. Ну, конечно, это вопло-
щение респектабельности и права собственности не допустит, чтобы его
родная сестра была публично опозорена!
Сомс медленно провел маленьким разрезным ножом с инкрустациями по
гладкой поверхности столика маркетри, затем, не глядя на племянника, за-
говорил:
- Ты не можешь понять того, что приходилось терпеть твоей матери все
эти двадцать лет. Это последняя капля, Вэл, - и, покосившись на Уиниф-
рид, он добавил: - Сказать ему?
Уинифрид промолчала. Не сказать ему - он будет против нее! Но как это
ужасно - выслушивать такие вещи о родном отце! Сжав губы, она кивнула.
Сомс быстро, ровным голосом продолжал:
- Он всегда был у твоей матери камнем на шее. Ей постоянно приходи-
лось платить его долги; он часто напивался пьяным, оскорблял ее и вся-
чески угрожал ей, и вот теперь он уехал в Буэнос-Айрес с танцовщицей, -
и, словно опасаясь, что его слова не произвели на юношу достаточного
впечатления, поспешил добавить: - Он взял жемчуг твоей матери, чтобы по-
дарить этой женщине.
Вел невольно поднял руку. Увидев этот сигнал бедствия, Уинифрид крик-
нула:
- Довольно, Сомс, замолчи!
В мальчике боролись Дарти и Форсайт. Долги, пьянство, танцовщицы -
это, в конце концов, не так еще плохо, но жемчуг - нет! Это уж слишком!
И внезапно он почувствовал, как рука матери сжимает его руку.
- И ты понимаешь, - слышал он голос Сомса, - мы не можем допустить,
чтобы все это началось теперь снова. Есть предел всему, и нужно ковать
железо, пока горячо.
Вэл высвободил руку.
- Но вы... вы никогда не огласите эту историю с жемчугами! Я этого не
перенесу, просто не перенесу!
Уинифрид воскликнула:
- Нет, нет, Вэл, конечно нет! Тебе сказали это, только чтобы пока-
зать, до чего дошел твой отец. - И дядя его утвердительно кивнул. Нес-
колько успокоенный, он вытащил папироску. Этот тоненький изогнутый порт-
сигар подарил ему отец. Ах, это невыносимо - и как раз теперь, когда он
поступает в Оксфорд!
- Разве маме нельзя помочь как-нибудь иначе? - сказал он. - Я сам мо-
гу защитить ее. И ведь это всегда можно будет сделать и позже, если в
этом действительно будет необходимость.
Улыбка появилась на губах Сомса, в ней была какая-то горечь.
- Ты не понимаешь, о чем говоришь; нет ничего хуже, как откладывать в
таких делах.
- Почему?
- Я тебе говорю, ничего не может быть хуже. Я знаю это по собственно-
му опыту.
В голосе его слышалось раздражение. Вэл смотрел на него, вытаращив
глаза: он никогда не видел, чтобы дядя обнаруживал хоть какие-нибудь
признаки чувства. А где, он вспомнил теперь: была какая-то тетя Ирэн и
что-то случилось такое, о чем они не говорят; он слышал один раз, как
отец выразился о ней так, что и повторить трудно.
- Я не хочу говорить дурно о твоем отце, но я его достаточно хорошо
знаю и утверждаю, что не пройдет и года, как он опять сядет на шею твоей
матери. А ты представляешь себе, что это будет значить для нее и для
всех вас? Единственный выход - это разрубить узел раз навсегда.
Вэл невольно присмирел; взглянув на лицо матери, он, вероятно, первый
раз в жизни действительно понял, что его собственные чувства не всегда
самое главное.
- Ничего, мама, - сказал он, - мы тебя поддержим. Только я бы хотел
знать, когда это будет. Ведь у нас первый семестр, знаешь. Я бы не хотел
быть в Оксфорде, когда это случится.
- Мой дорогой мальчик, - прошептала Уинифрид - ну конечно, это непри-
ятно для тебя, - так, по привычке к пустым фразам, она резюмировала то,
что, судя на выражению ее лица, было для нее живой мукой. - Когда "это
будет. Сомс?
- Трудно сказать. Не раньше, чем через несколько месяцев. Сначала
нужно еще добиться решения о восстановлении тебя в супружеских правах.
"Что это за штука? - подумал Вэл. - Вот тупые животные все эти юрис-
ты! Не раньше, чем через несколько месяцев! Ну, сейчас я, во всяком слу-
чае, знаю одно: обедать сегодня дома я не буду". И он сказал:
- Мне ужасно неприятно, мама, но мне нужно идти, меня сегодня пригла-
сили обедать.
Хотя это был его последний вечер дома, Уинифрид почти с благодар-
ностью кивнула ему - обоим казалось, что сегодня проявлений всяких
чувств было более чем достаточно.
Вэл вырвался из дому в туманный простор Грин-стрит подавленный, не
замечая ничего кругом. И только очутившись на Пикадилли, он обнаружил,
что у него всего восемнадцать пенсов. Нельзя же пообедать на восемнад-
цать пенсов, а он очень проголодался. Он с тоской посмотрел на окна "Ай-
сиум Клуба", где они часто так шикарно обедали с отцом! Проклятый жем-
чуг! С этим никак нельзя примириться! Но чем больше он думал об этом,
чем дальше он шел, тем его все сильнее, естественно, мучил голод. Исклю-
чая возможность вернуться домой, было только два места, куда он мог бы
пойти: на Парк-Лейн к дедушке или к Тимоти на Бэйсуотер-Род. Какое из
этих двух мест менее ужасно? Пожалуй, если так внезапно нагрянуть, у де-
душки можно лучше пообедать. У Тимоти превосходно кормят, но только если
они заранее знают, что ты придешь, не иначе. Он остановил свой выбор на
Парк-Лейн, чему до некоторой степени способствовало соображение, что ли-
шить деда возможности сделать внуку маленький подарок накануне его
отъезда в Оксфорд было бы крайне нечестно как по отношению к дедушке,
