с розовой гвоздикой в петлице, оказавшийся его собственным отцом!
- Но вы же знаете, что такое Форсайты, - почти злобно добавил он. -
Ах, простите, я забыл, вы не знаете.
- А что же они такое?
- Ужасные скопидомы, ничего спортсменского. Посмотрите, например, на
дядю Сомса.
- Что ж, с удовольствием, - сказала Холли.
Вэл подавил желание взять ее под руку.
- Ах, нет, - сказал он, - пойдемте лучше погуляем. Вы еще успеете на
него насмотреться. Расскажите мне, какой у вас брат.
Холли повела его на террасу и оттуда на лужайку, не отвечая на его
вопрос. Как описать Джолли, который, с тех пор как она себя помнит,
всегда был ее господином, повелителем и идеалом?
- Он, верно, командует вами? - коварно спросил Вал. - Я с ним позна-
комлюсь в Оксфорде. Скажите, у вас есть лошади?
Холли кивнула.
- Хотите посмотреть конюшни?
- Очень!
Они прошли мимо дуба и сквозь редкий кустарник вышли во двор. Во дво-
ре под башней с часами лежала мохнатая коричнево-белая собака, такая
старая, что она даже не поднялась, увидя их, а только слегка помахала
закрученным кверху хвостом.
- Это Балтазар, - сказала Холли. - Он такой старый, ужасно старый,
почти такой же, как я. Бедненький! и так любит папу!
- Балтазар! Странное имя! Но он, знаете, не породистый.
- Нет! Но он милочка. - И она нагнулась погладить собаку.
Мягкая, гибкая, с темной непокрытой головой, с тонкими загорелыми ру-
ками и шеей, она казалась Вэлу странной и пленительной, словно что-то,
скользнувшее между ним и всем тем, что он знал прежде.
- Когда умер дедушка, - сказала она, - он два дня ничего не ел. Вы
знаете, он видел, как дедушка умирал.
- Это старый Джолион? Мама всегда говорит, что это был замечательный
человек.
- Это правда, - просто ответила Холли и открыла дверь в конюшню.
В широком стойле стояла серебристо-каурая лошадка ростом около пяти
футов, с длинным темным хвостом и такой же гривой.
- Это моя Красотка.
- Ах, - сказал Вэл, - чудная кобылка. Только хорошо бы ей подрезать
хвост. Она будет куда шикарнее, - но, встретив удивленный взгляд Холли,
он внезапно подумал: "А в общем не знаю, пусть будет, как ей нравится!"
Он потянул носом воздух конюшни. - Лошади хорошая штука, правда? Мой
отец... - он запнулся.
- Да? - сказала Холли.
Неудержимое желание открыться ей чуть не завладело им, но нет, не
совсем.
- Да нет, просто он массу денег тратил на них. Я тоже, знаете, страш-
но увлекаюсь и верховой ездой и охотой. Ужасно люблю скачки. Я бы хотел
сам участвовать в скачках. - И, забыв, что ему осталось пробыть в городе
только один день и что у него уже два приглашения, он с воодушевлением
предложил: - А что, если я завтра возьму напрокат лошадку, вы поедете со
мной в Ричмонд-парк?
Холли захлопала в ладоши.
- О, конечно! Я просто обожаю ездить верхом. Но вот же лошадь Джолли.
Вы можете поехать на ней. И мы могли бы поехать после чая.
Вэл с сомнением посмотрел на свои ноги в брюках. Он мысленно видел
себя перед ней безукоризненным, в высоких коричневых сапогах и в бедс-
фордовских бриджах.
- Мне не хочется брать его лошадь, - сказал он. - Может быть, ему это
будет неприятно. Кроме того, дядя Сомс, наверно, скоро поедет домой. Ко-
нечно, я у него не на привязи, вы не думайте. А у вас есть дядя? Лошадка
недурная, - заключил он, окидывая критическим взглядом лошадь Джолли
темно-гнедой масти, сверкающую белками глаз. - У вас здесь, наверно, нет
охоты?
- Нет; мне, пожалуй, и не хотелось бы охотиться. Это, конечно, ужасно
интересно, но это жестоко, ведь правда? И Джун тоже так говорит.
- Жестоко? - воскликнул Вэл. - Какая чепуха! А кто это такая Джун?
- Моя сестра, знаете, сводная сестра, она гораздо старше меня.
Она обхватила обеими руками морду лошади Джолли и потерлась носом об
ее нос, тихонько посапывая, что, казалось, производило на животное гип-
нотизирующее действие. Вэл смотрел на ее щеку, прижимавшуюся к носу ло-
шади, и на ее сияющие глаза, устремленные на него. "Она просто душечка",
- подумал он.
Они пошли обратно к дому, настроенные уже не так разговорчиво; за ни-
ми поплелся теперь пес Балтазар, медлительность которого нельзя было
сравнить ни с чем на свете, причем он явно выражал желание, чтобы они не
превышали его скорости.
- Чудесное здесь место, - сказал Вал, когда они остановились под ду-
бом, поджидая отставшего Балтазара.
- Да, - сказала Холли и вздохнула. - Но, конечно, мне бы хотелось по-
бывать всюду. Мне бы хотелось быть цыганкой.
- Да, цыганки - это чудно, - подхватил Вэл с убеждением, которое,
по-видимому, только что снизошло на него. - А вы знаете, вы похожи на
цыганку.
Лицо Холли внезапно озарилось, засияло, точно темные листья, позоло-
ченные солнцем.
- Бродить по всему свету, все видеть, жить под открытым небом - разве
это не чудесно?
- А правда, давайте! - сказал Вэл.
- Да, да. Давайте!
- Вот будет здорово, и только вы да я, мы вдвоем.
Холли вдруг заметила, что это получается как-то не совсем удобно, и
вспыхнула.
- Нет, мы непременно должны устроить это, - настойчиво повторил Вэл,
но тоже покраснел. - Я считаю, что нужно уметь делать то, что хочешь.
Что у вас там за домом?
- Огород, потом пруд, потом роща и ферма.
- Идемте туда.
Холли взглянула в сторону дома.
- Кажется, пора идти чай пить, вон папа нам машет.
Вэл, проворчав что-то, направился за ней к дому.
Когда они вошли в гостиную, вид двух пожилых Форсайтов, пьющих чай,
оказал на них магическое действие, и они моментально притихли. Это было
поистине внушительное зрелище. Оба кузена сидели на диванчике маркетри,
имевшем вид трех соединенных стульев, обтянутых серебристо-розовой мате-
рией, перед ними стоял низенький чайный столик. Они сидели, отодвинув-
шись друг от друга, насколько позволял диван, словно заняли эту позицию,
чтобы избежать необходимости смотреть друг на друга, и оба больше пили и
ели, чем разговаривали, - Сомс с видом полного пренебрежения к кексу,
который тем не менее быстро исчезал, Джолион - словно слегка подсмеива-
ясь над самим собой. Постороннему наблюдателю, конечно, не пришло бы в
голову назвать их невоздержанными, но тот и другой уничтожали изрядное
количество пищи. После того как младших оделили едой, прерванная церемо-
ния продолжалась своим чередом, молчаливо и сосредоточенно, до тех пор
пока Джолион, затянувшись папиросой, не спросил Сомса:
- А как поживает дядя Джемс?
- Благодарю вас, очень слаб.
- Удивительная у нас семья, не правда ли? Я как-то на днях вычислял
по фамильной библии моего отца среднее долголетие десяти старших Форсай-
тов. Вышло восемьдесят четыре года, а ведь пятеро из них еще живы. Они,
по-видимому, побьют рекорд, - и, лукаво взглянув на Сомса, он прибавил:
- Мы с вами уже не то, что они были.
Сомс улыбнулся. "Неужели вы и в самом деле думаете, будто я могу сог-
ласиться, что я не такой, как они, - казалось, говорил он, - или что я
склонен уступить что-нибудь добровольно, особенно жизнь?"
- Мы, может быть, и доживем до их возраста, - продолжал Джолион, - но
самосознание, знаете ли, большая помеха, а в этом-то и заключается раз-
ница между ними и нами. Нам не хватает уверенности. Когда как родилось
его самосознание, мне не удалось установить. У отца оно уже было в не-
большой дозе, но я не думаю, чтобы у когонибудь еще из старых Форсайтов
его было хоть на йоту. Никогда не видеть себя таким, каким видят тебя
другие, - прекрасное средство самозащиты. Вся история последнего века
сводится к этому различию между нами. А между нами и вами, - прибавил
он, глядя сквозь кольцо дыма на Вэла и Холли, чувствовавших себя неловко
под его внимательным и слегка насмешливым взглядом, - разница будет в
чем-то другом. Любопытно, в чем именно.
Сомс вынул часы.
- Нам пора отправляться, - сказал он, - чтобы не опоздать к поезду.
- Дядя Сомс никогда не опаздывает на поезд, - с полным ртом пробормо-
тал Вэл.
- А зачем мне опаздывать? - просто спросил Сомс.
- Ну, я не знаю, - протянул Вэл, - другие же опаздывают.
В дверях, у выхода, прощаясь с Холли, он незаметно задержал ее тонкую
смуглую руку.
- Ждите меня завтра, - шепнул он, - в три часа я буду встречать вас
на дороге, чтобы сэкономить время. Мы чудно покатаемся.
У ворот он оглянулся на нее, и если бы не его принципы благовоспитан-
ного молодого человека, он, конечно, помахал бы ей рукой. Он был совсем
не в настроении поддерживать беседу с дядей. Но с этой стороны ему не
грозило опасности. Сомс, погруженный в какие-то далекие мысли, хранил
полное молчание.
Желтые листья, падая, кружились над двумя пешеходами, пока они шли
эти полторы мили по просеке, которой так часто хаживал Сомс в те давно
минувшие дни, когда он с тайной гордостью приходил посмотреть на пост-
ройку этого дома, дома, где он должен был жить с той, от которой теперь
стремился освободиться. Он оглянулся и посмотрел на теряющуюся вдали
бесконечную осеннюю просеку между желтеющими изгородями. Как давно это
было! "Я не желаю ее видеть", - сказал он Джолиону. Правда ли это? "А
может быть, и придется", - подумал он и вздрогнул, охваченный той вне-
запной дрожью, про которую говорят, что это бывает, когда ступишь на
свою могилу. Унылая жизнь! Странная жизнь! И, искоса взглянув на своего
племянника, он подумал: "Хотел бы я быть в его возрасте! Интересно, ка-
кова-то она теперь!"
VIII
ДЖОЛИОН ИСПОЛНЯЕТ СВОИ ОБЯЗАННОСТИ ПОПЕЧИТЕЛЯ
Когда те двое ушли, Джолион не вернулся к работе" потому что уже
спускались сумерки, но прошел в кабинет со смутным и безотчетным желани-
ем воскресить то краткое видение - отца, сидящего в старом кожаном крес-
ле" положив ногу на ногу, и глядящего спокойным взглядом из-под купола
своего огромного лба. Часто в этой маленькой комнате, самой уютной в до-
ме, Джолион переживал минуты общения с отцом. Не то чтобы он твердо ве-
рил в существование неумирающей человеческой души - чувство его далеко
не было столь логическим, - скорее это было какое-то воздушное прикосно-
вение, подобное запаху, или одно из тех сильных анимистических впечатле-
ний от форм или игры света, к которым особенно восприимчивы люди, обла-
дающие глазом художника. Только здесь, в этой маленькой, ничуть не изме-
нившейся комнате, где отец проводил большую часть своего времени, можно
было еще почувствовать, что он ушел не совсем, что мудрый совет этого
старого ума, теплота его властного обаяния еще живы.
Что посоветовал бы отец теперь, когда старая трагедия вспыхнула
вновь, что сказал бы он на эту угрозу той, к которой он так привязался в
последние недели своей жизни? "Я должен сделать для нее все, что могу, -
думал Джолион. - Он поручил ее мне в завещании. Но что нужно сделать?"
И, словно надеясь обрести мудрость, душевное равновесие и тонкий
здравый смысл старого Форсайта, он сел в его кресло и положил ногу на
ногу. Но у него было такое чувство, словно пустая тень села в это крес-
ло; ничто не осенило его, только ветер постукивал пальцами в потемневшую
стеклянную дверь.
"Поехать к ней, - думал он, - или попросить ее приехать сюда? Какова
была ее жизнь? Как-то она живет теперь? Ужасно раскапывать все это после
стольких лет". И снова фигура его кузена, стоящего, упершись рукой в па-
радную дверь красивого зеленовато-оливкового цвета, вынырнула, отчетли-
вая, как кукла, выскакивающая на старинных часах, когда они бьют, и его
слова раздались в ушах Джолиона звучнее всяких курантов: "Я не позволю
никому вмешиваться в мои дела. Я уже сказал вам, и я повторяю еще раз:
мы не принимаем". Отвращение, которое он почувствовал тогда к Сомсу, к
его плоской бритой физиономии, выражением напоминавшей бульдога, к его
сухой, крепкой, вылощенной фигуре, слегка пригнувшейся, как будто над
