безраздельно, молча и преданно посвятивший себя служению од-
ной-единственной цели. Идеал "совершенной лошади" был поистине наиболее
полным выражением души Джека Масхема. Будучи одним из последних привер-
женцев внешней формы в век всеобщего потрясения основ, он перенес свою
любовь к ней на лошадь. Объяснялось это отчасти тем, что судьба скаковой
лошади неотделима от генеалогии чистокровных пород, отчасти тем, что это
животное олицетворяет собою гармоническую соразмерность; отчасти и тем,
что культ его служил Джеку Масхему прибежищем, куда он бежал от грохота,
беспорядка, мишуры, крикливости, безграничного скепсиса и шумной назой-
ливости эпохи, которую он именовал "веком ублюдков".
В Брайери было двое слуг, выполнявших всю работу по дому, кроме убор-
ки, для которой приходила поденщица. За исключением последней, ни - что
в Брайери не напоминало о существовании на земле женщин. Здание отлича-
лось тем монашеским обликом, который характерен для клубов, обходящихся
без женской прислуги, но было меньше их и потому комфортабельнее. Потол-
ки в первом из двух этажей были низкие; наверху, куда вели две широкие
лестницы, - еще ниже. Книги, если отбросить бесчисленные тома, посвящен-
ные скаковой лошади, охватывали исключительно три жанра: путешествия,
историю, детектив. Романы с их скептицизмом, жаргонной речью, описания-
ми, сентиментальностью и сенсационными выводами отсутствовали полностью,
и лишь собрания сочинений Сертиза, УайтМелвила и Теккерея не подпали под
общее правило.
Погоня людей за идеалом неизбежно приобретает легкую, но спасительную
ироническую окраску. Так было и с Джеком Масхемом. Задавшись целью вы-
вести идеально чистокровную лошадь, он по существу стремился отмести
все, ранее считавшиеся безусловными, признаки чистокровности, начиная с
морды и кончая крупом, и создать животное такой смешанной крови, какого
еще не знала "Родословная книга племенных производителей и маток".
Не отдавая себе отчета в противоречивости своих стремлений, Джек Мас-
хем обсуждал за завтраком с Телфордом Юлом вопрос о переброске кобыл из
Аравии, когда слуга доложил о сэре Лоренсе Монте.
- Позавтракаешь с нами, Лоренс?
- Уже завтракал, Джек. Впрочем, от кофе не откажусь. От рюмки бренди
тоже.
- Тогда перейдем в другую комнату.
- У тебя здесь настоящая холостяцкая квартира времен моей юности, ка-
кую я уже не надеялся еще раз увидеть, - объявил баронет. - Джек - пора-
зителен, мистер Юл. Человек, который в наши дни смеет идти не в ногу со
временем, - гений. Что я вижу? Полные Сертиз и Уайт-Мелвил! Вы помните,
мистер Юл, что сказал мистер Уафлз во время "увеселительной поездки"
мистера Спонджа, когда они держали Кейнджи за пятки, чтобы у того из са-
пог и карманов вытекла вода?
Ироническая мордочка Юла расплылась в улыбке, но он промолчал.
- Так и есть! - воскликнул сэр Лоренс. - Теперь этого никто не знает.
Он сказал: "Кейнджи, старина, ты выглядишь, как вареный дельфин под соу-
сом из петрушки". А что ответил мистер Срйер в "Маркет Харборо", когда
достопочтенный Крешер подъехал к заставе и осведомился: "Ворота, я пола-
гаю, открыты?"
Лицо Юла расплылось еще больше, словно было сделано из резины, но он
по-прежнему молчал.
- Ай-ай-ай! Ты, Джек?
- Он ответил: "А я не полагаю".
- Молодец! - Сэр Лоренс опустился в кресло. - Кстати говоря, ворота
были действительно закрыты. Ну, организовали вы похищение той кобылы?
Великолепно. А что будет, когда ее привезут?
- Я пущу ее к наиболее подходящему производителю. Затем скрещу жере-
бенка с наиболее подходящим производителем или маткой, каких только су-
мею подыскать. Затем случу их потомство с лучшей из наших чистокровок
того же возраста. Если окажется, что я прав, я смогу внести моих арабс-
ких маток в "Родословную книгу". Между прочим, я пытаюсь раздобыть не
одну, а трех кобыл.
- Джек, сколько тебе лет?
- Около пятидесяти трех.
- Прости, что спросил. Кофе у тебя хороший.
Затем все трое помолчали, выжидая, пока выяснится истинная цель визи-
та. Наконец сэр Лоренс неожиданно объявил:
- Мистер Юл, я приехал по поводу истории с молодым Дезертом.
- Надеюсь, это неправда?
- К несчастью, правда. Он и не пытается скрывать.
И, направив свой монокль на лицо Джека Масхема, баронет увидел на нем
именно то, что рассчитывал увидеть.
- Человек обязан соблюдать внешние формы, даже если он поэт, - с
расстановкой произнес Джек Масхем.
- Не будем обсуждать, что хорошо и что плохо, Джек. Я готов согла-
ситься с тобой. Дело не в этом. - В голосе сэра Лоренса зазвучала непри-
вычная торжественность. - Я хочу, чтобы вы оба молчали. Если эта история
всплывет, тогда уж ничего не поделаешь, но пока что я прошу, чтобы ни
один из вас не вспоминал о ней.
- Мне этот парень не нравится, - кратко ответил Масхем.
- То же самое приложимо по меньшей мере к девяти десятым людей, кото-
рых мы встречаем. Довод недостаточно веский.
- Он один из пропитанных горечью современных молодых скептиков, ли-
шенных подлинного знания жизни и не уважающих ничего на свете.
- Знаю, Джек, ты - защитник старины, но ты не должен привносить сюда
свои пристрастия.
- Почему?
- Не хотел я рассказывать, но придется. Он помолвлен с моей любимой
племянницей Динни Черрел.
- С этой милой девушкой!
- Да. Помолвка не по душе никому из нас, кроме Майкла, который до сих
пор боготворит Дезерта. Но Динни держится за него, и, думаю, ее ничем не
заставишь отступить.
- Она не может стать женой человека, от которого все отвернутся, как
только его поступок получит огласку.
- Чем больше будут его сторониться, тем крепче она будет держаться за
него.
- Люблю таких, - объявил Масхем. - Что скажете вы. Юл?
- Дело это не мое. Если сэру Лоренсу угодно, чтобы я молчал, я буду
молчать.
- Разумеется, это не наше дело. Но если бы огласка могла остановить
твою племянницу, я бы его разгласил. Черт знает какой позор!
- Результат был бы прямо противоположный, Джек. Мистер Юл, вы ведь
хорошо знакомы с прессой. Предположим, что историей Дезерта займутся га-
зеты. Это вполне возможно. Как они себя поведут?
Глаза Юла сверкнули.
- Сначала они туманно сообщат о некоем английском путешественнике;
затем выяснят, не опровергнет ли Дезерт слухи; затем расскажут уже конк-
ретно о нем, по обыкновению исказив целую кучу деталей, что печально, но
все-таки менее прискорбно, чем вся эта история. Если Дезерт признает
факт, то возражать уже не сможет. Пресса в общем ведет себя честно, хотя
чертовски неточна.
Сэр Лоренс кивнул:
- Будь я знаком с человеком, который собирается стать журналистом, я
сказал бы ему: "Будь абсолютно точен и будешь в своем роде уникумом". С
самой войны я не встречал в газетах заметки, которая касалась бы личнос-
тей и была при этом достаточно точной.
- Такая уж у газет тактика, - пояснил Юл. - Наносят двойной удар:
сперва неточное сообщение, потом поправки.
- Ненавижу газеты! - воскликнул Масхем. - Был у меня как-то амери-
канский журналист, вот тут сидел. Я его чуть не выставил. Уж не знаю,
как он меня там расписал.
- Да, ты отстал от века, Джек. Для тебя Маркони и Эдисон - два вели-
чайших врага человечества. Значит, относительно Дезерта договорились?
- Да, - подтвердил Юл.
Масхем кивнул головой.
Сэр Лоренс быстро переменил тему:
- Красивые тут места. Долго пробудете здесь, мистер Юл?
- Мне надо быть в городе к вечеру.
- Разрешите вас подвезти?
- С удовольствием.
Они выехали через полчаса.
- Мой кузен Джек Масхем должен остаться в памяти нации. В Вашингтоне
есть музей, где под стеклом стоят группы, изображающие первых обитателей
Америки. Они курят из одной трубки, замахиваются друг на друга томагав-
ками и так далее. Следовало бы экспонировать и Джека...
Сэр Лоренс сделал паузу.
- Вот тут возникает трудность. В какой позе законсервировать Джека?
Увековечить невыразимое всегда сложно. Схватить то, что носится в возду-
хе, сумеет каждый. А как быть, если поза вечно одна и та же - насторо-
женная томность, и к тому же у человека осталось свое собственное бо-
жество.
- Внешняя форма, и Джек Масхем ее пророк.
- Его, конечно, можно было бы представить дерущимся на дуэли, - за-
думчиво продолжал сэр Лоренс. - Дуэль - единственный человеческий акт,
при котором полностью соблюдаются все внешние формы.
- Они обречены на исчезновение, - отрезал Юл.
- Гм, так ли? Нет ничего труднее, чем убить чувство формы. Что такое
жизнь, как не чувство формы, мистер Юл? Сведите все на свете к мертвому
единообразию, форма останется даже тогда.
- Верно, - согласился Юл. - Но культ внешней формы доводит это
чувство до совершенства и стандарта, а совершенство давно приелось нашим
блестящим юнцам.
- Удачно сказано! Но разве они существуют и в жизни, а не только в
книгах?
- А как же! Существуют и, выражаясь их же словечком, чихают на все.
Да я лучше соглашусь до смерти кормиться в бесплатных столовых для без-
работных, чем хоть раз провести конец недели в обществе таких блестящих
юнцов!
- Я что-то не сталкивался с ними, - усомнился сэр Лоренс.
- Тогда возблагодарите господа. И днем, и ночью, и даже совокупляясь,
они заняты одним - разговорами.
- Вы, кажется, их недолюбливаете?
- Еще бы! - выдавил Юл и стал похож на изваяние средневековой химеры.
- Они не выносят меня, а я их. Надоедливая, хотя, к счастью, немногочис-
ленная шайка!
- Надеюсь, Джек не впал в ошибку и не принял молодого Дезерта за их
собрата? - осведомился сэр Лоренс.
- Масхем никогда не встречал блестящих юнцов. Нет, его просто раздра-
жает лицо Дезерта. Оно у него чертовски странное.
- Падший ангел! Гордыня - враг мой! - сказал сэр Лоренс. - В нем есть
что-то прекрасное.
Юл утвердительно кивнул головой:
- Лично я ничего против него не имею. И стихи он пишет хорошие. Но
Масхем каждого бунтаря готов предать анафеме. Он любит интеллект с зап-
летенной гривой, выезженный и послушный узде.
- Мне кажется, что они с Дезертом могли бы столковаться, если бы
предварительно обменялись парой выстрелов. Странный народ мы, англичане!
- заключил сэр Лоренс.
XIV
Когда примерно в тот же час дня Эдриен, направляясь к брату, пересе-
кал убогую улочку, которая вела к дому викария прихода святого Августина
в Лугах, он увидел в шестом подъезде от угла картину, достаточно полно
характеризующую англичан.
Перед этим лишенным будущего домом стояла санитарная карета, и на нее
глазели все окрестные жители, которым она пока еще была не нужна. Эдриен
присоединился к кучке зрителей. Два санитара и сестра вынесли из жалкого
здания безжизненно вытянувшегося ребенка; за ними выскочили краснолицая
женщина средних лет и бледный мужчина с обвислыми усами, рычащий от
ярости.
- Что тут происходит? - спросил Эдриен полисмена.
- Ребенка нужно оперировать. А эти орут, словно его не лечить, а ре-
зать собираются. А, вот и викарий! Ну, уж если он их не уймет, тогда ни-
кому не справиться.
Эдриен заметил брата. Тот вышел из дома и приблизился к бледному муж-
чине. Рычание прекратилось, но женщина завопила еще громче. Ребенка по-
ложили в автомобиль; мать неуклюже рванулась к задней дверце машины.
- Рехнулись они, что ли? - удивился полисмен и шагнул вперед.
Эдриен увидел, как Хилери опустил руку на плечо женщины. Та оберну-
лась" видимо собираясь издать громогласное проклятие, но ограничилась
тихим хныканьем. Хилери взял ее под руку и неторопливо повел в дом. Ка-
рета тронулась. Эдриен подошел к бледному человеку и предложил ему сига-
рету. Тот принял ее, сказал: "Благодарю, мистер", - и последовал за же-
ной.
Все закончилось. Кучка зрителей рассеялась, остался один полисмен.
