разыгрывают из себя лордов, - усмехнулся Майкл.
Флер выпрямилась:
- Да, хочу. Я выбрала бы Итон, если бы это не было слишком уж откро-
венно. К тому же я не терплю светло-голубого.
- Ладно, - согласился Майкл. - Я все равно за свою школу, а выбор за
тобой. Во всяком случае, школа, которая создала дядю Эдриена, меня уст-
раивает.
- Никакая школа не могла создать дядю Эдриена, дорогой, - поправила
Флер. - Он древен, как палеолит. Самая древняя кровь в жилах Кита - это
кровь Черрелов, а я, как выразился бы Джек Масхем, намерена разводить
именно такую породу. Кстати, помнишь, на свадьбе Клер он приглашал нас
посетить его конский завод в Ройстоне. Я не прочь прокатиться. Джек -
образцовый экземпляр денди-спортсмена: божественные ботинки и неподража-
емое умение владеть лицевыми мускулами.
Майкл кивнул:
- Джек словно вышел из рук не в меру усердного чеканщика: изображение
стало таким рельефным, что под ним не видно самой монеты.
- Заблуждаешься, дорогой: на обратной стороне достаточно металла.
- Он - "настоящий саиб", - подтвердил Майкл. - Никак не могу решить,
что это - почетное прозвище или бранная кличка. Черрелы - лучшие предс-
тавители людей такого типа: с ними можно церемониться меньше, чем с Дже-
ком. Но даже вблизи них я всегда чувствую, что "в небе и в земле сокрыто
больше, чем снится их мудрости".
- Не всем дано божественное разумение.
Майкл пристально взглянул на жену, подавил желание сделать колкий на-
мек и подхватил:
- Вот я, например, никак не могу уразуметь, где тот предел, за кото-
рым нет места пониманию и терпимости.
- В таких вещах вы уступаете нам, женщинам. Мы полагаемся на свои
нервы и просто ждем, когда этот предел обозначится сам по себе. Бедняжки
мужчины так не умеют. К счастью, в тебе много женского, Майкл. Поцелуй
меня. Осторожней! Кокер всегда входит внезапно. Значит, решили: Кит пос-
тупает в Хэрроу.
- Если до тех пор Хэрроу еще не закроется.
- Не говори глупостей. Даже созвездия менее незыблемы, чем закрытые
школы. Вспомни, как они процветали в прошлую войну.
- В следующую это уже не повторится.
- Значит, ее не должно быть.
- Пока существуют "настоящие саибы", войны не избежать.
- Не кажется ли тебе, мой дорогой, что наша верность союзным обяза-
тельствам и прочее была самой обыкновенной маскировкой? Мы попросту ис-
пугались превосходства Германии.
Майкл взъерошил себе волосы:
- Во всяком случае, я верно сказал, что в небе и в земле сокрыто
больше, чем снится мудрости "настоящего саиба". Да и ситуации там бывают
такие, до которых он не дорос.
Флер зевнула.
- Нам необходим новый обеденный сервиз, Майкл.
X
После обеда Майкл вышел из дома, не сказав, куда идет. После смерти
тестя, когда он понял, что произошло у Флер с Джоном Форсайтом, его от-
ношения с женой остались прежними, но с существенной, хотя с виду еле
заметной, разницей: теперь Майкл был у себя дома не сконфуженным проси-
телем, а человеком, свободным в своих поступках. Между ним и Флер не бы-
ло сказано ни слова о том, что произошло уже почти четыре года тому на-
зад, и никаких новых сомнений на ее счет у него не возникало. С невер-
ностью было покончено навсегда. Майкл внешне остался таким же, как преж-
де, но внутренне освободился, и Флер это знала. Предостережение отца
насчет истории с Уилфридом было излишним, - Майкл и так ничего бы не
сказал жене: он верил в ее способность сохранить тайну, но сердцем
чувствовал, что в деле такого свойства она не сможет оказать ему ре-
альной поддержки.
Он шел пешком и размышлял: "Уилфрид влюблен. Следовательно, к десяти
он должен быть уже дома, если только у него не начался приступ поэтичес-
кой горячки. Однако даже в этом случае невозможно писать стихи на улице
или в клубе, где сама обстановка преграждает путь потоку вдохновения".
Майкл пересек Пэл-Мэл, пробрался сквозь лабиринт узких улочек, заселен-
ных свободными от брачных уз представителями сильного пола, и вышел на
Пикадилли, притихшую перед бурей театрального разъезда. Оттуда по боко-
вой улице, где обосновались ангелы-хранители мужской половины челове-
чества - портные, букмекеры, ростовщики, свернул на Корк-стрит. Было
ровно десять, когда он остановился перед памятным ему домом. Напротив
помещалась картинная галерея, где он впервые встретил Флер. Майкл с ми-
нуту постоял, - от наплыва минувших переживаний у него закружилась голо-
ва. В течение трех лет, пока нелепое увлечение Уилфрида его женой не
разрушило их дружбу, он оставался его верным Ахатом. "Мы были прямо как
Давид с Ионафаном", - подумал Майкл, подымаясь по лестнице, и былые
чувства захлестнули его.
При виде Майкла аскетическое лицо оруженосца Стэка смягчилось.
- Мистер Монт? Рад видеть вас, сэр.
- Как поживаете, Стэк?
- Старею, конечно, а в остальном, благодарю вас, держусь. Мистер Де-
зерт дома.
Майкл снял шляпу и вошел.
Уилфрид, лежавший на диване в темном халате, приподнялся и сел:
- Хэлло!"
- Здравствуй, Уилфрид.
- Стэк, вина!
- Поздравляю, дружище!
- Знаешь, я ведь впервые встретил ее у тебя на свадьбе.
- Без малого десять лет назад. Ты похищаешь лучший цветок в нашем се-
мейном саду, Уилфрид. Мы все влюблены в Динни.
- Не хочу говорить о ней, - тут слова бессильны.
- Привез новые стихи, старина?
- Да. Сборник завтра пойдет в печать. Издатель тот же. Помнишь мою
первую книжку?
- Еще бы! Мой единственный успех.
- Эта лучше. В ней есть одна настоящая вещь.
Стэк возвратился с подносом.
- Хозяйничай сам, Майкл.
Майкл налил себе рюмку бренди, лишь слегка разбавив его. Затем сел и
закурил.
- Когда женитесь?
- Брак зарегистрируем как можно скорее.
- А дальше куда?
- Динни хочет показать мне Англию. Поездим, пока погода солнечная.
- Собираешься назад в Сирию? Дезерт заерзал на подушках:
- Не знаю. Может быть, позднее. Динни решит.
Майкл уставился себе под ноги, - рядом с ними на персидский ковер
упал пепел сигареты.
- Старина... - вымолвил он.
- Да?
- Знаешь ты птичку по имени Телфорд Юл?
- Фамилию слышал. Бульварный писака.
- Он недавно вернулся из Аравии и Судана и привез с собою сплетню.
Майкл не поднял глаз, но почувствовал, что Уилфрид выпрямился, хотя и
не встал с дивана.
- Она касается тебя. История странная и прискорбная. Он считает, что
тебя нужно поставить в известность.
- Ну? У Майкла вырвался невольный вздох.
- Буду краток. Бедуины говорят, что ты принял ислам под пистолетом.
Ему рассказали это в Аравии, затем вторично в Ливийской пустыне. Сообщи-
ли все: имя шейха, название местности в Дарфуре, фамилию англичанина.
И снова Майкл, не поднимая глаз, почувствовал, что взгляд Уилфрида
устремлен на собеседника и что лоб его покрылся испариной.
- Ну?
- Он хочет, чтобы ты об этом знал, и поэтому сегодня днем в клубе все
рассказал моему отцу, а Барт передал мне. Я обещал поговорить с тобой.
Прости.
Наступило молчание. Майкл поднял глаза. Какое необычайное, прекрас-
ное, измученное, неотразимое лицо!
- Прощать не за что. Это правда.
- Старина, дорогой!..
Эти слова вырвались у Майкла непроизвольно, но других за ними не пос-
ледовало.
Дезерт встал, подошел к шкафу и вынул оттуда рукопись:
- На, читай! В течение двадцати минут, которые заняло у Майкла чтение
поэмы, в комнате не раздалось ни звука, кроме шелеста переворачиваемых
страниц. Наконец Майкл отложил рукопись:
- Потрясающе!
- Да, но ты никогда бы так не поступил.
- Понятия не имею, как бы я поступил!
- Нет, имеешь. Ты никогда бы не позволил рефлексии или черт знает еще
чему подавить твое первое побуждение, как это сделал я. Моим первым по-
буждением было крикнуть: "Стреляй и будь проклят!" Жалею, что тогда про-
молчал и теперь сижу здесь! Удивительнее всего то, что я не дрогнул бы,
если бы он пригрозил мне пыткой, хотя, конечно, предпочитаю ей смерть.
- Пытка - жестокая штука.
- Фанатики не жестоки. Я послал бы его ко всем чертям, но ему в самом
деле не хотелось стрелять. Он умолял меня - стоял с пистолетом и умолял
меня не вынуждать его выстрелить. Его брат - мой друг. Странная вещь фа-
натизм! Он стоял, держал палец на спуске и упрашивал меня. Чертовски гу-
манно! Он, видишь ли, был связан обетом. А когда я согласился, он радо-
вался так, что я в жизни ничего подобного не видел.
- В поэме про это нет ни слова, - вставил Майкл.
- Чувство жалости к палачу еще не может служить оправданием.
Я не горжусь им, тем более что оно спасло мне жизнь. Кроме того, не
уверен, сыграло ли оно решающую роль. Религия - пустой звук, когда ты
неверующий. Если уж умирать, так за что-нибудь стоящее.
- А ты не думаешь, что тебя оправдают, если ты все будешь отрицать? -
спросил подавленный Майкл.
- Ничего я не буду отрицать. Если это выплывет наружу, я за это отве-
чу.
- Динни в курсе?
- Да. Она прочла поэму. Я не собирался ей говорить, да вот пришлось.
Она держалась так, как никто бы не сумел, - изумительно!
- Ясно. Я считаю, что тебе следует отрицать все - хотя бы ради
Динни.
- Нет, я просто обязан отказаться от нее.
- Это уж решать не тебе одному, Уилфрид. Если Динни любит, так безза-
ветно...
- Я тоже.
Удрученный безвыходностью положения, Майкл встал и налил себе еще
бренди.
- Правильно! - одобрил Дезерт, следя за ним глазами. - Представь ми-
нуту, что это стало достоянием прессы! И Дезерт расхохотался.
- Но ведь Юл оба раза слышал эту историю только в пустыне, - сказал
Майкл с внезапной надеждой.
- Что сегодня сказано в пустыне, завтра разнесется по базарам. Нет,
рассчитывать не на что. Мне не отвертеться.
Майкл положил ему руку на плечо:
- В любом случае можешь располагать мною. Мое мнение такое: кто смел,
тот и преуспел. Но я, конечно, предвижу, что тебе придется вытерпеть.
- Мне приклеят ярлык "трус", а с ним хорошего не жди. И правильно
приклеят.
- Чушь! Уилфрид, не обратив внимания на этот возглас, продолжал:
- При мысли, что придется погибнуть ради жеста, ради того, во что я
не верю, все мое существо взбунтовалось. Легенды, суеверия - ненавижу
этот хлам. Я готов пожертвовать жизнью, только бы нанести им смертельный
удар. Если бы меня заставили мучить животных, вешать человека, насило-
вать женщину, я бы, конечно, скорее умер, чем уступил. Но какого черта
умирать только для того, чтобы доставить удовольствие тем, кого я прези-
раю за то, что они исповедуют устаревшие вероучения, которые принесли
миру больше горя, чем любой из смертных. Скажи, какого черта?
Эта страстная вспышка напугала Майкла. Расстроенный и мрачный, он
пробормотал:
- Религия - символ!..
- Символ? Не сомневайся, я сумею постоять за любое стоящее дело - за
честность, человечность, мужество. Как-никак я прошел войну. Но почему я
должен стоять за то, что считаю насквозь прогнившим?
- Мы обязаны это скрыть! - взорвался Майкл. - Мне нестерпимо думать,
как куча болванов будет воротить нос при виде тебя.
Уилфрид пожал плечами:
- Поверь, я сам от себя его ворочу. Никогда не подавляй свое первое
побуждение, Майкл.
- Что же ты собираешься делать?
- Не все ли равно? Будь что будет. Так или иначе, меня не поймут, а
если даже поймут, никто не станет на мою сторону. Да и зачем? Я ведь в
разладе с самим собой.
- По-моему, в наши дни найдется немало таких, кто поддержит тебя.
- Да, таких, с которыми стоять рядом и то противно. Нет, я - отвер-
женный.
- А Динни?
- С ней я все улажу.
Майкл взялся за шляпу:
- Если я могу быть полезен, рассчитывай на меня. Спокойной ночи, ста-
рина,
- Благодарю. Спокойной ночи!
Прежде чем Майкл вновь обрел способность рассуждать, он уже был на
