Ясно! Они говорят об Уилфриде. Как бы узнать - что, не показав, нас-
колько ее это интересует? - подумала Динни и тут же решила: "Не стану,
даже если смогу. Все важное он должен сказать мне сам. Не хочу слышать
это от посторонних". Но девушка была встревожена, - интуиция всегда
подсказывала ей, что на душе у него лежит какая-то непонятная тяжесть.
Когда долгое жертвоприношение на алтарь сердечности пришло к концу и
новобрачная уехала, Динни ушла в кабинет дяди - единственное место в до-
ме, где не было следов беспорядка, и опустилась в кресло. Ее родители
отправились обратно в Кондафорд, удивляясь, почему она не едет с ними.
Действительно, оставаться в Лондоне, когда дома раскрылись тюльпаны,
распускается сирень и яблони все гуще покрываются цветами, - это не по-
хоже на Динни. Но при одной мысли, что, уехав, она лишится возможности
ежедневно видеть Уилфрида, девушке становилось по-настоящему больно.
"Я увлеклась слишком сильно, сильнее, чем могла предполагать. Что же
будет?" - думала Динни, полулежа с закрытыми глазами.
Неожиданно она услышала голос дяди:
- Ах, Динни, как приятно отдохнуть от полчищ мадиамских! Мандарины в
парадных одеяниях! Знаешь ли ты хоть четверть тех, кто сегодня был
здесь? Зачем люди ходят на свадьбы? Затем, что, будь ты регистратор или
император, это единственный способ не нарушать приличий. Твоя бедная
тетка легла в постель. Насколько все-таки удобней быть магометанином,
если не считать того, что сейчас у них модно ограничиваться одной женой
и не прятать ее под чадру! Кстати, ходят слухи, будто молодой Дезерт
принял ислам. Рассказывал он тебе что-нибудь об этом?
Пораженная Динни приподняла голову.
- Такое проделали на Востоке только двое моих знакомых, да и то фран-
цузы, - они хотели завести гарем.
- Для этого нужно только одно, дядя, - деньги.
- Динни, ты становишься циником. Не забывай, люди любят, чтобы рели-
гия санкционировала их поступки. Но у Дезерта была другая причина.
Насколько я помню, он человек разборчивый.
- Дядя, какое значение имеет религия до тех пор, пока люди не вмеши-
ваются в чужие дела?
- Видишь ли, у некоторых мусульман довольно примитивные представления
о правах женщины. Они, например, полагают, что в случае неверности ее
следует замуровывать. Я видел в Маракеше одного шейха - отвратительный
тип!
Динни вздрогнула.
- С незапамятных времен, как принято у нас выражаться, религия была
виновницей всех наихудших злодейств, происходивших на земле, - продолжал
сэр Лоренс. - Интересно, не решился ли молодой Дезерт на этот шаг, чтобы
попасть в Мекку? Не думаю, чтобы он во что-нибудь верил, но ничего тол-
ком не знаю, - странная семья.
"Не хочу и не стану говорить о нем", - решила Динни.
- Дядя, как вы думаете, какой процент составляют верующие в наши дни?
- В северных странах? Трудно сказать. У нас, видимо, от десяти до
пятнадцати среди взрослых. Во Франции и в южных странах, где есть
крестьянство, - больше, по крайней мере с точки зрения внешней.
- А среди тех, кто был сегодня у вас?
- Большинство из них было бы шокировано, если бы им сказали, что они
не христиане, и шокировано еще больше, если бы их попросили отдать поло-
вину своих богатств бедным. Такая просьба доказала бы только, что они
всего лишь благодушные фарисеи или, вернее, саддукеи.
- Дядя Лоренс, а вы христианин?
- Нет, дорогая, скорее последователь Конфуция, который, как тебе из-
вестно, был просто философом-моралистом. Большая часть английской приви-
легированной касты - не христиане, а конфуцианцы: вера в предков и тра-
дицию, почтение к родителям, честность, сдержанность в обращении, мяг-
кость с животными и с подчиненными, ненавязчивость в жизни и стойкость
перед лицом болезни и смерти.
- Чего же еще желать? - спросила Динни, задумчиво наморщив носик. -
Пожалуй, одного - любви к прекрасному.
- Любви к прекрасному? Она зависит от темперамента.
- Но разве она не самое характерное, что отличает одного человека от
других?
- Да, но независимо от его воли. Ты ведь не можешь заставить себя лю-
бить заход солнца.
- "Вы мудрец, дядя Лоренс, и взгляд ваш остер, племянница молвит
ему". Пойду прогуляюсь и порастрясу свадебный пирог.
- А я останусь, Динни, и выпью шампанское.
Динни долго блуждала по улицам. Ходить одной было грустно. Но каштаны
начинали серебриться, цветы в парке были прекрасны, озаренные закатом
воды Серпентайна невозмутимы, и Динни отдалась своему чувству, а
чувством этим была любовь.
VII
Вспоминая второй день, проведенный в Ричмонд-парке, Динни так и не
могла понять, не выдала ли она себя раньше, чем он отрывисто бросил:
- Выйдете вы за меня, Динни, если придаете значение браку? У нее так
перехватило дыхание, что она даже не пошевелилась и сидела, все больше
бледнея; затем кровь бросилась ей в лицо.
- Зачем вы спрашиваете об этом? Вы же меня совсем не знаете.
- Вы - как Восток: его либо полюбишь с первого взгляда, либо никогда
не полюбишь. И узнать его тоже нельзя.
Динни покачала головой:
- О, я совсем не таинственная.
- Я никогда не узнаю вас до конца. Вы непроницаемы, как фигуры на
лестнице в Лувре. Я жду ответа, Динни.
Она вложила в его руку свою, кивнула и сказала:
- Мы, вероятно, поставили рекорд.
Его губы тут же прижались к ее губам, и, когда он отнял их, она лиши-
лась чувств.
Поцелуй, бесспорно, явился наиболее примечательным событием в ее жиз-
ни, потому что, почти сразу же придя в себя, она сказала:
- Это лучшее, что ты мог сделать.
Если его лицо и раньше казалось ей необыкновенным, то каким же оно
стало сейчас? Губы, обычно презрительно сжатые, полураскрылись и дрожа-
ли; глаза, устремленные на нее, блестели; он поднял руку, откинул волосы
назад, и Динни впервые увидела скрытый ими небольшой шрам на лбу. Солн-
це, луна, звезды и все светила небесные остановились для них: они смот-
рели друг другу в лицо.
Наконец Динни сказала:
- Все правила нарушены, - не было ни ухаживания, ни даже обольщения.
Он рассмеялся и обнял ее. Девушка прошептала:
- "Так юные любовники сидели, в блаженство погрузясь". Бедная мама!
- Она милая женщина?
- Чудная! К счастью, влюблена в моего отца.
- Что представляет собою твой отец?
- Самый милый из всех известных мне генералов.
- А мой - затворник. Тебе не придется принимать его в расчет. Мой
брат - осел; мать убежала, когда мне было три года; сестер у меня нет.
Тебе будет трудно с таким бродягой и неудачником, как я.
- "Куда б ты ни пошел, я за тобой". По-моему, с дороги на нас смотрит
какой-то старый джентльмен. Он напишет в газеты о безнравственных карти-
нах, какие можно наблюдать в Ричмонд-парке.
- Охота тебе обращать внимание?
- Я и не обращаю. Такая минута бывает в жизни один раз. Я уж думала,
что она для меня не наступит.
- Ты никого не любила? Она покачала головой.
- Как чудесно! Когда мы поженимся, Динни?
- А ты не находишь, что нам нужно сначала познакомиться домами?
- Полагаю, что да. Но твои не согласятся, чтобы ты вышла за меня.
- Конечно, юный сэр, - вы выше меня родом.
- Нельзя быть выше родом, чем семья, восходящая к двенадцатому веку.
Мы восходим только к четырнадцатому. Дело в другом: я - кочевник и пишу
язвительные стихи. Они поймут, что я увезу тебя на Восток. Кроме того, у
меня всего полторы тысячи годовых и практически никаких надежд.
- Полторы тысячи в год! Отец сможет мне выделить только двести - как
Клер.
- Ох, слава богу, что хоть твое состояние не будет препятствием! Дин-
ни повернулась к нему. В глазах ее светилось трогательное доверие.
- Уилфрид, я слышала, что ты якобы принял мусульманство. Для меня это
не имеет значения.
- Но для твоей семьи будет иметь.
Лицо его исказилось и потемнело. Она обеими руками сжала его руку:
- Ты написал "Барса" о самом себе? Он попытался вырвать руку.
- Это так?
- Да. Дарфур, арабы - фанатики. Я отрекся, чтобы спасти свою шкуру.
Теперь можешь прогнать меня.
Пустив в ход всю свою силу, Динни прижала его руку к груди:
- Что бы ты ни сделал, это неважно. Ты - это ты!
К испугу и в то же время облегчению девушки, он опустился на землю и
зарылся лицом в ее колени.
- Родной мой! - прошептала Динни. Материнская нежность почти заглуши-
ла в ней другое, более пылкое и сладостное чувство. - Знает ли об этом
еще кто-нибудь, кроме меня?
- На базарах известно, что я принял ислам; но предполагается, что
добровольно.
- Я знаю, что есть вещи, за которые ты отдал бы жизнь. Этого доста-
точно, Уилфрид. Поцелуй меня!
День клонился к закату. Тени дубов доползли до поваленного ствола, на
котором они сидели; четко очерченный край полосы солнечного света отсту-
пил за молодые папоротники; за кустами, осторожно пробираясь к оде,
мелькнула лань. Сверкающее чистой синевой небо, где, предвещая погожее
утро, плыли белые облака, повечерело; крепкий запах папоротников и цве-
тущих каштанов медлительно пополз по земле; выпала роса. Густой живи-
тельный воздух, ярко-зеленая трава, голубая даль, ветвистые и неуклюжие
в своей мощи дубы - это был самый английский из всех пейзажей, на фоне
которых когда-либо происходили любовные свидания.
- Если мы еще немножко посидим здесь, я превращусь в настоящую дев-
чонку-кокни, - объявила наконец Динни. - И кроме того, дорогой мой, "ве-
черняя роса уже ложится"...
Поздно вечером в гостиной на Маунт-стрит ее тетка неожиданно восклик-
нула:
- Лоренс посмотри на Динни! Динни, ты влюблена?
- Вы застали меня врасплох, тетя Эм. Да.
- Кто он?
- Уилфрид Дезерт.
- Я же говорила Майклу, что этот человек попадет в беду. А он тебя
тоже любит?
- Он настолько любезен, что утверждает это.
- Ах, боже мой! Я выпью лимонаду. Кто из вас сделал предложение?
- Фактически он.
- Говорят, у его брата не будет потомства.
- Бога ради, тетя Эм, не надо!
- Почему? Поцелуй меня.
Через плечо тетки Динни посмотрела на дядю. Тот молчал.
Позже, когда она направилась к дверям, он остановил ее:
- Ты думаешь, что делаешь, Динни?
- Да. Вот уже девятый день.
- Не хочу быть дядей-брюзгой, но все-таки спрошу: тебе известны его
отрицательные стороны?
- Вероисповедание, Флер, Восток. Что еще?
Сэр Лоренс пожал худыми плечами:
- Эта история с Флер стоит у меня поперек горла, как сказал бы старый
Форсайт. Тот, кто позволит себе такое по отношению к другу, которого вел
к алтарю, не может быть верным мужем.
Динни вспыхнула.
- Не сердись, дорогая... Мы просто все очень любим тебя.
- Он откровенно рассказал мне все, дядя.
Сэр Лоренс вздохнул.
- Тогда, я полагаю, говорить больше не о чем. Но, прошу тебя, загляни
вперед, пока еще не поздно. Существуют сорта фарфора, которые нельзя
склеить. По-моему, ты сделана из такого же материала.
Динни улыбнулась, поднялась к себе, и мысли ее немедленно возврати-
лись к тому, что произошло.
Теперь ей было нетрудно представить себе физическое упоение любовью и
не казалось больше невозможным открыть свою душу другому. Любовные исто-
рии, о которых она читала, любовные отношения, которые она видела, - ка-
ким пресным все это было в сравнении с ее чувством! А ведь она знает
Уилфрида всего девять дней, если не считать мимолетной встречи десять
лет тому назад! Неужели все эти годы над нею тяготело то, что называют
комплексом? Или любовь, этот дикий цветок, чьи семена разносит ветер
пустыни, всегда приходит внезапно?
Она долго сидела так, полураздетая, зажав руки между коленями, опус-
тив голову, опьяняя себя наркотиком воспоминаний, и ей казалось - стран-
ное чувство! - что вся любовь, которая существует в мире, заключена сей-
час в ней одной, сидящей на этой купленной у Палбреда с Тоттенхем-
