- Мне так отрадно видеть твой нос, Динни. Я устала от горбатых.
У нас у всех такие - и у твоей тетки Уилмет, и у Хен, и у меня.
- Тетя, милая, у вас совсем незаметный изгиб.
- В детстве я ужасно боялась, что будет хуже. Я прижималась горбинкой
к шкафу.
- Я тоже пробовала, только кончиком.
- Однажды, ко'да я этим занималась, твой отец спры'нул со шкафа и
прокусил себе губу. Представь себе, он спрятался там, как леопард, и
подсматривал за мной.
- Какой ужас!
- Да, Лоренс, о чем ты задумался?
- Я думал о том, что Динни, по всей вероятности, не завтракала.
- Я собиралась проделать это завтра, дядя.
- Вот еще! - возмутилась леди Монт. - Позвони Блору. Ты все равно не
пополнеешь, пока не выйдешь замуж.
- Пусть сначала Клер обвенчается, тетя Эм.
- Надо бы у Святого Георгия. Служит Хилери?
- Разумеется!
- Я поплачу.
- А почему, собственно, вы плачете на свадьбах, тетя?
- Невеста будет так похожа на ан'ела, а жених в черном фраке, с уси-
ками даже не почувствует, что она о нем думает. Как это о'орчительно!
- А вдруг он все почувствует? Я уверена, что так было и с Майклом,
когда он женился на Флер, и с дядей Эдриеном, когда Диана выходила за
него.
- Эдриену пятьдесят три и у не'о борода. Кроме то'о, Эдриен - особая
статья.
- Допускаю, что это несколько меняет дело. Но, по-моему, оплакивать
следует скорее мужчину. Женщина переживает самую торжественную минуту в
своей жизни, а у мужчины наверняка слишком узкий жилет.
- У Лоренса жилет не жал. Твой дядя все'да был худ как щепка. А я бы-
ла то'да стройной, как ты, Динни.
- Вы, наверно, были изумительны в фате, тетя Эм. Правда, дядя?
Тут она заметила, какое непривычно тоскливое выражение приняли лица
обоих ее пожилых собеседников, и торопливо прибавила:
- Где вы встретились впервые?
- На охоте, Динни. Я увязла в болоте. Твоему дяде это не понравилось,
он подошел и вытащил меня.
- Идеальное место для знакомства!
- Слишком грязное. Потом мы целый день не раз'оваривали.
- Как же вы сошлись?
- Так уж все сложилось. Я гостила у Кордроев, знакомых Хен, а твой
дядя заехал посмотреть щенят. Ты почему меня допрашиваешь?
- Просто хочу знать, как это делалось в ваше время.
- Выясни лучше сама, как это делается в наши дни.
- Дядя Лоренс не хочет, чтобы я избавила его от себя.
- Все мужчины - э'оисты, кроме Майкла и Эдриена.
- Кроме того, я не желаю, чтобы вы из-за меня плакали.
- Блор, коктейль и сандвич для мисс Динни. Она не завтракала. Да,
Блор, мистер и миссис Эдриен и мистер и миссис Майкл остаются обедать. И
скажите Лауре, Блор, чтобы она отнесла мою ночную рубашку и прочее в си-
нюю комнату для гостей. Мисс Динни ночует у нас. Ах, эта детвора!
И леди Монт, слегка раскачиваясь, выплыла из комнаты в сопровождении
своего дворецкого.
- Какая она чудная, дядя!
- Я этого никогда не отрицал, Динни.
- Стоит мне ее повидать, и на душе становится легче. Она когданибудь
сердится?
- Иногда собирается, но раньше чем успеет выйти из себя, уже переска-
кивает на другое.
- Какое спасительное свойство!..
Вечером за обедом Динни все время прислушивалась, не упомянет ли ее
дядя о возвращении Уилфрида Дезерта. Он не упомянул.
После обеда она подсела к Флер, восхищаясь - как всегда чуточку недо-
уменно - своей родственницей, лицо и фигура которой были так прелестны,
а глаза проницательны, которая держалась так мило и уверенно, не питала
никаких иллюзий на собственный счет и смотрела на Майкла сверху вниз и
снизу вверх одновременно.
"Будь у меня муж, - думала Динни, - я была бы с ним не такой. Я смот-
рела бы ему прямо в глаза, как грешница на грешника".
- Флер, вы помните вашу свадьбу? - спросила она.
- Помню, дорогая. Удручающая церемония.
- Я видела сегодня вашего шафера.
Круглые сверкающие белками глаза Флер расширились.
- Уилфрида? Неужели вы его помните?
- Мне было тогда шестнадцать, и он привел в трепет мои юные нервы.
- Это, конечно, главная обязанность шафера. Ну, как он выглядит?
- Очень смуглый и очень беспокойный.
Флер расхохоталась.
- Он всегда был такой.
Динни взглянула на нее и решила не терять времени.
- Да, дядя Лоренс рассказывал мне, что он пытался внести беспокойство
и в вашу жизнь.
- Я даже не знала, что Барт это заметил, - удивилась Флер.
- Дядя Лоренс немножко волшебник, - пояснила Динни.
- Уилфрид вел себя примерно, - понизила голос Флер, улыбаясь воспоми-
нанию. - Уехал на Восток послушно, как ягненок.
- Но не это же, надеюсь, удерживало его до сих пор на Востоке?
- Разве корь может удержать вас навсегда в постели? Нет, ему просто
там нравится. Наверно, обзавелся гаремом.
- Нет, - возразила Динни. - Он разборчив, или я ничего не понимаю в
людях.
- Совершенно верно, дорогая. Простите меня за дешевый цинизм. Уилфрид
- удивительнейший человек и очень милый. Майкл его любил. Но, - прибави-
ла Флер, неожиданно взглянув на Динни, - женщине любить его невозможно:
это олицетворенный разлад. Одно время я довольно пристально изучала его,
- так уж пришлось. Он неуловим. Страсть и комок нервов. Мягкосердечный и
колючий. Неизвестно, верит ли во что-нибудь.
- За исключением красоты и, может быть, правды, если он в состоянии
их найти? - полувопросительно произнесла Динни.
Ответ. Флер оказался неожиданным.
- Что ж, дорогая, все мы верим в них, когда видим вблизи. Беда в том,
что их никогда вблизи не бывает, разве что... разве что они скрыты в нас
самих. А последнее исключается, если человек в разладе с собой. Где вы
его видели?
- У памятника. Фошу.
- А, вспоминаю! Он боготворил. Фоша. Бедный Уилфрид! Не везет ему:
контузия, стихи и семья - отец спрятался от жизни, мать, полуитальянка,
убежала с другим. Поневоле будешь беспокойным. Самое лучшее в нем - гла-
за: возбуждают жалость и красивы - роковое сочетание. Ваши юные нервы не
затрепетали снова?
- Нет. Но мне было интересно, не затрепещут ли ваши, если я упомяну о
нем.
- Мои? Деточка, мне под тридцать, у меня двое детей и... - лицо Флер
потемнело, - мне сделали прививку. Я могла бы о ней рассказать только
вам, Динни, но есть вещи, о которых не рассказывают.
У себя в комнате наверху Динни, несколько обескураженная, погрузилась
в чересчур вместительную ночную рубашку тети Эм и подошла к камину, в
котором, несмотря на ее протесты, развели огонь. Она понимала, как неле-
пы ее переживания - странная смесь застенчивости и пылкой смелости в
предчувствии близких и неотвратимых поступков. Что с ней? Она встретила
человека, который десять лет тому назад заставил ее почувствовать себя
дурочкой, человека, судя по всем отзывам, совершенно для нее неподходя-
щего. Динни взяла зеркало и стала рассматривать свое лицо поверх вышивок
чересчур вместительной ночной рубашки. То, что она видела, могло бы ее
удовлетворить, но не удовлетворяло.
Такие лица приедаются, думала она. Всегда одно и то же боттичеллиевс-
кое выражение!
Вздернутый нос,
Цвет глаз голубой!
Рыжая нимфа, в себя не верь
И зря не гордись собой!
Он так привык к Востоку, к черным, томным глазам под чадрой, соблаз-
нительным, скрытым одеждой формам, к женственности, тайне, белым, как
жемчуга, зубам - см, в словаре статью "Гурия"! Динни показала зеркалу
собственные зубы. На этот счет она спокойна, - лучшие зубы в семье. И
волосы у нее вовсе не рыжие: они, как любила выражаться мисс Бреддон,
каштановые. Приятное слово! Жаль, что оно устарело. Разве разглядишь се-
бя, когда на тебе покрытая вышивкой рубашка времен Виктории? Не забыть
проделать это завтра перед ванной! Обрадует ли ее то, что она увидит?
Дай бог! Динни вздохнула, положила зеркало и легла в постель.
III
Уилфрид Дезерт все еще сохранял за собой квартиру на Корк-стрит. Пла-
тил за нее лорд Маллиен, который пользовался ею в тех редких случаях,
когда покидал свое сельское уединение. У пэра-отшельника было больше об-
щего с младшим сыном, чем со старшим, членом парламента, хотя это еще
ничего не означало. Тем не менее встречи с Уилфридом он переносил не
слишком болезненно. Но, как правило, в квартире обитал только Стэк, вес-
товой Уилфрида во время войны, питавший к нему ту сфинксообразную привя-
занность, которая долговечнее, чем любая словесно выраженная предан-
ность. Когда Уилфрид неожиданно возвращался, он заставал квартиру в том
же точно виде, в каком оставил, - не более пыльной, не более душной, -
те же костюмы на тех же плечиках, те же грибы и превосходно прожаренный
бифштекс, чтобы утолить первый голод. Дедовская мебель, уставленная и
увешанная вывезенными с Востока безделушками, придавала просторной гос-
тиной незыблемо обжитой вид. Диван, стоявший перед камином, встречал
Уилфрида так, словно тот никогда не расставался с ним.
На другое утро после встречи с Динни Дезерт лежал на нем и удивлялся,
почему кофе бывает по-настоящему вкусным лишь тогда, когда его готовит
Стэк. Восток - родина кофе, но турецкий кофе - ритуал, забава и, как
всякий ритуал и всякая забава, только щекочет душу. Сегодня третий день
пребывания в Лондоне после трехлетнего отсутствия. За последние два года
он прошел через многое такое, о чем не хочется ни говорить, ни вспоми-
нать - особенно об одном случае, которого он до сих пор не может себе
простить, как ни старается умалить его значение. Иными словами, он вер-
нулся, отягощенной тайной. Он привез также стихи - в достаточном для
четвертой книжки количестве.
Он лежал на диване, раздумывая, не следует ли увеличить скромный
сборник, включив в него самое длинное и, по мнению автора, самое лучшее
из всего написанного им в стихах - поэму, навеянную тем случаем. Жаль,
если она не увидит света. Но... И это "но" было столь основательным, что
Уилфрид сто раз был готов разорвать рукопись, уничтожить ее так же бесс-
ледно, как ему хотелось стереть воспоминание о пережитом. Но... Опять
"но"! Поэма была его оправданием - она объясняла, почему он допустил,
чтобы с ним случилось то, о чем, как он надеялся, никто не знал. Разор-
вать ее - значит утратить надежду на оправдание: ведь ему уже никогда
так полно не выразить все, что он перечувствовал во время того случая;
это значит - утратить лучшего защитника перед собственной совестью и,
может быть, единственную возможность избавиться от кошмара: ведь ему
иногда казалось, что он не станет вновь безраздельным хозяином собствен-
ной души, пока не объявит миру о случившемся.
Он перечитал поэму, решил: "Она куда лучше и глубже путаной поэмы
Лайела", - и без всякой видимой связи стал думать о девушке, которую
встретил накануне. Удивительно! Столько лет прошло после свадьбы Майкла,
а он все не забыл эту тоненькую, словно прозрачную девочку, похожую на
боттичеллиевскую Венеру, ангела или мадонну, что, в общем, одно и то же.
Тогда она была очаровательной девочкой! А теперь она очаровательная мо-
лодая женщина, полная достоинства, юмора и чуткости. Динни! Черрел! Фа-
милия пишется Черруэл, это он помнит. Он не прочь показать ей свои сти-
хи: ее суждениям можно доверять.
Отчасти из-за того, что думал о ней, отчасти из-за того, что взял
такси, он опоздал и столкнулся с Динни у дверей Дюмурье как раз в ту ми-
нуту, когда она уже собиралась уйти.
Пожалуй, нет лучше способа узнать истинный характер женщины, уем зас-
тавить ее одну ждать в общественном месте в час завтрака. Динни встрети-
ла его улыбкой:
- А я уже думала, что вы забыли.
- Во всем виновато уличное движение. Как могут философы утверждать,
что время тождественно пространству, а пространство - времени? Чтобы это
опровергнуть, достаточно двух человек, которые решили позавтракать вмес-
те. От Корк-стрит до Дюмурье - миля. Я положил на нее десять минут и в
