дневник отпечатают.
Майкл взял тетрадь:
- До свиданья, Динни, и не волнуйся больше, чем нужно, дорогая.
Динни поцеловала его, он ушел, но в тот же вечер около десяти позво-
нил ей:
- Дорогая, я все прочел. Если это не проймет Уолтера, значит, у него
кожа дубленая. Во всяком случае он над ним не заснет, как тот чурбан:
какой он ни есть, добросовестности от него не отнимешь. Он обязан понять
всю серьезность положения - речь ведь идет по существу об отмене приго-
вора. Если дневник попадет к нему в руки, он его обязательно прочтет, а
материал там красноречивый и к тому же проливающий новый свет на собы-
тия. Итак, выше нос!
Динни пылко воскликнула: "Дай-то бог!" - и, когда она легла спать, у
нее впервые за трое суток немного отлегло от сердца.
XXXV
Дни тянулись медленно и казались бесконечными. Динни по-прежнему ос-
тавалась на Маунт-стрит, - там она всегда будет под рукой, какое бы по-
ложение ни создалось. Главная задача, стоявшая перед ней, заключалась
сейчас в том, чтобы скрыть от окружающих замыслы Джин. Это удалось ей в
отношении всех, кроме сэра Лоренса, который, приподняв бровь, загадочно
изрек:
- Pour une gaillarde c'est une gaillarde! [13]
И, поймав невинный взгляд Динни, прибавил:
- Ну совсем боттичеллиевская дева! Хочешь повидать Бобби Феррара? Мы
завтракаем с ним в погребке Дюмурье на Друри Лейн. Меню в основном гриб-
ное.
Динни возлагала на Бобби Феррара большие надежды, поэтому вид его пе-
репугал девушку: он держался так, словно абсолютно непричастен ко всей
этой истории. Его гвоздика, глубокий медлительный голос, широкое учтивое
лицо и слегка отвисшая нижняя челюсть не вызывали в ней никакого душев-
ного подъема.
- Вы любите грибы, мисс Черрел?
- Только не французские.
- Неужели?
- Бобби, - сказал сэр Лоренс, посматривая то на племянницу, то на ее
собеседника, - глядя на вас, трудно предположить, что вы один из самых
глубоких умов в Европе. По-видимому, вы собираетесь предупредить нас,
что вам едва ли удастся назвать Уолтера сильным человеком, когда вы бу-
дете говорить с ним о предисловии.
Часть ровных зубов Бобби Феррара обнажилась.
- Я не могу повлиять на Уолтера.
- А кто может?
- Никто, за исключением...
- Ну?
- Самого Уолтера.
Прежде чем Динни успела совладать с собой, у нее уже вырвалось:
- Разве вы не понимаете, мистер Феррар, что практически это означает
одно - смерть для моего брата и ужас для всех нас?
Бобби Феррар взглянул на запылавшее лицо девушки и не ответил. Пока
шел завтрак, он так ничего и не обещал, но когда все поднялись и сэр Ло-
ренс стал расплачиваться, Бобби предложил:
- Не хотите ли поехать со мной, мисс Черрел, когда я отправлюсь к
Уолтеру по этому делу. Я устрою так, что вы будете как бы в стороне.
- Ужасно хочу.
- Значит, пока это между нами. Я вас уведомлю.
Динни стиснула руки и улыбнулась ему.
- Поразительный тип! - сказал сэр Лоренс по дороге домой. - Ейбогу, в
нем бездна сердечности. Он просто не выносит, когда людей вешают. Ходит
на все процессы об убийствах. Ненавидит тюрьмы, как чуму. А ведь никогда
не подумаешь!
- Да, - задумчиво ответила Динни.
- Бобби, - продолжал сэр Лоренс, - способен быть секретарем инквизи-
ции, и судьям даже в голову не придет, что у него руки чешутся сварить
их живьем в масле. Уникальная личность. Дневник в наборе, Динни; старый
Блайт пишет предисловие. Уолтер возвращается в четверг. Ты была у
Хьюберта?
- Нет еще, но завтра иду с отцом.
- Я воздерживался от расспросов, но, по-моему, молодые Тесбери чтото
задумали. До меня случайно дошло, что молодой Тесбери сейчас не на ко-
рабле.
- Неужели!
- Святая невинность! - восхитился сэр Лоренс. - Вот что, дорогая, не
будем напускать на себя вид заговорщиков. Я всячески надеюсь, что они не
нанесут удар, пока не исчерпаны все мирные средства.
- О, разумеется, нет!
- Такие молодые люди заставляют нас верить в историю. Тебе не прихо-
дило в голову, Динни, что история - это не что иное, как повесть о тех,
кто берет дела в свои руки и впутывает в неприятность или вытаскивает из
нее и себя и других. В этом ресторанчике недурно кормят. Я свожу туда
твою тетку, когда она достаточно похудеет.
Динни поняла, что допрос ей больше не угрожает.
На другой день за ней заехал отец, и они отправились на свидание с
Хьюбертом. Было ветрено, стоял суровый, пасмурный ноябрь. Вид здания
пробудил в девушке те же чувства, какие испытывает собака, собираясь за-
выть. Начальник тюрьмы был военным. Он принял их чрезвычайно любезно и с
той подчеркнутой предупредительностью, с которой люди его профессии от-
носятся к старшим по чину. Он откровенно дал понять, что симпатизирует
им и Хьюберту, и позволил им пробыть с арестованным гораздо дольше, чем
это предусмотрено правилами.
Хьюберт вошел улыбаясь. Динни чувствовала, что, останься она с ним
вдвоем, он, пожалуй, раскрыл бы ей свои подлинные переживания, но в при-
сутствии отца упорно будет трактовать эту историю как скверную шутку.
Генерал, который всю дорогу был угрюм и молчалив, немедленно взял проза-
ический и даже слегка иронический тон. Динни невольно подумала, что за
вычетом разницы в возрасте они до нелепости похожи друг на друга и обли-
ком и манерой держаться. В обоих было что-то ребяческое, вернее, нечто
такое, что созрело в них с ранней молодости и навсегда останется неиз-
менным. За эти полчаса о чувствах не было сказано ни слова. Свидание
стоило всем большого напряжения и, если говорить об интимной беседе, все
равно что не состоялось. По словам Хьюберта, тюремная жизнь не доставля-
ла ему никаких беспокойств, и вообще он нисколько не тревожился; по сло-
вам генерала, вопрос сводился к нескольким дням, в течение которых все
будет улажено. Затем он довольно долго обсуждал с сыном положение на ин-
дийской границе. Правда, когда они обменялись прощальным рукопожатием,
лица их дрогнули, но и то лишь потому, что они пристально, серьезно и
просто посмотрели друг другу в глаза. Отец отвернулся. Динни пожала бра-
ту руку и поцеловала его.
- Как Джин? - чуть слышно спросил Хьюберт.
- Все в порядке. Шлет тебе горячий привет. Велела передать, чтобы ты
не беспокоился.
Губы Хьюберта дернулись и застыли в легкой улыбке. Он стиснул сестре
руку и отвернулся.
У выхода привратник и два тюремщика проводили их почтительным покло-
ном. Они сели в такси и до самого дома не сказали ни слова. Все виденное
казалось им кошмаром, от которого они в один прекрасный день должны оч-
нуться.
В эти дни Динни находила утешение лишь в обществе тети Эм, чья врож-
денная непоследовательность постоянно сбивала мысли девушки с логическо-
го пути. Гигиенические свойства такой непоследовательности становились
тем очевиднее, чем острее становилась тревога. Тетка искренне беспокои-
лась о Хьюберте, но ее хаотичный мозг не мог сосредоточиться на одном
предмете и довести себя до страдания. Пятого ноября она подозвала Динни
к окну гостиной, чтобы показать ей, как при свете фонарей, раскачиваемых
ветром, мальчишки волокут чучело по безлюдной Маунтстрит.
- Пастор как раз этим занимается, - объявила леди Монт. - Оказывает-
ся, был какой-то Тесбери, которого повесили или обез'лавили, словом,
казнили. Пастор хочет доказать, что так и следовало: он продал посуду
или еще что-то и купил порох, а е'о сестра вышла за Кейтсби или за
ко'о-то друго'о. Твой отец, я и Уилмет, Динни, делали чучела Роббинз,
нашей гувернантки. У нее были очень большие но'и. Дети такие бес-
чувственные. А ты?
- Что я, тетя Эм?
- Делала чучела?
- Нет.
- Мы еще ходили и распевали гимны, вымазав лицо сажей. Уилме была
просто потрясающая. Высокая, но'и прямые как палки, расставлены широко -
знаешь, как у ан'елов на картинах. Сейчас такие не в моде. Я думаю, пора
принять меры. А вот и виселица. Мы тоже однажды ее устроили и повесили
котенка. Правда, сначала е'о утопили. Нет, не мы, слу'и.
- Какой ужас, тетя Эм!
- Да. Но это же было не всерьез. Твой отец воспитывал нас, как крас-
нокожих индейцев. Ему хорошо - он делал, что хотел, а плакать нам не
позволял. Хьюберт тоже такой?
- О нет! Хьюберт воспитывал, как краснокожего, только себя.
- Это у не'о от твоей матери, Динни, - она нежное создание. Наша мать
была не такая. Разве ты не замечала?
- Я не помню бабушку.
- Да, да, она умерла до твоего рождения. От испанки. Это какие-то
особенные микробы. Твой дед тоже. Мне было в то время тридцать пять. У
не'о были прекрасные манеры. То'да они еще встречались. Подумай, все'о
шестьдесят! Кларет, пикет и смешная маленькая бородка. Ты видела такие,
Динни?
- Эспаньолки?
- Да, у дипломатов. А теперь их носят те, кто пишет статьи об иност-
ранных делах. Люблю козлов, хотя они бодаются.
- Но от них же так пахнет, тетя Эм!
- Да, пронзительно. Джин тебе пишет?
В сумочке Динни лежало только что полученное письмо, но она ответила:
"Нет". Это уже вошло у нее в привычку.
- Такое бе'ство - просто малодушие. В медовый-то месяц!
Сэр Лоренс, видимо, не поверял своих подозрений супруге.
Динни ушла к себе наверх и, перед тем как уничтожить письмо, перечи-
тала его.
"Брюссель. До востребования.
Дорогая Динни,
Все идет как нельзя лучше и доставляет мне массу удовольствия. Тут
говорят, что я в этой стихии, как рыба в воде. Теперь уже не скажешь,
кто лучше - я или Ален, а рука у меня даже уверенней. Страшно благодарна
за твои письма. Трюк с дневником меня ужасно порадовал. Допускаю, что он
сотворит чудо. Однако мы обязаны быть готовы к худшему. Почему не пи-
шешь, как подвигаются дела у Флер? Кстати, не достанешь ли мне турецкий
разговорник с указанием произношения? Твой дядя Эдриен наверное знает,
где его купить. Здесь он мне не попадался. Привет от Алена. От меня то-
же. Держи нас в курсе дела; если нужно, телеграфируй.
Преданная тебе Джин".
Турецкий разговорник! Это первое указание на то, куда направлены мыс-
ли молодых Тесбери, задало работу и Динни. Она вспомнила, что Хьюберт
рассказывал, как в конце войны спас жизнь одному турецкому офицеру, с
которым до сих пор поддерживал связь. Итак, Турция избрана убежищем на
тот случай, если... Но план все-таки отчаянный. Нет, до этого не дойдет,
не должно дойти! Тем не менее на другое утро Динни отправилась в музей.
Эдриен, с которым она не виделась со дня ареста Хьюберта, принял ее,
как обычно, со сдержанной радостью, и она чуть было не поддалась искуше-
нию все ему рассказать. Неужели Джин не понимает, что посоветоваться с
ним насчет турецкого разговорника значит неминуемо пробудить его любо-
пытство. Однако девушка удержалась и сказала только:
- Дядя, нет ли у вас турецкого разговорника? Хьюберт, чтобы убить
время, хочет освежить свой турецкий язык.
Эдриен посмотрел на нее, прищурив один глаз:
- Освежать ему нечего, - турецкого он не знает. Но неважно. Вот те-
бе...
Он выудил с полки тоненькую книжку и подал племяннице:
- Змея!
Динни улыбнулась.
- Не стоит хитрить со мной, Динни, - продолжал Эдриен. - Я все уже
угадал.
- Тогда расскажите мне, дядя.
- Видишь ли, - сказал Эдриен, - тут замешан Халлорсен.
- О!
- И поскольку моя дальнейшая деятельность связана с ним, мне остается
только сложить два и два. В итоге получается пять, и я убежден, что к
сумме прибавлять ничего не надо. Халлорсен - замечательный парень.
- Это я знаю, - невозмутимо ответила Динни. - Дядя, скажите мне тол-
ком: что они замышляют?
Эдриен покачал головой:
- Они, видимо, и сами не могут сказать, пока не узнают, каков будет
порядок выдачи Хьюберта. Известно одно: боливийцы Халлорсена уезжают не
в Штаты, а обратно в Боливию, и для них изготовляется ящик с мягкой
