корд-род кровати.
VIII
Кондафорд, словно выражая недовольство всеми этими любовными перипе-
тиями и оплакивая утрату двух своих дочерей, встретил Динни мелким дож-
дем.
Девушка нашла, что ее родители усиленно стараются не "разводить тра-
гедий" по поводу отъезда Клер, и возымела надежду, что они будут дер-
жаться так же и в отношении ее самой. Чувствуя себя, по своему же выра-
жению, "чересчур огорожанившейся", она решила пройти испытание водой пе-
ред ордалией окончательного объяснения и отправилась побродить. Кроме
того, к обеду ожидались Хьюберт и Джин, их надо было встретить, и Динни
хотела убить двух зайцев сразу. Капли дождя, падавшие ей на лицо,
хмельной запах земли, голоса кукушек и вид деревьев, одни из которых уже
успели расцвести, а другие только начинали зеленеть, освежили ее тело и
повергли в уныние ее сердце. Девушка по тропинке углубилась в лес. Он
состоял из буков и ясеней; кое-где попадался английский тис, так как
почва была известковатой. Дождь накрапывал чуть-чуть, с листвы не капа-
ло, и тишину нарушал лишь частый стук дятла. Динни, если не считать ран-
него детства, была за границей трижды - в Италии, в Париже, в Пиренеях -
и всякий раз возвращалась домой еще более влюбленной в Англию и в Конда-
форд. Теперь она не знала, куда лежит ее путь. Нет сомнения, впереди -
пески, смоковницы, молчаливые фигуры у колодцев, плоские крыши, волоса
муэдзинов, взгляды из-под чадры. Но Уилфрид, конечно, почувствует пре-
лесть Кондафорда и согласится время от времени гостить в нем. Отец Де-
зерта жил в замке, построенном словно напоказ, но, к всеобщему огорче-
нию, закрыл доступ туда и никому его не показывал. Отчий замок, Итон,
Лондон - вот и все, что Уилфрид, который провел четыре г, ода на войне и
восемь лет на Востоке, знает об Англии.
"Мне предстоит открыть ему Англию, а он откроет мне Восток", - поду-
мала Динни.
В ноябре прошлого года буря повалила несколько буков. Глядя на их об-
наженные разлапые корни, Динни вспомнила, как Флер говорила, что продать
лес - единственный способ выполнить последний долг перед детьми. Но отцу
Динни только шестьдесят два! Как вспыхнули щеки Джин в день приезда,
когда тетя Эм процитировала: "Плодитесь и размножайтесь"! Она ждет ре-
бенка! Разумеется, сына, - Джин из тех женщин, у которых родятся мальчи-
ки. Еще одно поколение Черрелов по прямой линии!
А вдруг у нее с Уилфридом тоже будет малыш? Что тогда? С детьми коче-
вать нельзя. Тревога и неуверенность охватили Динни. Будущее - сплошное
белое пятно на карте! Мимо застывшей на месте девушки пробежала белка и
взобралась на дерево. Динни с улыбкой проводила взглядом проворного ры-
женького зверька с пушистым хвостом. Слава богу, Уилфрид любит животных.
"Аллах и тот в свой рай ослов пускает". Он не может не полюбить Конда-
форд, его лесных птиц, рощи, ручьи, высокие окна, магнолии, голубей и
зеленые пастбища! Но понравятся ли ему ее родные - Отец, мать, Хьюберт,
Джин? Понравится ли он им? Нет, им он не понравится - слишком непринуж-
ден, порывист, горек, прячет все лучшее, что в нем есть, словно стыдится
этого. Они не оценят его поклонения красоте, а переход в другую веру по-
вергнет их в удивление и замешательство, даже если они не узнают того,
что он ей рассказал.
В Кондафорде не было ни дворецкого, ни электричества, и Динни выбрала
для объяснения тот момент, когда горничные, поставив графины и десерт на
озаренный свечами стол из полированного ореха, удалились.
- Простите, что отвлекаю вас личными делами, - внезапно объявила Де-
вушка. - Я помолвлена.
Сначала никто не ответил. Каждый из четырех присутствовавших привык
думать и говорить, хотя это не всегда одно и то же, что Динни создана
Для брака; поэтому они могли только радоваться, что она выходит замуж.
Затем Джин спросила:
- С кем, Динни?
- С Уилфридом Дезертом, вторым сыном лорда Маллиена... Он был шафером
Майкла...
- О! Но...
Динни обвела взглядом трех остальных. Лицо отца невозмутимо, что
вполне естественно, - он понятия не имеет об этом молодом человеке; тон-
кие черты ее матери выражают вопрос и тревогу; Хьюберт, казалось, с тру-
дом подавляет раздражение.
Наконец леди Черрел спросила:
- Динни, давно ты знакома с ним?
- Всего десять дней, но мы виделись ежедневно. Боюсь, что это любовь
с первого взгляда, как и у тебя, Хьюберт. Мы помнили друг друга со
свадьбы Майкла.
Хьюберт уставился в свою тарелку:
- Известно ли тебе, что он перешел в мусульманство? По крайней мере,
в Хартуме шли такие разговоры.
Динни кивнула.
- Неужели? - воскликнул генерал.
- В том-то и беда, сэр.
- Зачем он это сделал? Динни чуть не брякнула: "Не все ли равно - ис-
лам или христианство, если ты неверующий!" - но вовремя спохватилась.
Вряд ли это было бы особенно лестной рекомендацией.
- Не понимаю людей, меняющих веру, - резко бросил генерал.
- Я вижу, что новость не вызвала особого восторга, - пробормотала
Динни.
- До восторгов ли тут? Мы ведь его совсем не знаем, дорогая.
- Ты права, мама. Можно мне пригласить его сюда? Он в состоянии со-
держать семью, и тетя Эм говорит, что у его брата не будет потомства.
- Динни! - остановил ее генерал.
- Я шучу, дорогой.
- Но он же вроде бедуина: вечно кочует, а это уже не шутки, - отоз-
вался Хьюберт.
- Кочевать можно и вдвоем, Хьюберт.
- Ты всегда говорила, что тебе тяжело даже на время уезжать из Конда-
форда.
- Я помню, как ты говорил, Хьюберт, что не видишь ничего хорошего в
браке. Я уверена, что в свое время и вы с отцом, мама, говорили то же
самое. Но разве вы утверждали это потом?
- Злючка! - отпарировала Джин, и это простое слово положило конец
сцене.
Однако перед сном Динни зашла к матери и снова спросила:
- Значит, я могу пригласить Уилфрида?
- Разумеется, и когда захочешь. Мы будем рады познакомиться с ним.
- Я понимаю, мама, этот удар последовал слишком быстро за браком
Клер. Но вы же знали, что рано или поздно я уйду от вас.
Леди Черрел вздохнула:
- Догадывались.
- Я забыла сказать, что он поэт, и притом настоящий.
- Поэт? - переспросила ее мать, словно не хватало только этого штри-
ха, чтобы довершить ее опасения.
- В Вестминстерском аббатстве немало поэтов. Но не беспокойся, он ту-
да не попадет.
- Различие в религии - очень серьезное обстоятельство, Динни, особен-
но когда дело касается детей.
- Почему, мама? Говорить о религиозных убеждениях человека, пока он
не стал взрослым, просто смешно. Кроме того, к тому времени, когда под-
растут мои дети, если они у меня будут, вопрос станет чисто академичес-
ким.
- Динни!
- Он уже почти стал им, если не считать узких религиозно настроенных
кругов. Для нормальных людей религия все больше превращается в этическую
проблему.
- Я слишком мало знаю, чтобы судить об этом, да и ты тоже.
- Мамочка, милая, погладь меня по голове.
- Ох, Динни, как мне хочется думать, что ты сделала разумный выбор!
- Не я, а меня выбрали, мама.
Динни чувствовала, что вряд ли успокоила мать таким способом, но, не
зная другого, поцеловала ее на сон грядущий и ушла.
У себя в комнате она села и написала:
"Кондафорд. Пятница.
Дорогой мой,
Это бесспорно и безоговорочно первое любовное письмо в моей жизни,
поэтому я едва ли сумею выразить мои чувства. По-моему, будет довольно,
если я просто скажу: "Люблю тебя". Я объявила родным радостную весть.
Она, естественно, заставила их призадуматься и пробудила в них желание
поскорее тебя увидеть. Когда ты приедешь? Если ты будешь со мной, вся
эта история перестанет мне казаться только прекрасным сном наяву. Жизнь
у нас здесь простая. Мы, пожалуй, не стали бы жить на широкую ногу, даже
если бы на это были средства. Три горничные, шофер и два егеря - вот и
вся наша прислуга. Я думаю, что моя мать тебе понравится, и не думаю,
что ты сойдешься с моим отцом и братом, хотя, надеюсь, его жена Джин
расшевелит твое поэтическое воображение: она удивительно яркая женщина.
Сам же Кондафорд тебе полюбится, - в этом я уверена. Тут чувствуется
подлинная старина. У нас можно поездить верхом; мы с тобой будем бродить
и болтать, и я покажу тебе все мои любимые уголки и местечки. Погода,
надеюсь, будет хорошая, - ведь ты так любишь солнце. Здесь для меня сей-
час пасмурен каждый день, с тобой же любой станет погожим. Комната, ко-
торая тебе предназначена, - на отлете; в ней царит прямо-таки неземная
тишина. К ней ведут пять веерообразных ступеней, и называется она комна-
той священника, потому что в ней был замурован Энтони Черрел, брат Джил-
берта, владевшего Кондафордом при Елизавете. Пищу ему Доставляли в кор-
зинке, которую на веревке спускали ночью к его окну. Он был священник и
видный католик, а Джилберт, хотя и перешел в протестантство, любил брата
больше, чем религию, как и подобает порядочному человеку. Энтони скры-
вался там три месяца, а потом, однажды ночью, брат разобрал стену, пе-
реправил его через весь остров до самой Бьюли-ривер и посадил на флюгер.
Стену, чтобы не вызвать подозрений, восстановили, и окончательно снес ее
лишь мой прадед, последний из нашего рода, кто располагал более или ме-
нее значительными средствами. Стена действовала ему на нервы, и он с ней
быстро разделался. Внизу, под ступенями, есть ванная. Окно, разумеется,
расширили, и вид из него изумительный, особенно сейчас, когда цветут си-
рень и яблони. У меня самой (если тебе это интересно) комната узкая и
похожа на келью, но выходит она прямо на луга и холмы, за которыми виден
лес. Я живу в ней с семи лет и не променяю ни на какую другую, пока ты
не подаришь мне
... на радость и на утешенье
Свет звезд по ночам, по утрам птичье пенье. Я склонна считать ма-
ленького "Стивенсона" своим любимым стихотворением; как видишь, во мне
тоже есть что-то от кочевницы, хотя по натуре я домоседка. Между прочим,
мой отец глубоко чувствует природу, любит животных, птиц и деревья. Мне
кажется, большинство военных похожи на него, как это ни странно. Но, ра-
зумеется, они воспринимают лишь видимую и познаваемую, а не эстетическую
сторону природы. Они усматривают в фантазии лишь проявление известной
ненормальности. Я подумывала, не подсунуть ли нашим книжку твоих стихов,
но решила, что, в общем, не стоит: они могут понять тебя слишком бук-
вально. Человек всегда больше располагает к себе, чем его произведения.
Уснуть не надеюсь, - сегодня, в первый раз с сотворения мира, я не виде-
ла тебя. Спокойной ночи, дорогой мой, желаю счастья и целую.
Твоя Динни.
P.S. Для тебя выбрана фотография, на которой я больше всего похожа на
ангела, то есть та, где мой нос меньше всего вздернут. Пошлю ее завтра,
а пока вот тебе два моментальных снимка. Когда же, сэр, я получу вашу
карточку?
Так закончился этот отнюдь не лучший день ее жизни.
IX
Сэр Лоренс Монт, недавно избранным членом Бэртон-клуба, вследствие
чего он вышел из "Аэроплана" и остался лишь в так называемом "Снуксе",
"Кофейне" и "Партенеуме", любил повторять, что, если он проживет еще лет
десять, каждое посещение одного из этих клубов будет стоить ему целых
двенадцать шиллингов шесть пенсов.
Однако на другой день после того, как Динни объявила ему о своей по-
молвке, он зашел в "Бэртон", взял список членов и открыл на букве "Д".
Так и есть: "Высокочт. Уилфрид Дезерт". Это естественно - клуб по тради-
ции стремится монополизировать путешественников.
- Мистер Дезерт навещает вас? - спросил баронет у швейцара.
- Да, сэр Лоренс, он несколько раз был на прошлой неделе, хотя до
этого я не видел его несколько лет.
- Да, он большей частью живет за границей. Когда он обычно приходит?
- Чаще всего к обеду, сэр Лоренс.
- Ясно. А мистер Масхем здесь?
