ледний свет угаснет под тенью веток.
Может быть, какое-то неясное сочувствие, пробужденное запахом цвету-
щих лип, может быть, намерение по-сестрински убедиться во всем собствен-
ными глазами и доказать правильность своих слов - "ничего серьезного в
этом нет" - или просто желание проехаться в Ричмонд, влекущий к себе в
то лето решительно всех, побудило мать маленьких Дарти (Публиуса. Имод-
жин, Мод и Бенедикта) написать невестке следующее письмо:
30 июня.
Дорогая Ирэн!
Я слышала, что Сомс уезжает завтра с ночевкой в
Хэнли. Было бы очень недурно съездить в Ричмонд небольшой компанией.
Пригласите мистера Боснии, а я раздобуду молодого Флиппарда.
Эмили (они звали мать Эмили - это считалось очень шикарным) даст нам
коляску. Я заеду за Вами и за Вашим спутником в семь часов.
Любящая Вас сестра Уинифрид Дарти.
Монтегью уверяет, что в "Короне и скипетре" кормят вполне прилично".
Монтегью было второе, пользовавшееся большей известностью, имя Дарти;
первое же было Мозес; в чем другом, а в светскости Дарти никто не отка-
жет.
Провидение нагромоздило перед Уинифрид гораздо больше препятствий,
чем этого заслуживали ее благожелательные планы. Прежде всего пришел от-
вет от молодого Флиппарда:
"Дорогая миссис Дарти!
Страшно огорчен. Не могу - вечер занят.
Ваш Огастос Флиппард".
Бороться с такой неудачей и подыскивать заместителя где-то на стороне
было поздно. С проворством и чисто материнской находчивостью Уинифрид
обратилась к мужу. Характер у нее был решительный, но терпеливый, что
прекрасно сочетается с резко очерченным профилем, светлыми волосами и
твердым взглядом зеленоватых глаз. Она не терялась ни при каких обстоя-
тельствах; если же обстоятельства все же были не в ее пользу, Уинифрид
всегда ухитрялась повернуть их выгодной стороной.
Дарти тоже был в ударе. Эрос не получил Ланкаширского кубка. Этот
знаменитый скакун, принадлежавший одному из столпов скаковой дорожки,
поставившему втихомолку против Эроса не одну тысячу, даже не стартовал.
Первые сорок восемь часов после этого провала были самыми мрачными в
жизни Дарти.
Призрак Джемса преследовал его день и ночь. Черные мысли о Сомсе пе-
ремежались со слабой надеждой, В пятницу вечером он напился - так велико
было его огорчение. Но в субботу утром инстинкт биржевого дельца взял
верх. Заняв несколько сотен фунтов, вернуть которые он не смог бы ника-
кими силами, Дарти отправился в город и поставил их на Концертину,
участвовавшую в сэлтаунском гандикапе.
За завтраком в "Айсиуме" он сказал майору Скроттону, что этот еврей-
чик Натане сообщил ему кое-какие сведения. Будь что будет. Он сейчас
совсем на мели. Если дело не выгорит - что ж... придется старику раско-
шелиться!
Бутылка Поль-Рожера, выпитая для придания себе бодрости, только рас-
палила его презрение к Джемсу.
Дело выгорело. Концертина пришла к столбу на шею впереди остальных -
задала она ему страху! Но, как говорил Дарти, уж если повезет, то пове-
зет!
К поездке в Ричмонд Дарти отнесся весьма благосклонно. Расходы он бе-
рет на себя. Ирэн всегда нравилась Дарти, и ему захотелось завязать с
ней более непринужденные отношения.
В половине шестого с Парк-Лейн прислали лакея сказать, что миссис
Форсайт просит извинения, но одна из лошадей кашляет!
Не сдавшись и после этого удара, Уинифрид сразу же снарядила ма-
ленького Публиуса (которому уже исполнилось семь лет) и гувернантку на
Монпелье-сквер.
Они поедут в кэбах и встретятся в "Короне и скипетре" в 7.45.
Услышав об этом, Дарти остался очень доволен. Гораздо лучше, чем си-
деть всю дорогу спиной к лошадям! Он не возражает против того, чтобы
прокатиться с Ирэн. Дарти предполагал, что они заедут на Монпелье-сквер,
а там можно будет поменяться местами.
Когда же ему сообщили, что встреча назначена в "Короне и скипетре" и
что он поедет с женой, Дарт надулся и сказал:
- Так мы черт знает когда туда доберемся!
Выехали в семь часов, и Дарти предложил кэбмену пари на полкроны, что
тот не довезет их в три четверти часа.
За всю дорогу муж и жена только два раза обменялись замечаниями.
Дарти сказал:
- Придется мистеру Сомсу поморщиться, когда он услышит, что его жена
каталась в кэбе вдвоем с мистером Босини!
Уинифрид ответила:
- Перестань говорить глупости, Монти!
- Глупости? - повторил Дарти. - Ты не знаешь женщин, моя дорогая!
Во второй раз он просто осведомился:
- Какой у меня вид? Немножко осовелый? От этого вина, которым угощает
Джордж, хоть кого разморит!
Он завтракал с Джорджем у Хаверснейка.
Босини и Ирэн приехали первыми. Они стояли у большого окна, выходив-
шего на реку.
В то лето окна держали открытыми весь день и всю ночь; и днем и ночью
запах цветов и деревьев врывался в комнаты, душный запах травы, нагретой
солнцем, свежий запах обильной росы.
Наблюдательный Дарти сразу же подумал, что у его гостей дела подвига-
ются плохо. У Босини глаза голодные - по всему видно, что мямля!
Он оставил их на попечение Уинифрид, а сам занялся составлением меню.
Форсайты потребляют пищу, может быть, не слишком тонкую, но сытную,
Люди же породы Дарти обычно исчерпывают все ресурсы "Корон и скипетров".
Не имея привычки думать о завтрашнем дне, Дарти считают, что нет такой
роскоши, которой они не могли бы себе позволить; и позволят, несмотря ни
на что! Выбор вин тоже требует большой тщательности: в этой стране слиш-
ком много всякой дряни, "не подходящей" для таких, как Дарти, - им Пода-
вай все самое лучшее. Платить будут другие, чего же стесняться! Пусть
стесняются дураки, а Дарти не станут.
Все самое лучшее! Нельзя подвести более крепкого фундамента под су-
ществование человека, тесть которого имеет весьма солидные доходы и пи-
тает нежные чувства к внукам.
Не лишенный наблюдательности, Дарти обнаружил слабое место Джемса в
первый же год после появления на свет маленького Публиуса (не догляде-
ли!); такая наблюдательность принесла ему большую пользу. Четверо ма-
леньких Дарти стали чем-то вроде пожизненной страховки.
Гвоздем обеда была, бесспорно, кефаль. Эту восхитительную рыбу, дос-
тавленную издалека почти в идеальной сохранности, сначала поджарили, за-
тем вынули из нее все кости, затем подали во льду, залив пуншем из маде-
ры вместо соуса, согласно рецепту, который был известен только небольшо-
му кругу светских людей.
Все остальные подробности можно опустить, за исключением разве того
факта, что по счету уплатил Дарти.
За обедом он был чрезвычайно мил; его дерзкий восхищенный взор почти
не отрывался от лица и фигуры Ирэн; однако Дарти пришлось признаться,
что расшевелить Ирэн ему не удалось, - она относилась к нему с холодком,
и тот же холодок, казалось, шел от ее плеч, просвечивающих сквозь желто-
ватое кружево. Дарти старался поймать ее на какой-нибудь "шалости" с Бо-
сини; но тщетно: Ирэн держалась безупречно! Что же касается этого архи-
тектора, то он сидел мрачный, как медведь, у которого разболелась голо-
ва, - Уинифрид с трудом удалось вытянуть из него несколько слов; он не
притронулся к еде, но про вино не забывал, и лицо его бледнело все
больше и больше, а в глазах появилось какое-то странное выражение.
Все это было очень забавно.
Дарти чувствовал себя в ударе, говорил без умолку, острил, будучи че-
ловеком неглупым. Он рассказал два-три анекдота, сумев как-то удержаться
в границах приличия, - уступка присутствующим, так как обычно в его
анекдотах эти границы стирались. Провозгласил шутливый тост за здоровье
Ирэн. Его никто не поддержал, а Уинифрид сказала!
- Перестань паясничать, Монти!
По ее предложению после обеда все отправились на террасу, выходившую
к реке.
- Мне хочется посмотреть, как в простонародье ухаживают, - сказала
Уинифрид, - это ужасно забавно!
Гуляющих было много, все пользовались прохладой после жаркого дня, и
в воздухе раздавались голоса, грубые, громкие, или тихие, словно нашеп-
тывающие какие-то тайны.
Не прошло и нескольких минут, как практичная Уинифрид - единственная
представительница рода Форсайтов в этой компании - отыскала свободную
скамейку. Они уселись в ряд. Развесистое дерево раскинуло над ними свой
густой шатер, над рекой медленно сгущалась тьма.
Дарти сел с краю, рядом с ним Ирэн, затем Босини, затем Уинифрид. Си-
деть вчетвером было тесно, и светский человек чувствовал своим локтем
локоть Ирэн; он знал, что Ирэн не захочет показаться грубой и не станет
отодвигаться, и это забавляло его; он то и дело ерзал на скамейке, чтобы
прижаться к Ирэн еще ближе. Дарти думал: "Не все же должно достаться од-
ному "пирату". А положение пикантное!"
Откуда-то издали, с реки, доносились звуки мандолины и голосов, пев-
ших старинную песенку:
Эй, лодку на воду спустить!
Мы будем по волнам скользить,
Шутить, смеяться, херес пить!
И вдруг показался месяц - молодой, нежный. Лежа навзничь, он выплыл
из-за дерева, и в воздухе потянуло прохладой, словно от его дыхания, а
сквозь эту волну прохлады доносился теплый запах лип.
Куря сигару, Дарти поглядывал на Босини, который сидел, скрестив руки
на груди, уставившись в одну точку с таким выражением, будто его мучили.
И Дарти взглянул на лицо рядом с собой, так слившееся с тенью, падав-
шей от дерева, что оно казалось лишь более темным пятном на фоне тьмы,
которая словно обрела контуры, согретые дыханием, - нежные, загадочные,
манящие.
На шумной террасе вдруг наступила тишина, как будто гуляющие погрузи-
лись в свои тайные мысли, слишком дорогие, чтобы доверять их словам.
И Дарти подумал: "Женщины!"
Отсветы над рекой погасли, пение смолкло; молодой месяц спрятался за
дерево, и стало совсем темно. Он прижался к Ирэн.
Дарти не смутила ни дрожь, пробежавшая по телу, которого он коснулся,
ни испуганный, презрительный взгляд ее глаз. Он почувствовал, как Ирэн
старается отодвинуться от него, и улыбнулся.
Нужно сказать, что светский человек выпил столько, сколько ему требо-
валось для хорошего самочувствия.
Толстые губы, раздвинувшиеся в улыбку под тщательно закрученными уса-
ми, и наглые глаза, искоса поглядывавшие на Ирэн, придавали ему сходство
с коварным сатиром.
На дорожку неба между рядами деревьев выбежали новые звезды; каза-
лось, что они, как и люди внизу, переходят с места на место, собираются
кучками, шепчутся. На террасе снова стало шумно, и Дарти подумал: "Какой
голодный вид у этого Босини!" - и еще теснее прижался к Ирэн.
Этот маневр заслуживал лучших результатов. Она встала, и за ней под-
нялись остальные.
Светский человек тверже, чем когда-либо, решил познакомиться с Ирэн
поближе. Пока шли по террасе, он не отставал от нее. Доброе вино давало
себя чувствовать. А впереди еще длинная дорога домой, длинная дорога и
приятная теснота кэба с его обособленностью от всего мира, которой люди
обязаны какому-то доброму мудрецу. Этот голодный архитектор может ехать
с его женой - на здоровье, желаю приятно провести время! И, зная, что
язык будет плохо его слушаться, Дарти старался молчать; но улыбка не
сходила с его толстых губ.
Они пошли к экипажам, поджидавшим их у дальнего конца террасы. План
Дарти отличался тем же, чем отличаются все гениальные планы, - почти
грубой простотой: он не отстанет от Ирэн, а когда она будет садиться в
кэб, вскочит следом за ней.
Но Ирэн, вместо того чтобы сесть в кэб, подошла к лошади. Ноги плохо
слушались Дарти, и он отстал. Ирэн стояла, поглаживая морду лошади, и, к
величайшей досаде Дарти, Босини очутился там первым. Она повернулась к
нему и быстро проговорила что-то вполголоса; до слуха Дарти долетели
слова: "этот человек". Он упорно стоял у подножки, дожидаясь Ирэн. Дарти
на эту удочку не поймаешь!
Стоя под фонарем, в белом вечернем жилете, плотно облегавшем его фи-
