кантша среди Форсайтов - сочинительница романсов), в гостиной оставалось
только одно незанятое кресло, конечно за исключением тех двух, куда ник-
то не садился, а единственное свободное местечко посередине пола было
занято кошкой, на которую старый Джолион не замедлил наступить.
В те дни такие съезды у Тимоти происходили довольно часто. Члены
семьи, все до одного, питали глубокое уважение к тете Энн, и теперь,
когда ее не стало, они заезжали на Бэйсуотер-Род гораздо чаще и остава-
лись там подолгу.
Суизин приехал первым; неподвижно возвышаясь в красном шелковом крес-
ле с золоченой спинкой, он всем своим видом говорил, что намерен переси-
деть остальных. Оправдывая своим одутловатым, чисто выбритым лицом, гус-
тыми, совершенно белыми волосами и всей своей массивной фигурой прозви-
ще, которое дал ему Босини ("толстяк! "), Суизин казался в этой загро-
можденной мебелью комнате еще более первобытным, чем всегда.
Как это постоянно случалось теперь, он сразу же заговорил об Ирэн и,
не теряя даром ни минуты, изложил тете Джули и тете Эстер свое мнение
относительно тех слухов, которые, как ему известно, начали носиться за
последнее время. Нет, нет, говорил Суизин, ей, вероятно, захотелось по-
развлечься, надо же хорошенькой женщине пользоваться жизнью; но он уве-
рен, что это не серьезно. Все в границах приличий; она слишком умна,
слишком ценит свое положение, свою семью, чтобы поступиться ими. Не мо-
жет быть и речи о публичном ск... Суизин чуть было не выпалил "сканда-
ле", но самая мысль показалась ему такой чудовищной, что он только мах-
нул рукой, словно говоря: "Ну, довольно об "том!"
Допустим, что Суизин придерживался холостяцкой точки зрения на этот
вопрос, но, в самом деле, чем только нельзя поступиться ради этой семьи,
многие представители которой сумели так выдвинуться, достичь такого по-
ложения? Если Суизину и доводилось переживать безнадежно мрачные минуты
в жизни, когда слова "иомен" и "мелкота" употреблялись в связи с его
происхождением, то верил ли он этим словам?
Нет, он в тайне лелеял и с трогательной нежностью хранил в своем
сердце теорию, по которой следовало, что в жилах его отдаленных предков
текла благородная кровь.
- Я уверен в этом, - сказал он как-то молодому Джолиону еще до того,
как тот сошел с пути истинного. - Посмотри, как мы процветаем. Я уверен,
что в нас есть благородная кровь.
Суизин очень любил молодого Джолиона; в Кэмбридже мальчик вращался в
хорошем обществе, был знаком с сыновьями этого старого шалопая сэра
Чарлза Фиста - правда, один из них впоследствии оказался порядочным мер-
завцем; в мальчике было что-то изысканное - какая жалость, что он ушел к
этой иностранке, к какой-то бонне! Если уж на то пошло, неужели нельзя
было сделать выбора, который не унизил бы их всех! И что он теперь?
Страховой агент у Ллойда; говорят даже, рисует картины - картины! Черт
знает что! Мог бы стать сэром Джолионом Форсайтом, баронетом, прошел бы
в парламент, имел бы поместье!
Повинуясь импульсу, который рано или поздно овладевает кем-нибудь из
представителей каждой большой семьи, Суизин отправился как-то в Ге-
ральдическое управление, где его всячески заверили, что он является по-
томком известных Форситов, носивших в гербе "три червленые пряжки на
черном поле вправо"; в управлении, очевидно, надеялись, что он не отка-
жется от герба.
Однако Суизин отказался, но, убедившись, что клейнод [9] составлен из
"натурального цвета фазана" и девиза "За Форситов", он посадил нату-
рального цвета фазана на дверцы кареты и на пуговицы кучера, а клейнод и
девиз на почтовую бумагу.
Самый же герб Суизин смаковал только мысленно, отчасти потому, что не
уплатил за него и считал, что на карете он покажется слишком кричащим, а
Суизин не любил ничего кричащего, отчасти же потому, что, как и всякий
практический англичанин, он втайне недолюбливал и презирал вещи, казав-
шиеся непонятными: Суизину, да и не одному ему трудно было одолеть "три
червленые пряжки на черном поле вправо".
Однако Суизин не забыл, что стоит только уплатить за герб, и он будет
иметь на него полное право, и это еще более укрепило его веру в себя как
в джентльмена. Мало-помалу и остальные члены семьи обзавелись "нату-
рального цвета фазаном", а кое-кто посерьезнее присовокупил к нему и де-
виз; старый Джолион отверг девиз, сказав, что по его мнению, это чепуха,
полнейшая бессмыслица.
Старшее поколение, очевидно, догадывалось, какому великому историчес-
кому событию они обязаны своим клейнодом; и если кто-нибудь уж очень до-
нимал их вопросами, они не отваживались лгать - у Форсайтов ложь была не
в ходу, им казалось, что лгут только французы и русские - и торопились
заявить, что обо всем этом надо справиться у Суизина.
Молодое поколение обходило этот предмет "натуральным" молчанием. Они
не хотели оскорблять чувства старших, не хотели казаться смешными и поп-
росту пользовались одним клейнодом...
Нет, говорил Суизин, он сам все видел и должен сказать, что Ирэн об-
ращалась с этим "пиратом", или Босини, или как его там зовут, точно так
же, как с ним самим; откровенно говоря, он даже... но, к несчастью, по-
явление Фрэнсис и Юфимии заставило его прекратить этот разговор, так как
обсуждать подобную тему в присутствии молодых девушек не полагается.
Суизин остался несколько недоволен тем, что его прервали как раз в ту
минуту, когда он собирался сказать нечто очень значительное, но благо-
душное настроение вскоре вернулось к нему. Фрэнсис, или, как ее звали в
семье, Фрэнси, ему нравилась. Она была очень элегантна и, по слухам, за-
рабатывала своими романсами приличные деньги на мелкие расходы; Суизин
называл ее толковой девушкой.
Он всегда гордился своим свободомыслием в отношении женщин - пожа-
луйста! Пусть рисуют, сочиняют романсы, даже пишут книги, раз уж на то
пошло, особенно если этим можно заработать кое-что. Меньше будут думать
о всяких глупостях! Ведь это не мужчины.
"Маленькая Фрэнси", как ее с добродушным презрением звали родственни-
ки, была особой весьма значительной, хотя бы потому, что в ней воплоща-
лось отношение Форсайтов к искусству. Фрэнси была далеко не "маленькая",
а высокая девушка, с довольно темной для Форсайтов шевелюрой, что в со-
четании с серыми глазами придавало ее внешности "что-то кельтское".
Она сочиняла романсы вроде "Трепетные вздохи" или "Последний поцелуй"
с рефреном, звучавшим, как церковное песнопение:
Унесу с собою, ма-ама.
Твой последний поцелуй!
Твой последний, о-о! последний.
Твой последний поце-е-луй!
Слова к этим романсам, а также и другие стихи Фрэнси писала сама В
более легкомысленные минуты она сочиняла вальсы, и один из них -
"Кенсннгтонское гулянье" - своей мелодичностью чуть ли не заслужил славу
национального гимна Кенсингтона. Он начинался так:
Очень оригинальный вальс. Кроме того, у Фрэнси были "Песенки для ма-
лышей" - весьма нравоучительные и в то же время не лишенные остроумия.
Особенно славились "Бабушкины рыбки" и еще одна, почти пророчески возве-
щавшая дух грядущего империализма: "Что там думать, целься в глаз!"
От них не отказался бы любой издатель, а такие журналы, как "Высший
свет" или "Спутник модных дам", захлебывались от восторга по поводу "но-
вых песенок талантливой мисс Фрэнси Форсайт, полных веселья и чувства.
Слушая их, мы не могли удержаться от слез и смеха. У мисс Форсайт
большое будущее".
С безошибочным инстинктом, свойственным всей ее породе, Фрэнси заво-
дила знакомства с нужными людьми - с теми, кто будет писать о ней, гово-
рить о ней, а также и с людьми из высшего света; составив в уме точный
список тех мест, где следовало отпускать в ход свое очарование, она не
пренебрегала и неуклонно растущими гонорарами, в которых, по ее поняти-
ям, и заключалось будущее. Этим Фрэнси заслужила всеобщее уважение.
Однажды, когда чувство влюбленности подхлестнуло все ее эмоции - весь
уклад жизни Роджера, целиком подчиненный идее доходного дома, спо-
собствовал тому, что единственная дочь его выросла девушкой с весьма
чувствительным сердцем, - Фрэнси углубилась в большую настоящую работу,
избрав для нее форму скрипичной сонаты. Это было единственное ее произ-
ведение, которое Форсайты встретили с недоверием. Они сразу почувствова-
ли, что сонату продать не удастся.
Роджер, очень довольный своей умной дочкой и не упускавший случая
упомянуть о карманных деньгах, которые она зарабатывала собственными
трудами, был просто удручен этим.
- Чепуха! - сказал он про сонату.
Фрэнси на один вечер заняла у Юфимии Флажолетти, и он исполнил ее
произведение в гостиной на Принсез-Гарденс.
В сущности говоря, Роджер оказался прав. Это и была чепуха, но - вот
в чем горе! - чепуха того сорта, которая не имеет сбыта. Как известно
каждому Форсайту, чепуха, которая имеет сбыт, вовсе не чепуха - отнюдь
нет.
И все-таки, несмотря на здравый смысл, заставлявший их оценивать про-
изведение искусства сообразно его стоимости, кое-кто из Форсайтов - нап-
ример, тетя Эстер, любившая музыку, - всегда сожалел, что романсы Фрэнси
были не "классического содержания"; то же относилось и к ее стихам.
Впрочем, говорила тетя Эстер, теперешняя поэзия - это все "легковесные
пустячки". Теперь уже никто не напишет таких поэм, как "Потерянный рай"
или "Чайльд Гарольд"; после них, по крайней мере, что-то остается в го-
лове. Конечно, это очень хорошо, что Фрэнси есть чем себя занять: другие
девушки транжирят деньги по магазинам, а она сама зарабатывает! Тетя Эс-
тер и тетя Джули всегда были рады послушать рассказы о том, как Фрэнси
удалось добиться повышения гонорара.
Они внимали ей и сейчас, вместе с Суизином, который делал вид, что не
прислушивается к разговору, потому что молодежь теперь так быстро и так
невнятно говорит, что у них ни слова не разберешь!
- Просто не могу себе представить, - сказала миссис Смолл, - как это
ты решилась. У меня бы не хватило смелости!
Фрэнси весело улыбнулась.
- Я всегда предпочитаю иметь дело с мужчинами. Женщины такие злюки!
- Ну что ты, милая! - воскликнула миссис Смолл. - Какие же мы злюки?
Юфимия залилась беззвучным смехом и, взвизгнув, проговорила сдавлен-
ным голосом, будто ее душили:
- О-о! Вы меня когда-нибудь уморите, тетечка!
Суизин не видел в этом ничего забавного; он терпеть не мог, когда лю-
ди смеялись, а ему самому не было смешно. Да, откровенно говоря, он
просто не переносил Юфимии и отзывался о ней так: "Дочь Ника, как ее там
зовут - бледная такая?" Он чуть не сделался ее крестным отцом -
собственно, он сделался бы им неизбежно, если бы не восстал так реши-
тельно против ее иностранного имени: Суизину совсем не улыбалось стать
крестным отцом. Повернувшись к Фрэнси, он с достоинством сказал:
- Прекрасная погода... э-э... для мая месяца.
Но Юфимия, знавшая, что дядя Суизин не захотел сделать ее своей
крестницей, повернулась к тете Эстер и начала рассказывать о встрече с
Ирэн - миссис Сомс - в магазине церковно-экономического общества.
- И Сомс тоже там был? - спросила тетя Эстер, которой миссис Смолл
еще не удосужилась ничего рассказать.
- Сомс? Конечно нет!
- Неужели она поехала по магазинам одна?
- Не-ет! С ней был мистер Босини. Она изумительно одета.
Но Суизин, услышав имя Ирэн, строго взглянул на Юфимию, которая, по
правде говоря, всегда выглядела непрезентабельно, во всяком случае в
платье, и сказал:
- Одета, как и подобает изящной леди. На нее всегда приятно посмот-
реть.
В эту минуту доложили о приезде Джемса с дочерьми. Дарти, захотевший
выпить, слез у Мраморной арки, заявив, что ему надо быть у дантиста,
взял кэб и к этому времени уже восседал у окна своего клуба на Пикадил-
