вынесена наверх и в комнате остались только причудливые продукты цивили-
зации, известные под названием "мебели для раутов".
В самом дальнем углу, осененное пальмами, стояло пианино с раскрытым
на пюпитре вальсом "Кенсингтонское гулянье".
Роджер не захотел пригласить оркестр. Он не мог понять, зачем нужен
оркестр; он не согласен на такой расход - и кончено. Фрэнси (ее мать,
давно уже доведенная Роджером до хронической ипохондрии, в таких случаях
ложилась в постель) пришлось удовольствоваться одним пианино, присовоку-
пив к нему некоего молодого человека, игравшего на корнет-а-пистоне: но
она постаралась расставить пальмы с таким расчетом, чтобы люди не очень
прозорливые могли заподозрить за ними присутствие нескольких музыкантов.
Фрэнси решила сказать, чтобы играли погромче, - из одного только корнета
можно извлечь массу звуков, если играть с душой.
Наконец все было закончено. Фрэнси выбралась из мучительного лабирин-
та всяческих ухищрений, которого не минуешь, затеяв сочетать фешене-
бельный прием с разумной экономностью Форсайтов. Худенькая, но элегант-
ная, она расхаживала с места на место в светло-желтом платье, отделанном
на плечах пышными воланами из тюля, и натягивала перчатки, в последний
раз оглядывая зал.
С нанятым на сегодняшний вечер лакеем (Роджер держал только женскую
прислугу) она обсудила вопрос о вине. Понятно ли ему, что мистер Форсайт
приказал подать дюжину бутылок шампанского от Уитли? Но если дюжины не
хватит (вряд ли, конечно, - большинство дам будет пить воду), но если не
хватит, есть еще крюшон - пусть обходится как умеет.
Неприятно говорить лакею такие вещи - ужасно унизительно, но что по-
делаешь с отцом? И правда, Роджер всегда ворчал из-за этих балов, а по-
том появлялся в гостиной - румяный, крутолобый - с таким видом, словно
все это была его собственная затея: он улыбался и даже приглашал к ужину
самую хорошенькую женщину, а в два часа, когда начиналось настоящее ве-
селье, незаметно подходил к музыкантам, приказывал сыграть "Боже, храни
королеву" и удалялся к себе.
Фрэнси только на то и надеялась, что он быстро устанет и отправится
спать.
В обществе двух-трех преданных подруг, которые явились в дом с утра,
Фрэнси поела холодной курятины и выпила чаю, наспех сервированного в
пустой маленькой комнатке наверху; мужчин послали обедать в клуб Юстаса
- им надо поесть как следует.
Ровно в девять часов приехала миссис Смолл. В очень сложных выражени-
ях она извинилась за Тимоти и обошла молчанием отсутствие тети Эстер,
которая в последнюю минуту попросила оставить ее в покое. Фрэнси приняла
тетку очень радушно, усадила на маленький стульчик и ушла; тетя Джули,
впервые после смерти тети Энн надевшая светло-лиловое шелковое платье,
надула губы и осталась сидеть в полном одиночестве.
Вскоре из верхних комнат спустились преданные подруги, словно по вол-
шебству оказавшиеся в платьях разных цветов, но с одинаковыми пышными
воланами из тюля на плечах и на груди, так как все они по странному сов-
падению были как на подбор очень худощавы. Подруг подвели к миссис
Смолл. Каждая поговорила с ней несколько секунд, потом они все сбились в
кучку, болтали, теребили в руках программы и украдкой поглядывали на
дверь в ожидании прихода кого-нибудь из приглашенных мужчин.
Вошли группой сыновья Николаев, всегда пунктуальные - на Лэдброк-Гров
пунктуальность была в моде, - следом за ними Юстас с братьями - мрачные,
пропахшие табачным дымом.
Один за другим появились два-три поклонника Фрэнси; с них она заранее
взяла слово приехать вовремя. Все они были чисто выбриты и оживлены той
оживленностью, которая с некоторых пор была в таком ходу среди кенсинг-
тонской молодежи; друг к другу эти юноши относились весьма благодушно; у
них были пышные галстуки, белые жилеты и носки со стрелками. Носовой
платок каждый прятал под обшлаг. Они двигались с непринужденной весе-
лостью, вооружившись привычным оживлением, словно знали, что от них ждут
здесь великих деяний. Отказавшись от традиционной торжественной маски
танцующего англичанина, они танцевали с безмятежным, очаровательным, уч-
тивым выражением на лице; подпрыгивали и кружили вихрем своих дам, счи-
тая излишним педантически следовать ритму.
На остальных танцоров поклонники Фрэнси поглядывали с легким презре-
нием: только у этой веселой команды, у них, героев кенсингтонских танцу-
лек, можно научиться умению держать себя, улыбаться и танцевать.
Поток гостей увеличивался; мамаши расселись вдоль стены напротив две-
рей, более подвижная публика влилась в толпу танцующих.
Мужчин не хватало, и дамы, оставшиеся без кавалеров, смотрели на тан-
цы с тем патетическим выражением, с той терпеливой, кислой улыбкой, ко-
торая, казалось, говорила: "О нет! Не обманете! Я знаю, что вы не ко
мне. Я на это и не надеюсь!" И Фрэнси то и дело упрашивала своих поклон-
ников или кого-нибудь из неискушенных:
- Ну, сделайте мне удовольствие, пойдемте, я вас познакомлю с мисс
Пинк; она очаровательная девушка! - и подводила их к ней.
- Мисс Пинк - мистер Гэтеркоул. У вас, может быть, остались свободные
танцы?
Улыбаясь деланной улыбкой и слегка краснея, мисс Пинк отвечала:
- Да, кажется, остались! - и, заслонив рукой чистое карнэ, лихорадоч-
но записывала Гэтеркоула где-то в самом конце под тем танцем, который он
предлагал.
Но стоило только молодому человеку отойти, пробормотав что-то насчет
духоты, она снова застывала в позе безнадежного ожидания, снова улыба-
лась терпеливой, кислой улыбкой.
Мамаши наблюдали за дочерьми, медленно обмахиваясь веерами, и в гла-
зах их можно было прочесть всю повесть об успехах дочерей. Что же каса-
ется бесконечного сидения здесь, усталости, молчания, изредка прерывае-
мого коротким разговором, то чего только не вытерпишь, лишь бы девочки
веселились! Но видеть, что их не замечают, проходят мимо! Ах! Они улыба-
лись, но глаза их метали молнии, как глаза потревоженного лебедя; им хо-
телось вцепиться в модные брюки молодого Гэтеркоула и подтащить его к
дочери - нахала!
И вся жестокость, вся суровость жизни - ее пафос, ее переменчивое
счастье, тщеславие, самопожертвование, покорность - все было здесь на
поле брани кенсингтонской гвстиной.
То тут, то там влюбленные, не похожие на поклонников Фрэнси - эти бы-
ли совсем особой породы, - нет, просто влюбленные, дрожащие, краснеющие,
молчаливые, искали друг друга мимолетными взглядами, искали встреч и
прикосновений в сумятице бала и время от времени танцевали вместе, сия-
нием глаз привлекая к себе внимание случайного наблюдателя.
В десять часов - минута в минуту - появились Эмкли, Рэчел, Уинифрид
(Дарти оставили дома, потому что в прошлый раз он выпил у Роджера слиш-
ком много шампанского) и Сисили, самая младшая, - это был ее первый вы-
езд; следом за ними прямо с обеда в отчем доме приехали Ирэн и Сомс.
Платья у этих дам были очень открытые и без всякого тюля - более отк-
ровенные туалеты сразу же показывали, что обладательницы их приехали из
более фешенебельных кварталов по ту сторону парка.
Отступив перед танцующими парами, Сомс занял место у стены. Он воору-
жился бледной улыбкой и стал смотреть на танцы. Вальс следовал за
вальсом, пара за парой проносилась мимо - с улыбками, смехом, обрывками
разговоров; или же с твердо сжатыми губами и с взглядом, ищущим кого-то
в толпе; или тоже молча, с еле заметной улыбкой, с глазами, устремленны-
ми друг на друга. И аромат бала, запах цветов, волос и духов, которые
так любят женщины, подымался душной волной в теплом воздухе летнего ве-
чера.
Молчаливый, насмешливо улыбающийся Сомс, казалось, ничего не видел
вокруг себя; но время от времени глаза его находили в толпе то, что он
искала устремлялись туда, и улыбка исчезала с его губ.
Он ни с кем не танцевал. Некоторые мужья танцуют с женами, но чувство
"приличия" не позволяло Сомсу танцевать с Ирэн со времени их свадьбы, и
только одному богу Форсайтов известно, приносило ли это ему облегчение
или нет.
Она проносилась мимо, танцуя с другими мужчинами, платье цвета ирисов
развевалось вокруг ее ног. Она танцевала хорошо; ему уже надоело выслу-
шивать комплименты дам, говоривших с кислой улыбкой: "Как прекрасно тан-
цует ваша жена, мистер Форсайт, просто наслаждение смотреть!" Надоело
отвечать, искоса поглядывая на них: "Вы находите?"
Одна пара неподалеку от него кокетливо обмахивалась по очереди вее-
ром, и Сомсу был неприятен ветер, который они подняли. Тут же рядом ос-
тановилась Фрэнси с кем-то из своих поклонников. Они говорили о любви.
Позади себя Сомс услышал голос Роджера, отдававшего горничной распо-
ряжения относительно ужина. Все здесь далеко не первого сорта! Не надо
было приезжать. Перед тем как собираться, он спросил Ирэн, нужно ли ему
ехать; она ответила со своей обычной улыбкой, сводившей его с ума: "О
нет!"
Зачем же он поехал? Последние четверть часа он даже не видел ее. А
вот Джордж направляется к нему с сардоническим видом; теперь от него уже
не скроешься.
- Видал "пирата"? - спросил этот присяжный остряк. - Он в боевой го-
товности - подстригся и все такое прочее!
Сомс сказал, что не видел, пересек залу, опустевшую на время перерыва
между танцами, вышел на балкон и взглянул на улицу.
Подъехала карета с запоздавшими гостями; около дверей стояла кучка
тех терпеливых зевак - завсегдатаев лондонской улицы, - которых так при-
тягивают освещенные окна и музыка; их запрокинутые лица, выделявшиеся
бледным пятном над темными фигурами, смотрели вверх с тупым упорством,
раздражавшим Сомса: зачем им позволяют слоняться по улицам, почему по-
лисмен не прогонит их отсюда?
Но полисмен не обращал на зевак никакого внимания; широко расставив
ноги, он стоял на красной дорожке, постеленной через тротуар; его лицо,
видневшееся из-под каски, смотрело вверх с тем же тупым упорством.
Напротив, за решеткой, при свете фонарей виднелись ветки деревьев,
блестящие, чуть трепещущие на легком ветерке; дальше - освещенные окна
домов на другой стороне улицы, словно глаза, смотрящие вниз, в безмятеж-
ную темноту сада; а надо всем этим - небо, поразительное лондонское не-
бо, подсвеченное заревом бесчисленных огней; звездный покров, вытканный
из людских нужд, людских мечтаний, - необъятное зеркало, отражающее пыш-
ность и убожество, ночь за ночью дарящее свою мягкую усмешку множеству
домов, парков, дворцов, лачуг, Форсайтам, полисменам и терпеливой кучке
уличных зевак.
Сомс повернулся и из-за своего прикрытия снова посмотрел в освещенный
зал. На балконе прохладнее. Он видел, как вошли запоздалые гости - Джун
с дедом. Что их так задержало? Они остановились в дверях. Вид у обоих
был измученный. Подумать только! Дядя Джолион выбрался из дому в такой
поздний час! Почему Джун не заехала, как всегда, за Ирэн? И Сомс вдруг
вспомнил, что Джун давно уже не показывалась у них в доме.
Глядя на нее с беспричинным злорадством. Сомс заметил, как Джун вдруг
изменилась в лице, побледнела так, что, казалось, вот-вот упадет без
чувств, потом залилась румянцем. Повернувшись в направлении ее взгляда,
Сомс увидел жену, выходившую под руку с Босини из зимнего сада в проти-
воположном конце гостиной. Она подняла на Босини глаза, вероятно, отве-
чая на какой-то его вопрос, и он тоже пристально смотрел на нее.
Сомс опять взглянул на Джун. Она держала старого Джолиона под руку и
как будто просила его о чем-то. Сомс уловил удивленный взгляд дяди; они
повернулись и исчезли за дверью.
Снова заиграла музыка - начали вальс; неподвижный, точно статуя в ни-
ше окна, не дрогнув ни одним мускулом, но уже без улыбки. Сомс ждал, что
будет дальше. Вскоре в нескольких шагах от балкона мимо него промелькну-
ли Ирэн и Босини. Сомс уловил запах ее гардений, увидел, как волнуется
