скажешь - да разве можно сказать что-нибудь плохое про такого славного
молодца? Однако его положение в жизни никуда не годится; история с Джун
тоже ничем не лучше. Во всем этом было что-то роковое, а человек с его
характером не мог ни понять рока, ни примириться с ним.
Решив написать сыну, старый Джолион не надеялся, что из этого выйдет
что-нибудь путное. Еще на балу у Роджера ему стало ясно, к чему все это
клонится; чтобы высчитать, сколько будет дважды два, старому Джолиону
требовалось гораздо меньше времени, чем многим другим, а имея перед гла-
зами пример собственного сына, он знал лучше всех остальных Форсайтов,
что бледное пламя опаляет людям крылья, хотят они этого или нет.
До помолвки Джун, когда она и миссис Сомс были неразлучны, старый
Джолион достаточно часто встречался с Ирэн, чтобы почувствовать ее обая-
ние. Она не была ни вертушкой, ни кокеткой - слова, милые сердцу людей
его поколения, любивших называть вещи добротными, обобщающими и не сов-
сем точными именами; но в ней чувствовалось что-то опасное. Он и сам не
мог сказать, в чем тут дело. Попробуйте поговорить с ним о свойствах,
присущих некоторым женщинам, о той обольстительности, которая не зависит
даже от них самих! Он ответит вам: "Вздор!" В Ирэн чувствуется что-то
опасное, и дело с концом! Ему хотелось закрыть глаза на все это. Раз уже
случилось, пусть так оно и будет; он не желает больше об этом слышать,
ему хочется только одного: спасти Джун и вернуть ей душевный покой. Ста-
рый Джолион все еще надеялся снова найти в Джун свое утешение.
Итак, он отправил письмо. Ответ был мало вразумительный. Что же каса-
ется самого разговора с Боснии, то о нем, в сущности говоря, упоминалось
всего-навсего одной странной фразой: "Насколько я понимаю, его захватило
потоком". Потоком! Каким потоком? Что теперь за странная манера выражать
свои мысли!
Старый Джолион вздохнул и сунул последние бумаги во внутренний карман
саквояжа; он прекрасно знал, что подразумевалось под "потоком".
Джун вышла из столовой и помогла ему надеть пальто. По костюму и по
решительному выражению ее лица старый Джолион сразу же понял, что после-
дует дальше.
- Я тоже поеду, - сказала она.
- Глупости, дорогая; я прямо в Сити. Нечего тебе слоняться по городу.
- Мне надо повидать миссис Смич.
- Опять ты вздумала возиться со своими "несчастненькими!" - проворчал
старый Джолион.
Он не поверил этому предлогу, но спорить не стал. С ее упрямством все
равно не сладишь.
На вокзале он усадил Джун в приехавший за ним самим экипаж - очень
характерный поступок для старого Джолиона, совсем не страдавшего эгоиз-
мом.
- Только не очень утомляйся, дорогая, - сказал он и, подозвав кэб,
уехал в Сити.
Джун отправилась сначала в один из переулочков Пэддингтона, где жила
"несчастненькая" миссис Смич - пожилая особа, по профессии судомойка;
но, послушав с полчаса ее как всегда горестные излияния и чуть ли не на-
сильно заставив старушку примириться на время со своей участью, она пое-
хала на Стэнхоп-Гейт. Большой дом стоял пустой и темный.
Джун решила выведать хоть что-нибудь, выведать любой ценой. Лучше уз-
нать самое худшее и покончить со всем этим. План ее был таков: поехать
сначала к тетке Фила, миссис Бейнз, а если там ничего не добьешься, - к
самой Ирэн. Она не отдавала себе ясного отчета в том, что ей, собствен-
но, дадут эти визиты.
В три часа Джун приехала на Лаундес-сквер. Повинуясь инстинкту, появ-
ляющемуся у женщин в минуты опасности, она надела самое лучшее платье и
отправилась на поле битвы, глядя вперед с такой же отвагой, как старый
Джолион. Ее страхи уступили место нетерпению.
В ту минуту, когда доложили о приезде Джун, тетка Босини, миссис
Бейнз (звали ее Луиза), находилась на кухне и присматривала за кухаркой
- миссис Бейнз была великолепная хозяйка, а, как всегда говорил сам
Бейнз, "хороший обед - великое дело". Ему лучше всего работалось в пос-
леобеденные часы. Этот самый Бейнз и построил блистательный ряд высоких
красных домов в Кенсингтоне, которые вместе со многими другими домами
оспаривают славу "самых уродливых построек в Лондоне".
Услыхав о приезде Джун, миссис Бейнз поспешила в спальню и, вынув из
запертого в комоде красного сафьянового футляра два больших браслета,
надела их на свои белые руки - миссис Бейнз в значительной степени было
присуще то самое "чувство собственности", которое, как мы знаем, являет-
ся пробным камнем форсайтизма и основой высокой нравственности.
Зеркало гардероба отражало невысокую коренастую фигуру миссис Бейнз,
явно склонную к полноте и одетую в платье, сшитое под ее собственным
присмотром из материи весьма неопределенных тонов, напоминающих окраску
коридоров в больших гостиницах. Она подняла руки к волосам, причесанным
a la Princesse de Galles, и поправила их кое-где, чтобы прическа лучше
держалась; взгляд ее был полон бессознательной трезвости, словно она
присматривалась к какому-то очень неприглядному факту и старалась повер-
нуть его к себе выгодной стороной. В юности на щеках миссис Бейнз цвели
розы, но преклонный возраст покрыл эти щеки пятнами, и в то время как
она проводила по лбу пуховкой, глаза ее смотрели в зеркало с черствой,
отталкивающей прямотой. Положив пуховку, она несколько минут стояла пе-
ред зеркалом неподвижно, пристраивая на лицо улыбку, в которой участво-
вали и ее прямой величественный нос, и подбородок (никогда не отличав-
шийся своими размерами, а сейчас и вовсе еле заметный по соседству с мо-
гучей шеей), и тонкие поджатые губы - Быстро, чтобы сохранить эффект
улыбки, она подобрала обеими руками подол и спустилась по лестнице.
Миссис Бейнз давно поджидала визита Джун. До нее уже дошли слухи, что
между племянником и его невестой происходит что-то неладное. Ни тот, ни
другая не заглядывали к ней уже несколько недель. Она много раз пригла-
шала Фила к обеду, но на эти приглашения он неизменно отвечал: "Занят".
Миссис Бейнз тревожилась инстинктивно, а чутье у этой достойнейшей
женщины было необычайно острое. Ей следовало родиться в семье Форсайтов;
с точки зрения молодого Джолиона, вкладывавшего в это слово особый
смысл, у миссис Бейнз были, конечно, все права на такую привилегию, и
поэтому она заслуживает особой характеристики.
Миссис Бейнз ухитрилась так удачно выдать замуж трех дочерей, что, по
мнению многих, девушки этого даже не заслуживали, так как они отличались
той невзрачностью, какую, как правило, можно встретить только в семьях,
имеющих отношение к более почтенным профессиям. Ее имя числилось в коми-
тетах, ведавших множеством благотворительных дел: балами, спектаклями,
базарами, которые возглавляла церковь, - миссис Бейнз давала свое имя
только в тех случаях, когда чувствовала твердую уверенность, что все бу-
дет организовано под надлежащим присмотром.
По ее собственным словам, она стояла за то, чтобы подводить деловую
основу решительно подо все; функции церкви, благотворительных комитетов
- да всего, чего угодно, - должны заключаться в упрочении Общества. Поэ-
тому неорганизованность миссис Бейнз считала безнравственной. Все Дело в
организации, ибо только организация даст чувство уверенности, что ваши
деньги потрачены не зря. Организация - и еще раз организация. Не, может
быть никакого сомнения, что миссис Бейнз была тем, чем считал ее старый
Джолион, - докой по этой части; правда, он шел дальше и называл ее "тре-
щоткой".
Все начинания, под которыми ставилось и ее имя были так идеально ор-
ганизованы, что к тому времени, когда под - считывали барыши, начинания
эти становились похожими на молоко, с которого сняты все сливки челове-
ческой сердечности. Но, по справедливому замечанию миссис Бейнз, сенти-
менты тут неуместны. По правде говоря, она была чуть-чуть академична.
Эта достойная женщина, пользовавшаяся большим уважением в церковных
кругах, была одной из старших жриц в храме форсайтизма, денно и нощно
поддерживающих неугасимый огонь в светильнике, горящем перед богом
собственности, на алтаре которого начертаны возвышенные слова: "Ничего
даром, а за пенни самую малость".
Когда миссис Бейнз входила в комнату, чувствовалось появление чего-то
весьма солидного; в этом, вероятно, и заключался секрет ее популярности
как дамы-патронессы. Такая солидность по душе людям, которые платят
деньги; и на балах они взирали на прямоносую дородную миссис Бейнз, сто-
явшую в платье с блестками в окружении своих помощников, как на полко-
водца.
Единственное, чего ей не хватало, - это второго имени. Она играла
большую роль в своем обществе - среди представителей крупной буржуазии,
во всех его группах и кружках, встречавшихся на общем поле битвы благот-
ворительной деятельности - на том поле битвы, где все они получали такое
удовольствие от соприкосновения с людьми Общества, которое пишется с
большой буквы. Она играла роль в обществе, которое пишется с маленькой
буквы, в той гораздо более широкой, более значительной и могущественной
корпорации, где христианско-коммерческие институты, правила и принципы,
нашедшие свое воплощение в ней самой, были горячей кровью, свободно раз-
ливавшейся по жилам, - твердой валютой, а не тем суррогатом, что напол-
нял вены маленького Общества, начинающегося с большого "О". Люди, знав-
шие миссис Бейнз, чувствовали в ней трезвость - трезвость женщины, кото-
рая ничему не отдается целиком и вообще старается уделять другим как
можно меньше.
У миссис Бейнз были самые скверные отношения с отцом Босини, для ко-
торого она нередко служила объектом совершенно непростительных с его
стороны издевательств. Теперь, вспоминая умершего, она называла его сво-
им "милым непочтительным братом".
Миссис Бейнз встретила Джун с тщательно разыгранным радушием, на что
она была мастерица, и с некоторой опаской, если такая известная в дело-
вых и церковных кругах женщина вообще могла опасаться кого-либо. Джун,
несмотря на всю свою хрупкость, обладала большим чувством собственного
достоинства, и это чувство собственного достоинства сквозило в ее
бесстрашных глазах. И миссис Бейнз прекрасно понимала, что в этой неп-
реклонной прямоте Джун было много форсайтского. Будь эта девушка просто
откровенна и смела, миссис Бейнз сочла бы ее "сумасбродкой" и ничем,
кроме презрения, не удостоила бы; будь в ней просто много форсайтских
черт, как, скажем, у Фрэнси, она покровительствовала бы ей из чистого
уважения к благородному металлу; но Джун, несмотря на всю свою миниатюр-
ность (миссис Бейнз обычно приводили в восторг вещи внушительных разме-
ров), вселяла в нее какое-то чувство неловкости; и она усадила Джун в
кресло лицом к окну.
Ее уважение к Джун объяснялось еще одним обстоятельством, признать
которое миссис Бейнз - женщина набожная и не поддающаяся мирским соблаз-
нам - вряд ли согласилась бы: она часто слышала от мужа, что старый Джо-
лион богатый человек, и Джун очень выигрывала в ее глазах благодаря это-
му чрезвычайно резонному обстоятельству. Сегодня миссис Бейнз испытывала
те же чувства, с какими мы читаем роман о некоем молодом человеке в нас-
ледстве и трепещем от страха, как бы автор не совершил ужасного промаха,
оставив своего героя к концу книги ни с чем.
В ее обращении с Джун было много теплоты; миссис Бейнз никогда еще не
видела с такой ясностью, какая это редкая и достойная девушка. Она спра-
вилась о здоровье старого Джолиона. Поразительно сохранился для своего
возраста; такой статный, моложавый, сколько ему лет? Восемьдесят один!
Никогда бы не дала! Они живут на море? Чудесно! Фил, наверное, пишет
Джун каждый день? Ее светло-серые глаза широко открылись; но девушка вы-
держала этот взгляд не дрогнув.
- Нет, - сказала она, - совсем не пишет!
Миссис Бейнз потупилась: ее веки опустились невольно, но все-таки
