- Все смеетесь над старухой? Нет, это не по мне. Все равно что парик
надеть. А волосы-то у меня остались густые, как прежде. Я ведь для своих
лет замечательно сохранилась, есть за что бога благодарить. Только живо-
том маюсь. Похоже, там что-то есть.
Динни увидела в ее глазах испуг и страдание.
- Как поживает Бенджамен, Бетти?
Взгляд старухи изменился. Глаза повеселели, хотя остались такими же
рассудительными, словно она смотрела на ребенка.
- Ну, с отцом-то все в порядке, мисс. С ним, кроме ревматизма, никог-
да ничего не бывает. Он сейчас в огороде - пошел в земле покопаться.
- А как Голди? - осведомилась Динни, с грустью глядя на сидевшего в
клетке щегла. Ей было невыносимо видеть птиц в клетках, но у нее не хва-
тало духу намекнуть старикам на их маленького любимца, веселого даже за
решеткой. Кроме того, они утверждали, что, если ручного щегла выпустить
на волю, его сейчас же заклюют до смерти.
- Ох! - воскликнула старушка. - До чего же он заважничал, с тех пор
как вы подарили ему клетку побольше. - Глаза ее загорелись. - Подумать
только, мисс Динни! Капитан женился, а тут против него такое ужасное де-
ло затеяли. Что они там думают? За всю жизнь такого не слыхивала. Чтобы
одного из Черрелов таким манером потащили на суд, - это уж слишком!
- И все же это так, Бетти.
- Говорят, она славная молодая леди. А жить-то они где будут?
- Пока неизвестно. Надо подождать, - пусть сначала дело кончится.
Может быть, здесь; может быть, он получит место в колониях. Конечно,
им придется туговато.
- Страхи какие! В старое время этого не бывало. Как теперь насели на
дворянство, боже милостивый! Я все вспоминаю вашего прадедушку, мисс
Динни. До чего он ловко четверкой правил! Я тогда еще совсем пигалицей
была. Такой славный старый джентльмен - обходительный, можно сказать!
Подобные замечания о дворянстве всегда вызывали у Динни чувство не-
ловкости, тем более в устах старушки, которая, как знала девушка, была
одной из восьми детей работника с фермы, чье жалованье равнялось один-
надцати шиллингам в неделю, и которая, вырастив семерых детей, существо-
вала теперь вместе с мужем лишь на пособие по старости.
- Бетти, милая, что вам можно есть? Я скажу кухарке.
- Большое вам спасибо, мисс Динни. Кусочек постной свинины вроде
иногда могу съесть.
Глаза старухи потемнели, в них снова мелькнула тревога.
- Так ужасно болит! Иногда прямо рада была бы богу душу отдать.
- Ну, что вы, Бетти, милая! Просто посидите немножко на подходящей
пище и сразу начнете чувствовать себя лучше.
Старушка улыбнулась:
- Тревожиться-то нечего - я для своих лет замечательно сохранилась.
А когда для вас зазвонят колокола, мисс Динни?
- Не стоит об этом, Бетти. Я знаю одно: сами по себе они не зазвонят.
- Да, теперь люди женятся поздно. Семьи стали маленькие, не то что в
мое время. Вот моя старая тетка - та родила восемнадцать детей и вырас-
тила одиннадцать.
- В наши дни для них не нашлось бы ни жилья, ни работы.
- Эх, изменилась страна!
- Наша, слава богу, еще меньше, чем другие.
Взгляд Динни обежал комнату, где эти двое стариков провели лет
пятьдесят жизни. Все - от кирпичного пола до потолочин - было тщательно
выскоблено и дышало уютом.
- Ну, Бетти, мне пора. Я гощу у приятельницы в Лондоне и до ночи
должна вернуться. Я велю кухарке прислать вам кое-какой еды. Это будет
повкуснее, чем свинина. Не вставайте!
Но маленькая старушка была уже на ногах. Взгляд ее стал задушевно
ласковым.
- Я так рада, что повидала вас, мисс Динни. Храни вас бог, и пусть у
капитана больше не будет хлопот с этими ужасными людьми.
- До свидания, Бетти, милая. Передавайте привет Бенджамену.
Динни пожала руку старушке и вышла к собакам, ожидавшим ее на вымо-
щенной плитами дорожке. Как всегда после таких визитов, она испытывала
умиление, и ей хотелось поплакать. Вот они, корни! Их не хватало ей в
Лондоне, их не хватало бы ей и на широких бескрайних просторах. Она доб-
ралась до узкой, вытянутой в длину буковой рощи, толкнула незапертую
расшатанную калитку, вошла и влезла на сырой поваленный ствол, от кото-
рого сладко пахло корой. Слева - иссиня-серое небо, расколотое искрив-
ленными стволами деревьев; справа - вспаханное под пар поле. Заяц, си-
девший там на задних лапах, повернулся и пустился наутек вдоль живой из-
городи. Под носом у одной из собак с пронзительным криком поднялся фазан
и взмыл над макушками. Динни вышла из леска и остановилась, глядя вниз
на свой длинный серый дом, полускрытый кустами магнолий и купами де-
ревьев. Над двумя трубами курился дымок, на коньке крыши пятнышками бе-
лели трубастые голуби. Девушка глубоко вздохнула и простояла там целых
десять минут, вбирая в себя живительный воздух, словно политое растение
влагу. Пахло листьями, свежей землей и близким дождем. Последний раз
Динни была здесь в конце мая. Тогда она дышала летним ароматом, и каждый
глоток его был воспоминанием и надеждой, болью и радостью...
После чая они двинулись обратно. Флер снова вела машину, верх которой
пришлось поднять.
- Должна признаться, никогда не видела большей глуши, чем Кондафорд,
- объявила ее безжалостная молодая родственница. - Я бы здесь просто
умерла. После него даже Липпингхолл не кажется деревней.
- Потому что здесь все так ветхо и запущено, да?
- Знаете, я всегда твержу Майклу, что ваша ветвь семьи - одна из наи-
менее колоритных и наиболее интересных древностей, еще уцелевших в Анг-
лии. Вы совершенно незаметны, держитесь в самой глубине сцены.
Даже для писателей вы слишком несенсационны. Тем не менее вы сущест-
вуете и будете существовать, хоть я и не понимаю - как. Против вас все -
начиная от налога на наследство и кончая граммофонами. Но вы все-таки
упорно влачите свои дни в разных концах страны, занимаясь тем, чего ник-
то не знает и до чего никому нет дела. У большинства таких, как вы, нет
даже Кондафорда, куда можно вернуться умирать, и все же вы сохраняете
корни и чувство долга. Вот у меня нет ни того, ни другого, - я наполови-
ну француженка. У семьи моего отца, у Форсайтов, были корни, но от-
сутствовало чувство долга - по крайней мере в том виде, как у вас. Я хо-
чу сказать - в смысле служения чему-то. Я восхищаюсь им, Динни, но оно
нагоняет на меня смертную скуку. Это оно заставляет вас убивать моло-
дость на историю с Ферзом. Чувство долга - это недуг, Динни, прекрасный
недуг.
- Как же, по-вашему, я должна с ним бороться?
- Дать волю своим инстинктам. Трудно представить себе, что еще старит
человека быстрее, чем то, что вы делаете сейчас. Диана - из той же поро-
ды: у Монтжоев в Дамфришире есть нечто вроде своего Кондафорда. Я восхи-
щаюсь ее терпением, но считаю это безумием с ее стороны. Все равно - ко-
нец один, и чем дольше его оттягивать, тем будет тяжелее.
- Я понимаю, что она поступает так во вред себе, но, надеюсь, и сама
сделала бы то же.
- А я так не поступила бы, - весело призналась Флер.
- Я не верю, что человек знает, как он поступит, пока дело не дошло
до самого главного.
- Вся соль в том, чтобы до него не дошло.
В голосе Флер зазвенел металл, складка губ стала жесткой. Динни всег-
да находила, что Флер обаятельна именно своей таинственностью.
- Вы не видели Ферза, - сказала девушка, - а не увидев его, нельзя
понять жалость, которую он вызывает.
- Все это сантименты, дорогая, а я бесчувственна.
- Я уверена. Флер, - прошлое есть и у вас, а тот, у кого оно есть, не
бывает бесчувственным.
Флер быстро взглянула на нее, прибавила газ и бросила:
- Время включить фары.
Остальную дорогу она болтала об искусстве, литературе и прочих ничего
не значащих предметах. Было около восьми, когда она высадила Динни на
Оукли-стрит.
Диана была дома. Она уже переоделась к обеду.
- Динни, - сказала она. - Он ушел.
XXV
Простые и зловещие слова!
- Утром, когда вы уехали, он был очень возбужден. Видимо, вообразил,
что мы сговорились все от него скрывать.
- Так оно и было, - прошептала Динни.
- Отъезд мадемуазель его еще больше расстроил. Вскоре после этого я
услыхала, как хлопнула входная дверь. С тех пор его нет. Что будет, если
он не вернется?
- Ох, Диана, я так этого хочу!
- Но куда же он ушел? Зачем? К кому? О господи, как это ужасно!
Динни с отчаянием смотрела на нее и молчала.
- Простите, Динни! Вы, должно быть, устали и голодны. Поедим, не до-
жидаясь обеда.
Тревожна была их трапеза в "берлоге" Ферза - этой комнате с панелями,
отделанной в очаровательных зеленовато-золотистых тонах. Затененный свет
мягко ложился на обнаженные плечи и руки двух женщин, на фрукты, цветы,
серебро. Разговор касался лишь самых нейтральных тем. Наконец горничная
вышла.
- Есть у него ключ? - спросила Динни.
- Да.
- Позвонить дяде Эдриену?
- Чем он поможет? Если Роналд вернется и застанет его здесь, будет
еще опаснее.
- Ален Тесбери обещал мне приехать в любой момент, если понадобится,
- Нет, сегодня уж справимся как-нибудь сами, а завтра посмотрим.
Динни кивнула. Ей было страшно, но мысль, что Диана может это заме-
тить, страшила девушку еще больше: она здесь для того, чтобы поддержать
Диану своей твердостью и спокойствием.
- Пойдемте наверх. Вы мне споете, - предложила она наконец.
В гостиной Диана поочередно спела "Долину", "Хижину в Юрте", "Косьбу
ячменя", "Ветку тимьяна", "Дроморский замок", и прелесть комнаты, песен
и певицы сняла с Динни тягостное ощущение кошмара. Она погрузилась в
мечтательную дремоту, как вдруг Диана остановилась.
- Дверь хлопнула!
Динни вскочила и встала подле клавикордов:
- Пойте, пойте! Ни слова ему не говорите и не подавайте вида.
Диана снова заиграла и запела ирландскую песню "Долго ль мне плакать,
тебе рас певать?" Дверь распахнулась, и в зеркале, стоявшем на другом
конце комнаты, Динни увидела Ферза, который стоял и слушал.
- Пойте, - шепнула она.
Долго ль мне плакать, тебе распевать?
Долго ль еще мне по милой страдать?
Ах, почему не могу я забыть
Ту, что не хочет меня полюбить?
Ферз по-прежнему стоял и слушал. Вид у него был такой, словно он до
предела разбит усталостью или мертвецки пьян: волосы растрепаны, рот
растянут, зубы оскалены. Наконец он шагнул вперед, явно стараясь не шу-
меть. Прошел в дальний угол к кушетке и опустился на нее. Диана умолкла.
Динни, рука которой обвивала ее плечи, почувствовала, как дрожит Диана,
стараясь совладать со своим голосом.
- Ты обедал, Роналд?
Ферз не ответил. Он смотрел на противоположную стену со странной и
жуткой усмешкой.
- Играйте, - шепнула Динни.
Диана заиграла "Красный сарафан". Она вновь и вновь повторяла эту
простую и красивую мелодию, словно гипнотизируя ею безмолвную фигуру му-
жа. Наконец она остановилась. Наступило трагическое молчание. Нервы Дин-
ни не выдержали, и она отрывисто спросила:
- На улице дождь, капитан Ферз?
Ферз провел рукой по брюкам и кивнул.
- Ты бы пошел переоделся, Роналд.
Он уперся локтями в колени и опустил голову на руки.
- Ты, наверно, устал, милый. Не пора ли тебе лечь? Принести тебе
есть?
Ферз не шелохнулся. Усмешка сбежала с его губ, глаза закрылись. У не-
го был вид человека, который заснул так же внезапно, как загнанная ло-
шадь валится наземь между оглоблями перегруженной телеги.
- Закройте инструмент, - шепотом бросила Динни. - Идемте ко мне.
Диана бесшумно опустила крышку и встала. Они немного подождали, дер-
жась за руки. Ферз не шевелился.
- Он в самом деле заснул? - чуть слышно спросила Динни.
Ферз вскочил:
- Где уж там заснуть! Начинается! Опять начинается! И я этого не вы-
несу, видит бог, не вынесу!
На мгновение гнев преобразил его. Но тут же он увидел, как они отшат-
