лишнего. И еще, если вы не будете возражать, они с радостью включили бы
вас в число членов.
- Так и включили бы? - сказал Сомс. - А кто это они?
Майкл назвал имена.
Сомс повел носом.
- Ух, сколько титулов! А это не опрометчивая затея?
- О нет, сэр. Одно то, что мы приглашаем вас, доказывает обратное. А
кроме того. Уилфрид Бентуорт, наш председатель, три раза отказывался от
титула.
- Ну, не знаю, - сказал Сомс. - Пойду посмотрю на них.
- Вы очень добры. Я думаю, что вид их вас вполне успокоит. - И он по-
вел Сомса вниз.
- Совершенно не в моем духе, - сказал Сомс, переступая порог. Его
приветствовали молчаливыми кивками и поклонами. У него сложилось впечат-
ление, что до его прихода они все время пререкались.
- Мистер... мистер Форсайт, - сказал один из них, по-видимому, Бенту-
орт. - Мы просим вас как юриста войти в наш комитет и указать нам...
э-э... линию, сдержать наших бретеров, таких вот, как Фэнфилд, вы меня
понимаете... - И он взглянул поверх черепаховых очков на сэра Тимоти. -
Вот ознакомьтесь, будьте добры!
Он передал бумагу Сомсу, который тем временем уселся на стул, подод-
винутый ему девушкой-секретаршей. Сомс стал читать.
"Полагая, что есть обстоятельства, оправдывающие владение недвижимым
имуществом в трущобах, мы все же глубоко сожалеем о том явном равноду-
шии, с которым большинство владельцев относится к этому великому нацио-
нальному злу. Активное сотрудничество домовладельцев помогло бы нам осу-
ществить многое, что сейчас неосуществимо. Мы не хотим вызывать у кого
бы то ни было чувство омерзения к ним, но мы стремимся к тому, чтобы они
поняли, что должны посильно помочь стереть с нашей цивилизации это по-
зорное пятно".
Сомс прочел текст еще раз, придерживая двумя пальцами кончик носа,
потом сказал:
- "Мы не хотим вызывать у кого бы то ни было чувство омерзения". Не
хотите, так не надо; зачем же об этом говорить? Слово "омерзение"... Гм!
- Совершенно верно, - сказал председатель. - Вот видите, как ценно
ваше участие, мистер Форсайт.
- Совсем нет, - сказал Сомс, глядя по сторонам. - Я еще не решил
вступить в члены.
- Послушайте-ка, сэр! - и Сомс увидел, что к нему наклоняется чело-
век, похожий на генерала из детской книжки. - Вы что же, считаете, что
нельзя употребить такое мягкое слово, как "омерзение", когда мы отлично
знаем, что их расстрелять надо?
Сомс вяло улыбнулся; чего-чего, а милитаризма он терпеть не мог.
- Можете употреблять его, если вам так хочется, - сказал он, - только
ни я, ни какой другой здравомыслящий человек тогда в комитете не оста-
нется.
При этих словах по крайней мере четыре члена комитета заговорили сра-
зу. Разве он сказал что-нибудь слишком резкое?
- Итак, эти слова мы снимем, - сказал председатель. - Теперь, Шроп-
шир, давайте ваш параграф о кухнях. Это важно.
Маркиз начал читать; Сомс поглядывал на него почти благосклонно. Они
хорошо поладили в деле с Морландом. Параграф возражений не вызвал и был
принят.
- Итак, как будто все. И мне пора.
- Минутку, господин председатель. - Сомс увидел, что эти слова исхо-
дят из-под моржовых усов. - Я знаю этих людей лучше, чем кто-либо из
вас. Я сам начал жизнь в трущобах и хочу вам кое-что сказать. Предполо-
жим, вы соберете денег, предположим, вы обновите несколько улиц, но об-
новите ли вы этих людей? Нет, джентльмены, не обновите.
- Их детей, мистер Монтросс, детей, - сказал человек, в котором Сомс
узнал одного из тех, кто венчал его дочь с Майклом.
- Я не против воззвания, мистер Черрел, но я сам вышел из низов, и я
не мечтатель и вижу, какая нам предстоит задача. Я вложу в это дело
деньги, джентльмены, но я хочу предупредить вас, что делаю это с откры-
тыми глазами.
Сомс увидел, что глаза эти, карие и грустные, устремлены на него, и
ему захотелось сказать: "Не сомневаюсь!" Но, взглянув на сэра Лоренса,
он убедился, что и "Старый Монт" думает то же, и крепче сжал губы.
- Прекрасно, - сказал председатель. - Так как, же, мистер Форсайт, вы
с нами?
Сомс оглядел сидящих за столом.
- Я ознакомлюсь с делом, - сказал он, - и дам вам ответ.
В ту же минуту члены комитета встали и направились к своим шляпам, а
он остался один с маркизом перед картиной Гойи.
- Кажется, Гойя, мистер Форсайт, и хороший. Что, я ошибаюсь или он
действительно принадлежал когда-то Берлингфорду?
- Да, - сказал изумленный Сомс. - Я купил его в тысяча девятьсот де-
сятом году, когда лорд Берлингфорд распродавал свои картины.
- Я так и думал. Бедный Берлингфорд! И устроил же он тогда скандал в
палате лордов. Но они с тех пор ничего другого и не делали. Как это все
было по-английски!
- Очень уж они медлительны, - пробормотал Сомс, у которого о полити-
ческих событиях сохранились самые смутные воспоминания.
- Может, это и к лучшему, - сказал маркиз. - Есть когда раскаяться.
- Если желаете, я могу показать вам тут еще несколько картин, - ска-
зал Сомс.
- Покажите, - сказал маркиз; и Сомс повел его через холл, который к
тому времени очистился от шляп.
- Ватто, Фрагонар, Патер, Шарден, - говорил Сомс.
Маркиз, слегка нагнув голову набок, переводил взгляд с одной картины
на другую.
- Очаровательно! - сказал он. - Какой был восхитительный и никчемный
век! Что ни говорите, только французы умеют показать порок в привлека-
тельном свете, да еще, может быть, японцы - до того как их испортили.
Скажите, мистер Форсайт, можете вы назвать хоть одного англичанина, ко-
торому это удалось бы?
Сомс никогда не задумывался над этим вопросом и не был уверен, жела-
тельно ли это для англичанина; он не знал, что ответить, но маркиз заго-
ворил сам:
- А между тем, французы самый семейственный народ.
- Моя жена француженка, - сказал Сомс, глядя на кончик своего носа.
- Да что вы! - сказал маркиз. - Как приятно!
Сомс опять собирался ответить, но маркиз продолжал:
- Как они выезжают на пикники по воскресеньям - всей семьей, с хлебом
и сыром, с колбасой, с вином! Поистине замечательный народ!
- Мне больше нравятся англичане, - заявил Сомс. - Не так, может быть,
живописны, но... - Он замолчал, не перечислив добродетелей своей нации.
- Основатель моего рода, мистер Форсайт, был, несомненно, француз,
даже не нормандец. Есть легенда, что его наняли к Вильгельму Руфусу
[31], когда тот стал седеть, и велели поддерживать рыжий цвет его волос.
По-видимому, это ему удалось, так как впоследствии его наделили зе-
мельными угодьями. С тех пор у нас в семье повелись рыжие, Моя внучка...
- он птичьим глазком поглядел на Сомса, - впрочем, они, помнится, были
не в ладах с вашей дочерью.
- Да, - свирепо подтвердил Сомс, - были не в ладах.
- Теперь, я слышал, помирились.
- Не думаю, - сказал Сомс, - но это дело прошлое.
Сейчас, осаждаемый новыми страхами, он почти готов был пожалеть об
этом.
- Ну, мистер Сомс, вы мне доставили истинное удовольствие тем, что
показали картины. Ваш зять говорил мне, что хочет электрифицировать свою
кухню. Поверьте, ничто так не способствует хорошему пищеварению, как ку-
харка, которая никогда не горячится. Не забудьте передать это миссис
Форсайт!
- Передам, - сказал Сомс, - но французы консервативный народ.
- Прискорбно, но верно, - согласился маркиз, протягивая руку. - Всего
вам лучшего!
- Всего лучшего! - сказал Сомс и остался стоять у окна, глядя вслед
быстрой фигурке старика в серо-зеленом костюме с таким ощущением, словно
он сам слегка подвергся электрификации.
XII
ДИВНАЯ НОЧЬ
В Лоринге у волнореза сидела Флер. Мало что так раздражало ее, как
море. Она его не чувствовала. Море, о котором говорят, что оно вечно ме-
няется, угнетало ее своим однообразием - синее, мокрое, неотвязное. И
хотя она сидела лицом к нему, мысленно она от него отворачивалась. Она
прожила здесь неделю и не видала Джона. Они знали, где она, но навестила
ее только Холли; и верное чутье подсказало Флер причину - должно быть,
Энн поняла. А теперь она знала от Холли, что и Гудвуда ждать нечего. Не
везло ни в чем, и все существо ее возмущалось. Она пребывала в грустном
состоянии полной неопределенности. Знай она в точности, чего хочет, она
могла бы с собой сладить; но она не знала. Даже о Ките уже не нужно было
особенно заботиться: он совсем окреп и целые дни возился в песке с вед-
ром и лопаткой.
"Больше не могу, - подумала она, - поеду в город. Майкл мне обрадует-
ся".
Она позавтракала пораньше и поехала; в поезде читала мемуары, автор
которых с успехом погубил репутацию ряда умерших лиц. Книга была модная
и развлекла ее больше, чем она ожидала, судя по заглавию; и по мере того
как все меньше ощущался в воздухе запах устриц, настроение ее поднима-
лось. В сумочке у нее были письма от отца и от Майкла, она достала их,
чтобы перечитать.
"Радость моя!
(Так начиналось письмо Майкла. Да, наверно, она еще и сейчас его ра-
дость.)
Я здоров, "чего и вам с Китом желаю". Но скучаю без тебя ужасно, как
всегда, и думаю в скором времени к тебе заявиться, если только ты не за-
явишься первая. Не знаю, видела ли ты в понедельник в газетах наше возз-
вание. Облигации уже понемножку расходятся. Комитет на прощание раскоше-
лился. Морж выложил пять тысяч, маркиз прислал чек на шестьсот, который
ему дал за Морланда твой отец, сам он и Барт дали по двести пятьдесят.
"Помещик" дал пятьсот, Бедвин и сэр Тимоти по сотне, а епископ дал двад-
цать и свое благословение. Так что для начала у нас шесть тысяч во-
семьсот двадцать с одного комитета - не так уж скверно. Думаю, что дело
пойдет. Воззвание отпечатано и рассылается всем, кто когда-нибудь на
что-нибудь жертвует; среди прочих средств пропаганды мы имеем обещание
"Полифема" показать фильм о трущобах, если мы сумеем его выпустить. Дядя
Хилери настроен радужно. Забавно было наблюдать за твоим отцом - он дол-
го думал, а потом побывал-таки в "Лугах". Вернулся, говорит - не знает;
квартал весь разваливается, пятьсот фунтов на каждый дом - и то будет
мало. Я в тот вечер напустил на него дядюшку, и он совсем растаял под
влиянием Хилери. Но на следующее утро был сильно сердит, говорил, что,
раз он подписал воззвание, его имя появится в газетах, а это будто бы
может повредить ему: "Подумают, что я с ума спятил". Но в общем в коми-
тет он вступил и со временем привыкнет. Компания, надо сказать, неваж-
ная; по-моему, их только и связывает, что мысль о клопах. Сегодня опять
было собрание. Блайт зол не на шутку, говорит, что я изменил ему и фог-
гартизму. Конечно, это неправда, но надо же, черт возьми, заниматься
чем-нибудь настоящим!
Крепко целую тебя и Кита. Майкл.
Рисунок твой окантован и висит у меня над письменным столом, очень
хорошо получилось. Отец твой прямо поразился. М." Над письменным столом
- "Золотое яблоко"! Вот ирония! Бедный Майкл - если б он знал!
Письмо отца было короткое, как и все его письма:
"Дорогая моя дочь,
Твоя мать уехала домой, а я пока остался на Гринстрит в связи с этой
затеей Майкла. Право, не знаю, стоящее ли это дело; о трущобах болтают
много вздора. Все же я нахожу, что его дядя Хилери приятный человек,
хоть и священник, и среди членов комитета есть неплохие имена. Там пос-
мотрим.
Я не знал, что ты еще работаешь акварелью. Рисунок сделан очень не-
дурно, хотя тема мне не ясна. Для яблок фрукты слишком мягкие и яркие.
Ну, тебе лучше знать, что ты хотела изобразить. Я был рад услышать, что
Кит хорошо поправился и что морской воздух идет тебе на пользу.
Любящий тебя отец С. Ф."
Знать, что хотела изобразить! Только бы знать! И только бы не знал
отец! Вот какие мысли не давали ей покоя, и она разорвала письмо и через
окно разметала его по графству Сэрри. Он следил за ней, как рысь, как
