"ВЕЧНО"
В следующий понедельник, узнав от Майкла, что наутро Флер с Китом
приезжают домой, Сомс сказал:
- Я давно хотел познакомиться с этой частью света. Нынче к вечеру по-
еду туда на автомобиле и завтра привезу их. Флер ничего не говорите. Я
извещу ее из Нетлфолда. Там, я слышал, есть отель.
- И очень неплохой, - сказал Майкл. - Но он, наверно, будет перепол-
нен - ведь завтра начало скачек.
- Я предупрежу по телефону. Для меня номер найдется.
Он позвонил, и номер для него нашелся - кто-то другой его не получил.
Выехал он часов в пять, узнав от Ригза, что ехать предстоит два с поло-
виной часа. С утра погода была типично английская, но к тому времени,
как они достигли Доркинга, прояснилось, стало приятно. В течение многих
лет Сомс почти не заглядывал в ту часть Англии, которая лежала за прямой
линией, соединяющей его имение на реке с центром Лондона; и так как в
этот день он был менее обычного озабочен, то мог даже заняться более или
менее объективными наблюдениями. Местность, конечно, пестрая и бугрис-
тая, неисправимо зеленая и совсем не похожа на Индию, Канаду или Японию.
Говорят, меньше чем полторы тысячи лет тому назад здесь были чащи, ве-
реск, болота. Что тут будет еще через полторы тысячи лет? Опять чащи,
вереск, болота или сплошной громадный пригород - как знать? Где-то он
читал, что люди будут жить под землей, а по воскресеньям вылезать на по-
верхность и дышать воздухом, летая на собственных аэропланах. Что-то не
верится. Англичане не смогут прожить без открытых окон и хорошего сквоз-
няка, и, по его мнению, играть в мяч под землей всегда будет душно, а в
воздухе - невозможно. Те, что пишут пророческие статьи и книги, всегда
забывают, что у людей есть страсти. Он пари готов держать, что и в 3400
году страстью англичанина будет: играть в гольф, ругать погоду, сидеть
на сквозняках и изменять текст молитвенников.
И тут он вспомнил, что старый Грэдмен сильно постарел; надо подыски-
вать ему заместителя. По управлению имуществом семьи делать, в сущности,
нечего - нужна только абсолютная честность. А где ее найдешь? Если она и
существует, установить это можно только путем длительных экспериментов.
К тому же человек должен быть молодой - сам он вряд ли долго протянет.
И, подъезжая к Биллингсхерсту со скоростью сорока миль в час, он вспом-
нил, как старый Грэдмен вез его со скоростью шести миль с вокзала Пэд-
дингтон на Парк-Лейн; ехали в наемной карете, в ногах была постелена
мокрая солома, и было это лет шестьдесят назад, когда сам старый Грэдмен
был двадцатилетним юнцом, пытался отрастить баки и целые дни писал круг-
лым канцелярским почерком. Столб, на нем дощечка: "Пять дубов"; ни одно-
го дуба не видно! Ну и гонит этот Ригз! Не сегодня-завтра опрокинет ма-
шину - сам жалеть будет. Но велеть ему ехать тише как будто и недостой-
но, в автомобиле нет ни одной женщины; и Сомс сидел неподвижно, лицо его
выражало легкое презрение - своего рода страховка от собственных ощуще-
ний. Через Пулбсро, зигзагами вниз, по мостику, через речку, в совсем
незнакомую местность. Непривычный вид - справа и слева плоские луга, -
зимой тут, конечно, будет болото; на лугах - темно-рыжий скот, и черный
с белым, и розовопегий; а дальше к югу - высокие холмы необычного голу-
бовато-зеленого оттенка, будто внутри они белые; выходы мела то тут, то
там; и наверно, на холмах есть овцы - он всегда почтительно отзывался о
южноанглийской баранине. Очень хорошее освещение, все серебрится, краси-
вая в общем местность, здесь чувствуешь, будто тело становится легче, и
голова не такая тяжелая. Так вот где обосновался его племянник и этот
молодой человек, Джон Форсайт. Ну что ж, бывает хуже - очень своеобраз-
но; точно такой местности он как будто не видел. И нехотя, из присущего
его натуре чувства справедливости. Сомс одобрил их выбор. Как этот Ригз
бьет машину на подъеме, а подъем трудный; мелькают разработки мела и
разработки гравия, поросшие травой холмы и полоски леса в низинах, сто-
рожка у ворот парка, потом большой буковый лес. Очень красиво, очень ти-
хо" живого - только деревья, развесистые деревья, очень тенистые, очень
зеленые. Дальше какая-то большущая церковь и нагромождение высоких стен
и башен - по-видимому, замок Эрендл, мрачный, тяжелый; чем дальше от не-
го отъедешь, тем, наверно, красивее он выглядит; потом опять через реку,
и опять в гору, и дальше во весь дух в Нетлфолд, и вот отель, и впереди
- море!
Сомс вышел из машины.
- Когда обедают?
- Уже начали, сэр.
- Одеваться полагается?
- Да, сэр. Сегодня бал-маскарад, сэр, по случаю скачек.
- Тоже затея! Оставьте мне столик; я сейчас приду.
Когда-то он вычитал в старинном романе, что отличительный признак
джентльмена - умение одеться к обеду в десять минут, и притом самому за-
вязать себе галстук. Он это твердо запомнил. Через двенадцать минут он
сидел за столом. Уже кончали обедать, одеты все были как обычно. Сомс ел
не спеша, поглядывая в окно на сад и расстилавшееся за ним море. Он не
питал неприязни к морю - не то что Флер; недаром он семь лет прожил в
Брайтоне и каждый день ездил на работу в Лондон. То было время, когда
его покинула первая жена и он старался забыть свой позор. Странно, поче-
му это позор всегда достается в удел тому, кто обижен? Людей восхищает
безнравственность, сколько бы они ни утверждали обратное. Покинутый муж,
покинутая жена вызывают пренебрежение. Что это - остаток дикости в чело-
веческой природе или просто реакция против официальной нравственности
судей, я духовенства и так далее? Нравственность иногда уважают, но офи-
циальную нравственность - нет! Он читал это во взглядах людей после сво-
его несчастья; убедился в этом во время процесса против Марджори Феррар.
Выходит, что люди прибегают к защите закона, но втайне недолюбливают
его, так как он обязывает. Та же история и с налогами: без них не обой-
тись, но когда есть возможность не заплатить - отчего же?
После обеда он сидел в почти пустом салоне, курил сигару и просматри-
вал иллюстрированные журналы: дамы о детьми или собаками, разодетые дамы
в невероятных позах, раздетые дамы в еще более невероятных позах; титу-
лованные мужчины, мужчины на аэропланах, государственные мужи в неприят-
ных ситуациях, скаковые лошади; большие дома и люди, выстроившиеся перед
ними в ряд, и тут же напечатанные имена их, и прочие признаки царства
небесного на земле. Остальные гости, верно, "расфуфыривались" для бала
(как сказал бы Майкл); подумать только - в их возрасте, и рядиться! Но
дураков на свете много - это он давно знал! Флер удивится, когда он наг-
рянет к нам завтра утром. Скоро она приедет к нему на Темзу - сейчас там
самое лучшее время, - и, может быть, ему удастся уговорить ее поехать с
ним в автомобиле куда-нибудь на Запад и отвлечь ее мысли от этой части
Англии и этого молодого человека. Он часто сам себе обещал поездку на
родину старых Форсайтов; только вряд ли Флер заинтересует такая прими-
тивная картина, как владения бедных фермеров. Журнал выпал у него из
рук, и он загляделся в широкое окно на засыпающие цветы. Немного уж,
верно, лет ему осталось прожить. Говорят, теперь живут дольше, чем
раньше, но как прожить дольше старых Форсайтов, он, право, не знал. В
среднем десятеро их прожили по восемьдесят семь лет - чудовищный воз-
раст! А между тем как будто и странно будет умереть через пятнадцать
лет, когда, вот как сейчас, цветут цветы и внук так хорошо подрастает. В
старости начинаешь страдать от чувства, что недостаточно всем насладился
- Вот например, коровы, и грачи, и хорошие запахи. Почему это, когда
стареешь, так близка и нужна становится природа? Впрочем, Флер она, ве-
роятно, никогда не будет нужна - ей нужны люди; хотя это у нее, может
быть, и пройдет, когда она раз навсегда убедится, как мало в них инте-
ресного. Сумерки окутали сад и раздумья Сомса. На набережной было людно,
играл оркестр. Оркестр играл и за его спиной, где-то в отеле. Наверно,
танцуют! Пойти посмотреть - а потом спать. Во время кругосветного путе-
шествия с Флер он часто высовывал нос на палубу и смотрел, как танцуют;
странное это занятие в наше время: шимми, чарльстон - так, кажется, -
ужас! Он вспомнил танцкласс, где маленьким мальчиком его обучали польке,
мазурке, манерам и гимнастике. И бледная улыбка поползла у него по ще-
кам. Мисс Шире, маленькая старушка, обучавшая его и Уинифрид, - да она
умерла бы на месте, доведись ей дожить до современных танцев! Старые
танцы теперь презирают; он, по правде говоря, и сам их раньше презирал,
но по сравнению с теперешними - ходить взад и вперед и дрожать в коленях
- это все-таки были танцы. Взять хоть шотландский матлот, где надо было
вертеться и подвывать, или старый галоп под песню "Джон Пиль молодец" -
забористые были танцы, приходилось менять воротничок. Теперь воротничков
не меняют - знай себе прохлаждаются. Странный способ наслаждаться жизнью
в эпоху, когда только об этом и кричат. Он вспомнил, как еще до первого
брака забрел как-то случайно в один из старых танцевальных клубов
"Атенсй" и видел, как Джордж Форсайт и его приятели кружат своих дам в
вальсе так, что у тех ноги пола не касаются. В то время девушки в этих
клубах все были профессиональные ночные бабочки. Сейчас, говорят, совсем
не так. Но верно одно: люди притворяются - притворяются прожигателями
жизни и все такое, а жить не живут; все только думают, как бы пожить.
Музыка джаза смолкла, потом опять зазвучала, оп встал. Взглянуть од-
ним глазом - и спать.
Зал был расположен где-то в стороне. Сомс пошел коридором. В конце
его вихрем кружились звуки и краски. Танцевали "расфуфыренные" на со-
весть Мефистофели, испанки, итальянские крестьяне, пьеро. Ошалелый
взгляд с трудом охватывал расхаживающую, вертящуюся толпу; ошалелый слух
решил, что мелодия пытается изобразить вальс. Он вспомнил, что вальс
идет на счет три, вспомнил, как танцевали вальс в прежнее время, слишком
ясно вспомнил бал у Роджера и Ирэн, свою жену, вальсирующую в объятиях
Босини; до сих пор он не забыл выражения ее лица, и как волновалась ее
грудь, и запах гардений, приколотых к ее платью, и лицо этого человека,
когда она поднимала на него свои темные глаза, и как ничего для них не
существовало, кроме их преступного счастья; вспомнил балкон, на который
он бежал от этого зрелища, и полисмена внизу, на красной дорожке, посте-
ленной через тротуар.
- "Вечно" - хороший вальс! - сказал кто-то у него за спиной. И правда
неплохой, такой нежный. Из-за плеча крупной дамы, пытающейся, по-видимо-
му, изобразить из себя фею, он опять стал разглядывать танцующих. Что
это? Вот там! Флер! Флер в своем костюме с картины Гойи! Виноградного
цвета платье, сбор винограда, - разлетается от колен, лицо почти касает-
ся лица шейха. Флер! И этот шейх, этот мавр в широком белом одеянии!
Чтобы не застонать. Сомс закашлялся. Эта пара! Так близко, и словно ни-
чего для них не существует. Как Ирэн с Босини, так она с этим Джоном!
Они миновали его и не заметили за внушительной фигурой. Сомс старался не
потерять их в движущейся, снующей толпе. Вот они опять близко, глаза ее
почти закрыты, он еле узнал их; а над легкой косынкой, прикрывающей ее
плечи, - глаза Джона, глубокие, напряженные! А жена его где? И в то же
мгновение Сомс увидел ее - она тоже танцевала, но все оглядывалась на
них - русалка в чем-то длинном, зеленом, с удивленными ревнивыми глаза-
ми. И понятно, когда у нее перед носом плывет юбка Флер, волнуется ее
грудь, излучают томление глаза! "Вечно!" Неужели никогда не кончится эта
проклятая мелодия, не кончат танцевать эти двое, которые с каждым тактом
словно все теснее прижимаются друг к другу! И из боязни быть замеченным
Сомс повернул прочь и стал медленно подниматься к себе в номер. Взглянул
