дел, как дочь остановилась, дала ему отъехать и повернула обратно к дому
Джун.
III
ТЕРПЕНИЕ
Точно так же, как в нашем старом-престаром мире невозможно разоб-
раться в происхождении людей и явлений, так же темны и причины челове-
ческих поступков; и психолог, пытающийся свести их к какому-нибудь одно-
му мотиву, похож на Сомса, полагавшего, что дочь его хочет позировать
художнику, чтобы увидеть свое изображение в. раме на стене. Он знал, что
рано или поздно - и чаще всего рано - все вешают свое изображение на
стену. Но Флер, отнюдь, впрочем, не возражавшей против стены и рамы, ру-
ководили куда более сложные побуждения. Эта сложность и заставила ее
вернуться к Джун. Та просидела все время у себя в спальне, чтобы не
встретить своего родича, и теперь была радостно возбуждена.
- Цена, конечно, невысокая, - сказала она, - по-настоящему Харолд
должен бы получать за портреты ничуть не меньше, чем Том или Липпен. Но
все-таки для пего так важно иметь какую-то работу, пока он еще не может
занять подобающее ему положение. Зачем вы вернулись?
- Отчасти чтобы повидать вас, - сказала Флер, - а отчасти потому, что
мы забыли условиться насчет нового сеанса. Я думаю, мне всего удобнее
будет приходить в три часа.
- Да, - протянула Джун неуверенно, не потому, что она сомневалась, а
потому, что не сама предложила. - Думаю, что Харолду это подойдет. Не
правда ли, его работы изумительны?
- Мне особенно понравился портрет Энн. Его, кажется, завтра забирают?
- Да, Джон за ним приедет.
Флер поспешно взглянула в тусклое зеркало, чтобы убедиться, что лицо
ее ничего не выражает.
- Как, по-вашему, в чем мне позировать?
Джун всю ее окинула взглядом.
- О, он, наверное, придумает для вас что-нибудь необычное.
- Да, но какого цвета? В чем-нибудь надо же прийти.
- Пойдемте спросим его.
Рафаэлит стоял перед портретом Энн. Он оглянулся на них, только что
не говоря: "О боже? Эти женщины?" - и хмуро кивнул, когда ему предложили
начинать сеансы в три часа.
- В чем ей приходить? - спросила Джун.
Рафаэлит воззрился на Флер, будто определяя, где у нее кончаются реб-
ра и начинаются кости бедра.
- Серебро и золото, - изрек он наконец.
Джун всплеснула руками.
- Ну не чудо ли? Он сразу вас понял. Ваша золотая с серебром комната.
Харолд, как вы угадали?
- У меня есть старый маскарадный костюм, - сказала Флер, - серебряный
с золотом и с бубенчиками, только я его не надевала с тех пор, как вышла
замуж.
- Маскарадный! - воскликнула Джун. - Как раз подходит. Если он краси-
вый. Ведь бывают очень безобразные.
- О, он красивый и очаровательно звенит.
- Этого он не сможет передать, - сказала Джун. Потом добавила мечта-
тельно: - Но вы могли бы дать намек на это, Харолд, - как Леонардо.
- Леонардо!
- О, конечно! Я знаю, он не...
Рафаэлит перебил ее.
- Губы не мажьте, - сказал он Флер.
- Не буду, - покорно согласилась Флер. - Джун, до чего мне нравится
портрет Энн! Вы не подумали, что теперь она непременно захочет иметь
портрет Джона?
- Конечно, я его уговорю завтра, когда он приедет.
- Он ведь собирается фермерствовать - этим отговорится. Мужчины тер-
петь не могут позировать.
- Это все чепуха, - сказала Джун. - В старину даже очень любили. Сей-
час и начинать, пока он не устроился. Прекрасная получится пара. За спи-
ной рафаэлита Флер прикусила губу.
- И пусть надевает рубашку с отложным воротничком. Голубую - правда.
Харолд? - подойдет к его волосам.
- Розовую, в зеленую крапинку, - пробормотал рафаэлит. Джун кивнула.
- Джон придет к завтраку, так что к вашему приходу его уже здесь не
будет.
- Вот и отлично. Au revoir!..
Она протянула рафаэлиту руку, что, казалось, его удивило.
- До свидания, Джун!
Джун неожиданно подошла к ней и поцеловала ее в подбородок. Лицо ее в
эту минуту было мягкое и розовое, и глаза мягкие; а губы теплые, словно
вся она была пропитана теплом. Уходя, Флер думала: "Может, надо было
попросить ее не говорить Джону, что я буду приходить?" Но, конечно,
Джун, теплая, восторженная, не скажет Джону ничего такого, что могло бы
пойти во вред ее рафаэлиту. Она стояла, изучая местность вокруг "Топо-
лей". В эту тихую заводь можно было попасть только одной дорогой: она
ныряла сюда и выходила обратно. Вот здесь ее не будет видно из окон, и
она увидит Джона, когда он будет уходить после завтрака, в какую бы сто-
рону он ни пошел. Но ему придется взять такси, ведь будет картина. Ей
стало горько от мысли, что она, его первая любовь, теперь должна идти на
уловки, чтобы увидеться с ним. Но иначе его никогда не увидишь! Ах, ка-
кая она была дурочка в Уонсдоне в те далекие дни, когда их комнаты были
рядом. Один шаг - и никакая сила не могла бы отнять у нее Джона: ни его
мать, ни старинная распря, ни ее отец - ничто! И не стояли тогда между
ними ни его, ни ее обеты, ни Майкл, ни Кит, ни девочка с глазами русал-
ки; ничего не было, только юность и чистота. И ей пришло в голову, что
юность и чистота слишком высоко ценятся. Она так и не додумалась до спо-
соба увидеть его, не выдав преднамеренного плана. Придется еще немножко
потерпеть. Пусть только Джон попадет художнику в лапы, и возможностей
найдется много. В три часа она явилась с костюмом и прошла в комнату
Джун переодеться.
- В самый раз, - сказала Джун. - Прелесть, как оригинально. Харолд
прямо влюбится.
- Не знаю, - сказала Флер. Пока что темперамент рафаэлита казался ей
не очень-то влюбчивым. Они прошли в ателье, ни разу не упомянув о Джоне.
Портрета Энн не было. И как только Джун вышла принести "как раз то, что
нужном для фона. Флер сказала:
- Ну? Будете вы писать портрет моего кузена Джона? Рафаэлит кивнул.
- Он не хотел, она его заставила.
- Когда начинаете?
- Завтра, - сказал рафаэлит. - Он будет приходить по утрам, одну не-
делю. Что в неделю сделаешь?
- Если у него только неделя, ему бы лучше поселиться здесь.
- Не хочет без жены, а жена простужена.
- О, - сказала Флер, и мысль ее быстро заработала. - Так тогда ему,
вероятно, удобнее позировать днем? Я могу приходить утром; даже лучше -
чувствуешь себя свежее. Джун могла бы известить его по телефону. Рафаэ-
лит пробурчал что-то, что могло быть истолковано как согласие. Уходя,
она сказала Джун:
- Я хочу приходить к десяти утра, тогда день у меня освобождается для
моего дома отдыха в Доркинге. Вы из могли бы устроить, чтобы Джон приез-
жал днем? Ему было бы удобнее. Только не говорите ему, что я здесь бы-
ваю, за одну неделю мой портрет вряд ли станет узнаваемым.
- О, - сказала Джун, - Кот это неверно. Харолд всегда с самого начала
дает сходство; но он, конечно, будет ставить холст лицом к стене, он
всегда так делает, пока работает над картиной.
- Хорошо! Он уже сегодня кое-что сделал. Так если вы беретесь позво-
нить Джону, я приеду завтра в десять.
И она терпела еще целый день. А через два дня кивнула на холст, прис-
лоненный лицом к стене, и спросила:
- Ну, как ведет себя мой кузен?
- Плохо, - сказал рафаэлит. - Ему не интересно. Наверно, ум не тем
занят.
- Он ведь, знаете, поэт, - сказала Флер.
Рафаэлит взглянул на нее глазами припадочного:
- Поэт! Голова у него неправильной формы - челюсть длинна, и глаза
сидят слишком глубоко.
- А зато какие волосы! Вы разве не находите, что он приятная натура?
- Приятная! - повторил Рафаэлит. - Я все пишу, будь оно красиво или
страшно как смертный грех. Возьмите рафаэлевского папу [32] - видали вы
когда-нибудь лучший портрет или более уродливого человека? Уродство неп-
риятно, но оно существует.
- Понятно, - сказала Флер.
- Я всегда говорю понятные вещи. Единственно, что сейчас истинно но-
во, - это трюизмы. Поэтому мое творчество значительно и кажется новым.
Люди так далеко отошли от понятного, что только понятное их и ошарашива-
ет. Советую вам над этим подумать.
- В этом много правды, - сказала Флер.
- Конечно, - сказал рафаэлит, - трюизм нужно выразить сильно и ясно.
Если вы на это не способны, лучше ходить и ныть да ломаться по гостиным,
как делают гагаисты. Трагикомический они народ - стараются доказать, что
коктейль лучше старого бренди. Я вчера встретил человека, который сказал
мне, что четыре года писал стихотворение в двадцать две строки, которые
никто не может понять. Это ли не трагикомедия? Но он себе на нем соста-
вит имя, и о нем будут говорить, пока кто-нибудь и пять лет не напишет
двадцать три строки еще более заумные... Голову выше... Молчаливый тип
ваш кузен.
- Молчание - большой талант, - сказала Флер.
Рафаэлит ухмыльнулся.
- Вы, верно, думаете, что я им не одарен. Но вы ошибаетесь, сударыня.
Я недавно две недели прожил, не открывая рта, кроме как для еды, а если
говорил, так "да" или "нет". Она даже испугалась.
- Неважно вы с ней обращаетесь, - сказала Флер.
- Неважно. Ей моя душа нужна. Самая гадкая черта в женщинах - о при-
сутствующих, конечно, не говорят - мало им своей души.
- Может, у них и нет ее, - сказала Флер.
- Магометанская точка зрения - что ж, не так уж глупо. Женщине вечно
нужна душа мужчины, ребенка, собаки. Мужчины довольствуются телом.
- Меня больше интересует ваша теория трюизмов, мистер Блэйд.
- Вторая теория не по зубам? А? Попал в точку? Плечо немножко повер-
ните. Нет, влево... Так ведь это тоже трюизм, что женщине вечно нужна
чья-то душа, - только люди об этом забыли. Вот хоть Сикстинская мадонна!
У младенца своя душа, а мадонна парит над душой младенца. Тем и хороша
картина, помимо линий и красок. Она утверждает великий трюизм; но его
уже никто не видит. Вернее, никто из профессионалов - у них ум "за разум
зашел.
- Какой же трюизм вы собираетесь утвердить в моем портрете?
- А вы не беспокойтесь, - сказал рафаэлит. - Какойнибудь да окажется,
когда будет готово, хотя, пока я работаю, я и сам не знаю, какой именно.
Темперамент не скроешь. Хотите отдохнуть?
- Ужасно. Какой трюизм вы воплотили в портрете жены моего кузена?
- Мама родная! - сказал рафаэлит. - Ну и допрос!
- Ведь вы не сделали для нее исключения? Какой-нибудь трюизм да есть?
- Во всяком случае, что нужно, я передал. Она не на - стоящая амери-
канка.
- То есть как?
- Какие-нибудь предки другие - может быть, ирландцы или бретонцы. И
на русалку похожа.
- Она, кажется, росла где-то в глуши, - сухо сказала Флер.
Рафаэлит поглядел на нее.
- Не нравится вам эта леди?
- Нравится, конечно, но вы разве не замечали, что живописные люди
обычно скучны? А мой кузен - какой будет его трюизм?
- Совесть, - сказал рафаэлит. - Этот молодой человек далеко пойдет по
пути праведному. Он не спокоен.
Резкое движение встряхнуло все бубенчики на костюме Флер.
- Какое страшное пророчество! Ну, будем продолжать?
IV
РАЗГОВОР В АВТОМОБИЛЕ
И еще один день Флер терпела; потом после утреннего сеанса забыла в
ателье сумочку. Она заехала за ней в тот же день, попозже. Джон еще не
ушел. Он только что кончил позировать и стоял, потягиваясь и зевая.
- Еще разок, Джон! Я каждое утро жалею, что у меня не твой рот. Мис-
тер Блэйд, я забыла здесь сумочку; в ней у меня чековая книжка, она мне
сегодня понадобится в Доркинге. Кстати, завтра я, вероятно, на полчаса
опоздаю. Ты знал, Джон, что мы с тобой товарищи по несчастью? Мы будто в
прятки играли. Как дела? Я слышала, Энн простужена. Передай, что я очень
ей сочувствую. Как подвигается портрет? Можно взглянуть одним глазком,
мистер Блэйд, мне интересно, выявляется ли трюизм? О! Будет замеча-
тельно! Я уже вижу линию.
- Да ну? - сказал рафаэлит. - А я нет.
- Вот моя несчастная сумочка. Если ты кончил, Джон, могу подвезти те-
бя до Доркинга; там попадешь на более ранний поезд. Поедем, повеселишь
