облокотился о каменную доску. Как тихо! Только тикают старые часы, при-
надлежавшие еще его деду, - тикают, и проходит время, которое все исце-
ляет, которому так мало дела до земных треволнений; тикают, и идут люди
и события к своим назначенным пределам. Прямо перед ним на камине стоял
портрет его деда, старого Джолиона, - самая последняя фотография, запе-
чатлевшая старое лицо с огромным лбом, белые усы, впалые щеки, глубоко
запавшие строгие глаза и мощный подбородок. Джон долго смотрел на него.
"Наметь себе путь и не отступай!" - словно говорил глубокий ответный
взгляд... Он прошел к письменному столу и сел писать:
"Прости, что я сегодня убежал, но, право же, так было лучше. Мне нуж-
но было подумать. Я подумал. Пока я уверен только в одном. Продолжать
тайком - невозможно. О сегодняшнем я, конечно, не скажу ни слова, если
ты мне не позволишь. Но, Флер, если я не смогу все рассказать, значит -
конец. Ведь и ты не хотела бы другого, правда? Ответь, пожалуйста, на
адрес почтового отделения в Нетлфолдс. Джон".
Он запечатал письмо, надписал адрес Флер в Доркинге и, натянув ботин-
ки, тихо вышел опустить его. Вернувшись, он почувствовал такую уста-
лость, что заснул в кресле, закутавшись в старое пальто. В щелях занаве-
сок резвился лунный свет, тикали старые часы, но Джон спал без сновиде-
ний.
Он проснулся, когда светало, прокрался в ванную, бесшумно выкупался и
побрился и вылез в окно, чтобы не оставлять парадную дверь незапертой.
Пошел вверх по лощине, мимо заброшенной каменоломни, на холмы, как шел с
Флер семь лет назад. До получения ее ответа он не знал, что делать, и
боялся встретить взгляд Энн, пока не улеглось его смятение. Он шел к
Чанктонбери-Рингу. Короткая трава была заткана обильной росой. Солнце
только что взошло, и бесконечно прекрасно было вокруг, безлюдно и тихо.
Красота терзала его. Он всей душой полюбил холмы, в них было особое оба-
яние, подобного которому он не находил нигде. Неужели ему теперь предс-
тоит их покинуть, снова покинуть Англию, покинуть все и прилепиться к
Флер? Если она заявит на него права, если решит предать их союз гласнос-
ти, тогда, наверно, так и будет. И Джон шел в таком смятении, какого
раньше и вообразить не мог. От Ринга он свернул в сторону, чтобы не наб-
рести на утреннюю тренировку лошадей. И эта первая увертка поставила его
перед необходимостью немедленно принять решение. Что ему делать, пока не
придет ответ от Флер? Письмо ее попадет в Нетлфолд не раньше вечера или
даже следующего утра. С тяжелым сердцем он решил вернуться домой к завт-
раку и сказать, что опоздал на поезд и ночью пробрался в дом, как вор,
чтобы не тревожить их.
Этот день, когда он мучился и неустанно следил за собой, был одним из
самых несчастных дней в его жизни; и он не мог отделаться от чувства,
что Энн читает его мысли. Словно они провели этот день, украдкой наблю-
дая друг за другом, - невыносимо! Часа в четыре он попросил лошадь, что-
бы съездить на ферму Грин-Хилл, и сказал, что вернется поздно. Он поехал
в Нетлфолд и зашел на почту. Его ждала телеграмма:
"Нужно увидеться. Буду на ферме Грин-Хилл завтра в полдень.
Не обмани. Ф. ".
Джон разорвал телеграмму и поехал обратно. Еще восемнадцать часов
тоски и напряжения! Есть ли что в мире хуже неизвестности? Он ехал мед-
ленно, чтобы меньше времени пробыть дома, страшился ночи. У придорожной
гостиницы остановился, закусил и поехал дальше, через ферму Грин-Хилл,
чтобы хоть формально оправдать свои слова. Домой он приехал около деся-
ти, когда луна уже стояла высоко в небе.
- Чудесная ночь, - сказал он, входя в гостиную.
- Луна прямо изумительна, - ответила Холли.
Энн, сидевшая у камина, даже не подняла голову. "Знает, - подумал
Джон, - что-то знает". Через несколько минут она сказала, что хочет
спать, и встала. Джон остался поболтать с Холли. Вэл из Лондона проехал
в Ньюмаркет, его ждали не раньше пятницы. Они сидели по обе стороны го-
рящего камина. И, глядя в лицо сестры, прелестное и задумчивое, Джон по-
чувствовал искушение. Она такая умная и отзывчивая. Рассказать ей все -
и стало бы легче. Но удержало приказание Флер - тайна была не его.
- Ну, Джон, с фермой все в порядке?
- Получил еще кой-какие цифры. Сегодня ими займусь.
- Уж скорей бы это решалось, чтобы нам знать, что вы будете здесь
близко. Страшно будет обидно, если это сорвется.
- Да; но на этот раз надо действовать наверняка.
- Энн спит и видит, как бы там жить. Она мало говорит, но это ничего
не значит. Такой чудесный старый уголок.
- Мне лучшего и не нужно, только пусть будет выгодно.
- Ты поэтому и тянешь, Джон?
- А почему бы еще?
- Мне казалось... может, ты в душе боишься опять прочно осесть? Но
ведь ты глава семьи, Джон, тебе нужно осесть.
- Глава семьи!
- Да, единственный сын единственного сына старшего сына - и так до
самого первого Джолиона.
- Хорош глава! - горько вымолвил Джон.
- Да, хорошая голова, - и Холли быстро встала, наклонилась и поцело-
вала его в макушку.
- Спокойной ночи! Не засиживайся! Энн что-то невеселая.
Джон погасил лампу и остался сидеть, сгорбившись, в кресле у камина.
Глава семьи! Достойно он ведет себя! А если... Ха! Вот это и правда бу-
дет весело! Что сказал бы на это старик, чей портрет он разглядывал вче-
ра вечером? Ох, какая путаница! Ведь в глубине души он знал, что Энн ему
больше товарищ, что с ней, а не с Флер он может жить и работать и обрес-
ти себя. Безумие, мимолетное безумие нахлынуло на него из прошлого, -
прошлое и ее воля, стремящаяся забрать и держать его! Он встал и раздви-
нул занавески. Там, между двумя вязами, светила луна, загадочная и все-
сильная, и в свете ее все словно уплывало вверх, на гребень холмов. Кра-
сота какая, тишина! Он распахнул стеклянную дверь и вышел; как темная
жидкость, разлитая по побелевшей траве, резная тень вяза почти доходила
до его ног. Наверху светилось окно их комнаты. Довольно трусить, надо
идти. Он не был с ней вдвоем с тех пор, как... Если бы только знать на-
верное, как поступить. И тут он понял, что ошибся, поддавшись внезапному
желанию убежать от Флер, надо было остаться и тут же все выяснить. А,
между тем, кто в его положении мог бы поступить разумно и здраво? Он
сделал шаг назад к двери и замер на месте. Между лунным светом и отсве-
том камина стояла Энн. Тоненькая, в плотно запахнутом легком халатике,
она искала его глазами. Джон закрыл дверь и задернул занавеску.
- Прости, родная, не простудись, меня лунный свет выманил. - Она
проскользнула к дальнему концу камина и стояла, не сводя с него глаз.
- Джон, у меня будет ребенок.
- Что!..
- Да. В прошлом месяце я тебе не сказала, потому что не была уверена.
- Энн!
Она подняла руку.
- Подожди минутку!
Джон стиснул спинку стула, он знал, что она сейчас скажет.
- Что-то произошло между тобой и Флер.
Затаив дыхание, Джон смотрел ей в глаза: темные, испуганные, немигаю-
щие, они отвечали на его взгляд.
- Все произошло, да?
Джон опустил голову.
- Вчера? Не объясняй, не оправдывай ни себя, ни ее. Только - что же
теперь будет?
Не поднимая головы, Джон ответил:
- Это зависит от тебя.
- От меня?
- После того, что ты только что сказала. Ах, Энн, почему ты не сказа-
ла мне раньше?
- Да, я опоздала.
Он понял, что она хотела сказать, - она приберегала это как средство
защиты. И, чувствуя, что ему нет прощенья, он сказал:
- Прости меня, Энн, прости!
- О Джон, я не знаю.
- Клянусь, что больше ее не увижу.
Теперь он поднял глаза и увидел, что она опустилась на колени перед
огнем, тянется к нему рукой, словно озябла. Он упал на колени с нею ря-
дом.
- По-моему, - сказал он, - любовь самое жестокое, что есть на свете.
- Да.
Она закрыла лицо рукой; и бесконечно долго, казалось, он стоял на ко-
ленях, ожидая движения, знака, слова. Наконец она опустила руку.
- Ничего. Прошло. Только подожди целовать меня.
X
ГОРЬКОЕ ЯБЛОКО
Утром, за повседневными делами. Флер ожила. Стоя под лучами солнца
среди мальв и подсолнухов сада при "Доме отдыха", она с лихорадочной
энергией переживала прошлое и будущее. Понятно, что Джон растерялся. Она
взяла его с бою. Он старинного склада, болезненно-честный; он не может
легко смотреть на вещи. Но раз уж он согрешил против совести, он поймет,
что случившееся важнее всего, что может еще случиться. Важен только пер-
вый шаг! Они всегда принадлежали друг другу. Ее совесть не мучает; что
же ему страдать, когда его смятение уляжется? Может, и лучше, что он
убежал от нее, он сам увидит безвыходность своего положения. Пережитое
волнение ничуть не поколебало ее планов. Джон теперь завоеван, он не вы-
даст их тайны, если не получит на то ее разрешения. Ему ничего не оста-
ется, как пойти на единственно возможное - на тайную связь. Измена нали-
цо; а один раз или много - не все ли равно? Но взамен за потерю самоува-
жения она даст ему всю свою любовь, все силы своего ума. Она выведет его
в люди. Несмотря на эту американскую малышку, он должен добиться успеха
в своем хозяйстве, стать видным человеком в графстве, а может, и во всей
стране. Она будет сама осмотрительность ради него и себя, ради Майкла, и
Кита, и отца.
С большим букетом осенних цветов, за которые цеплялась пчела, она
вернулась в дом, чтобы поставить их в воду. На столе в передней жена
сторожа приготовила кучу пакетиков с порошком от моли, которой много
развелось в доме, пустовавшем целый год. Флер стала рассовывать их по
ящикам.
Со второй почтой пришло письмо Джона.
Она прочла его, и два красных пятна запылали у нее на щеках. Он напи-
сал это раньше, чем уснул, это все его смятение! Но надо увидеться с ним
сейчас же - сейчас же! Она вывела из гаража машину, поехала в деревню,
где ее не знали, и отправила Джону телеграмму в Нетлфолд до востребова-
ния. Какой ужас, что надо ждать до завтра! Но она знала, что он заедет
на почту только вечером или даже на следующее утро.
Никогда еще так не тянулось время. Теперь ее опять одолевали сомне-
ния. Неужели она переоценила свои силы, слишком положилась на свою мгно-
венную победу, одержанную в минуту забытья, недооценила твердость реше-
ний Джона? Она вспомнила, как в те далекие дни ей не удалось переломить
его решения отказаться от нее. И, не в силах сидеть на месте, она одна
поднялась на Бокс-Хилл и там среди тисов и зарослей брусники, бродила до
изнеможения, пока солнце не склонилось к западу. В бледнеющем свете лес-
ное безлюдье стало ей в тягость, у нее не было настоящей любви к приро-
де, да и плохой природа утешитель, когда на сердце тревожно. Приятно бы-
ло очутиться в доме, послушать болтовню девушек за ужином. Интереса это
не представляло, но хоть не наводило уныния, как простор и тени за окна-
ми. Она вдруг вспомнила, что пропустила сеанс и не дала о себе знать.
Рафаэлит, верно, злится; может быть, он надел ее костюм на манекен и пи-
шет с него звук серебряных бубенчиков... Бубенчики! Майкл! Бедный Майкл!
Но стоит ли жалеть его, когда он годами владел ею, хотя она в душе при-
надлежала другому? Спать она легла рано. Хоть бы проспать подольше, а
потом сразу ехать! Что это за сила играет сердцами, рвет их на части,
бросает трепетные - велит им ждать и болеть, и болеть и ждать! Интерес-
но, приходилось ли благонравной викторианской мисс, о которой теперь
опять так много кричат, - приходилось ли ей переживать то, что пережила
она с тех пор, как в первый раз перед этой нелепой Юноной - или Венерой?
- в галерее на Корк-стрит увидела посланного ей судьбой? Викторианская
мисс с ее устоями! Допустим - о, безусловно! - что у нее. Флер Монт, ус-
тоев нет; а все-таки она не изливалась всем и каждому. Не противилась,
не буянила. Разве не заслужила она немножко счастья? Пусть немножко,
