убедимся, что и вы бессильны. Но вы хотите сократить торговлю и повысить
налоги ради лучшего будущего. Разве можно! В политике тасуют карты, а
заниматься сложением и вычитанием не принято. Люди реагируют, только ес-
ли выгода налицо или если грозит конкретная опасность, как во время вой-
ны. На сенсацию рассчитывать не приходится.
Короче говоря, они показали себя неглупыми, но законченными фаталис-
тами.
После этих бесед профессия политика стала Майклу много яснее. Ему
очень нравился министр; он держал себя скромно, был любезен, имел опре-
деленные идеи о работе своего министерства и старался проводить их в
жизнь; если у него были и другие идеи, он их умело скрывал. Он явно вос-
хищался Флер, умел слушать лучше, чем те двое, и к их словам добавил еще
кое-что:
- Конечно, то, что мы сумеем сделать, может показаться ничтожным, и
газеты поднимут крик; вот тут-то нам, пожалуй, удастся провести под шу-
мок ряд серьезных мероприятий, которые публика заметит только тогда, ко-
гда будет поставлена перед совершившимся фактом.
- Плохо я что-то верю в помощь прессы, - сказал Майкл.
- Ну, знаете, другого рупора у нас нет. При поддержке самых громог-
ласных газет вы даже свой фоггартизм могли бы протащить в жизнь. Что вам
действительно мешает - это замедленный рост городов за последние полтора
века, косные умы, для которых судьба Англии непреложно связана с промыш-
ленностью, и морские перевозки. И еще - неискоренимый оптимизм и страх
перед неприятными темами. Многие искренне верят, что мы можем отстаивать
старую политику и при этом еще благоденствовать. Я лично не разделяю
этой точки зрения. Пожалуй, можно постепенно провести в жизнь то, что
проповедует старый Фоггарт; пожалуй, нужда заставит прибегнуть даже к
переселению детей, - но тогда это не будет называться фоггартизмом.
Судьба изобретателя! Нет, его не прославят за то, что он первый изобрел
способ борьбы. И знаете ли, - мрачно добавил министр, - когда его теория
получит признание, будет, пожалуй, слишком поздно.
В этот день один газетный синдикат запросил о разрешении прислать ин-
тервьюера, и Майкл, назначив день и час, приготовился изложить свой сим-
вол веры. Но журналист оказался фотографом, и символ вылился в снимок:
"Депутат от Мид-Бэкса разъясняет нашему корреспонденту принципы фоггар-
тизма". Фотограф был человек проворный. Он снял семейную группу перед
домом: "Справа налево: мистер Майкл Монт - член парламента, леди Монт,
миссис Майкл Монт, сэр Лоренс Монт, баронет". Он снял Флер: "Миссис
Майкл Монт с сыном Китом и собачкой Дэнди". Он снял крыло дома, постро-
енное при Иакове I. Он снял министра с трубкой в зубах, "наслаждающегося
рождественским отдыхом". Он снял уголок сада - "Старинное поместье". По-
том он завтракал. После завтрака он снял всех гостей и хозяев: "В гостях
у сэра Лоренса Монта, Липпингхолл"; министр сидел справа от леди Монт,
жена министра - слева от сэра Лоренса. Этот снимок вышел бы удачнее, ес-
ли бы Дэнди, которого случайно не включили в группу, не произвел внезап-
ной атаки на штатив. Он снял Флер одну: "Миссис Майкл Монт, очарова-
тельная хозяйка лондонского салона". Он слышал, что Майкл проводит инте-
ресный опыт, - нельзя ли снять фоггартизм в действии? Майкл усмехнулся и
предупредил, что это связано с прогулкой.
Они направились к роще. В колонии жизнь протекала нормально: Боддик с
двумя рабочими занимался постройкой инкубатора; Суэн курил папиросу и
читал "Дэйли Мэйл"; Бергфелд сидел, подперев голову руками, а миссис
Бергфелд мыла посуду.
Фотограф сделал три снимка. Бергфелд начал трястись, и Майкл, заметив
это, намекнул, что до поезда остается мало времени. Тогда фотограф сде-
лал последний снимок: снял Майкла перед домиком, затем выпил две чашки
чая и отправился восвояси.
Вечером, когда Майкл поднимался к себе в спальню, его окликнул дво-
рецкий:
- Мистер Майкл, Боддик ожидает вас в кладовой. Кажется, что-то случи-
лось, сэр.
- Да? - тупо сказал Майкл.
В кладовой, где Майкл в детстве провел много счастливых минут, стоял
Боддик; по его бледному лицу струился пот, темные глаза блестели.
- Немец умер, сэр.
- Умер?
- Повесился. Жена в отчаянии. Я его вынул из петли, а Суэна послал в
деревню.
- О господи! Повесился! Но почему?
- Очень он был странный эти последние три дня, а фотограф оконча-
тельно его доконал. Вы пойдете со мной, сэр?
Они взяли фонарь и отправились в путь. Дорогой Боддик рассказывал:
- Как только вы от нас сегодня ушли, он вдруг весь затрясся и стал
говорить, что его выставляют на посмешище. Я ему посоветовал не валять
дурака и снова приняться за работу, но когда я вернулся к чаю, он все
еще трясся и говорил о своей чести и своих сбережениях; Суэн над ним из-
девался, а миссис Бергфелд сидела в углу, бледная как полотно. Я посове-
товал Суэну заткнуть глотку, и Фриц понемножку успокоился. Миссис Берг-
фелд налила нам чаю, а потом я пошел кончать работу. Когда я вернулся к
семи часам, они опять спорили, а миссис Бергфелд плакала навзрыд. "Что
же вы, - говорю, - жену-то не пожалеете?" - "Генри Боддик, - ответил он,
- против вас я ничего не имею, вы всегда были со мной вежливы, но этот
Суэн - не Суэн, а свинья!" - и схватил со стола нож. Нож я у него отнял
и стал его успокаивать. "Ах, - говорит он, - у вас нет самолюбия!" А Су-
эн посмотрел на него и скривил рот: "А вы-то какое право имеете говорить
о самолюбии?" Я понял, что так он не успокоится, и увел Суэна в трактир.
Вернулись мы часов в десять, и Суэн лег спать, а я пошел в кухню. Там
сидела миссис Бергфелд. "А он лег спать?" - спрашиваю я. "Нет, - говорит
она, - он вышел подышать воздухом. Ах, Генри Боддик, что мне с ним де-
лать?" Мы с ней потолковали о нем; славная она женщина. Вдруг она гово-
рит: "Генри Боддик, мне страшно. Почему он не возвращается?" Мы отправи-
лись на поиски, и как вы думаете, сэр, где мы его нашли? Знаете то
большое дерево, которое мы собирались срубить? К дереву была приставлена
лестница, на сук наброшена веревка. Светила луна. Он влез по лестнице,
надел петлю на шею и спрыгнул. Так он и висел на шесть футов от земли. Я
разбудил Суэна, и мы его вынули из петли, внесли в дом - ох и намучи-
лись! Бедная женщина, жаль ее, сэр, хотя я-то считаю, что оно и к лучше-
му, - не умел он приспособиться. Этот красавец с аппаратом дорого бы
дал, чтобы снять то, что мы видели.
"Фоггартизм в действии! - горько подумал Майкл. - Первый урок окон-
чен".
Домик уныло хмурился в тусклом свете луны, на холодном ветру. В ком-
нате миссис Бергфелд стояла на коленях перед телом мужа; его лицо было
накрыто платком. Майкл положил ей руку на плечо; она посмотрела на него
безумными глазами и снова опустила голову. Он отвел Боддика в сторону.
- Не подпускайте к ней Суэна. Я с ним поговорю.
Когда явилась полиция и доктор, Майкл подозвал парикмахера, который
при лунном свете походил на призрак и казался очень расстроенным.
- Вы можете переночевать у нас, Суэн.
- Хорошо, сэр. Я не хотел обижать беднягу, но он так задирал нос, а у
меня тоже есть свои заботы. Будто уж он один был такой несчастный. Когда
следствие будет закончено, я отсюда уеду. Если я не попаду на солнце, я
и сам скоро сдохну.
Майкл почувствовал облегчение: теперь Боддик останется один.
Когда он наконец вернулся домой с Суэном, Флер спала. Он не стал бу-
дить ее, но долго лежал, стараясь согреться, и думал о великой преграде
на пути ко всякому спасению - о человеческой личности. И, не в силах
отогнать образ женщины, склонившейся над неподвижным, холодным телом,
тянулся к теплу молодого тела на соседней кровати.
Фотографические снимки пришлись ко времени. Три дня не было ни одной
газеты, которая не поместила бы статейки, озаглавленной: "Трагедия в Бу-
кингемширской усадьбе", "Самоубийство немецкого актера" или "Драма в
Липпингхолле". Статейку оживлял снимок: "Справа налево: мистер Майкл
Монт - депутат от Мид-Бэкса, Бергфелд - немецкий актер, который повесил-
ся, миссис Бергфелд".
"Ивнинг Сан" поместила статью, скорее скорбную, чем гневную:
"Самоубийство немецкого актера в имении сэра Лоренса Монта Липпинг-
холле до известной степени гротескно и поучительно. Этот несчастный был
одним из трех безработных, которых наметил для своих экспериментов моло-
дой депутат от Мид-Бэкса, недавно обративший на себя внимание речью в
защиту фоггартизма. Почему, проповедуя возвращение англичан "к земле",
он остановил свой выбор на немце, остается неясным. Этот инцидент под-
черкивает бесплодность - всех дилетантских попыток разрешить проблему и
изжить безработицу, пока мы все еще терпим в своей среде иностранцев,
вырывающих кусок хлеба у наших соотечественников". В том же номере газе-
ты была короткая передовица: "Иностранцы в Англии". Следствие собрало
много народу. Было известно, что в домике жило трое мужчин и одна женщи-
на, все ждали сенсационных разоблачений и были разочарованы, когда выяс-
нилось, что любовный элемент ни При чем.
Флер с одиннадцатым баронетом вернулась в Лондон, а Майкл остался на
похороны. Он шел на кладбище с Генри Боддиком, впереди шла миссис Берг-
фелд. Мелкий дождь моросил из туч, серых, как могильная плита; тисовые
деревья стояли голые, темные. Майкл заказал большой венок и, когда его
возложили на могилу, подумал: "Жертвоприношения! Сначала людей, потом
агнцов, теперь вот цветы! И это прогресс?"
Нора Кэрфью согласилась принять миссис Бергфелд кухаркой в Бет-
нел-Грин, и Майкл отвез ее в Лондон на автомобиле. Во время этой поездки
к нему вернулись мысли, забытые со времени войны. Человеческое сердце,
одетое, застегнутое на все пуговицы обстановки, интересов, манер, услов-
ностей, расы и классов, остается тем же сердцем, если его обнажит горе,
любовь, ненависть или смех. Но как редко оно обнажается! Какие все в
жизни одетые! Оно, пожалуй, и лучше - нагота обязывает к огромному нап-
ряжению. Он вздохнул свободно, когда увидел Нору Кэрфью, услышал ее бод-
рые слова, обращенные к миссис Бергфелд:
- Входите, дорогая моя, и выпейте чаю!
Она была из тех, в ком сердечная нагота не вызывает ни стыда, ни нап-
ряжения.
Когда он приехал домой. Флер была в гостиной. Над пушистым мехом щеки
ее горели, словно она только что вернулась с мороза.
- Выходила, детка?
- Да, я... - Она запнулась, посмотрела на него как-то странно и спро-
сила: - Ну что, покончил с этим делом?
- Да, слава богу! Я отвез бедняжку к Норе Кэрфью,
Флер улыбнулась.
- А, Нора Кэрфью! Женщина, которая живет для других и забывает о се-
бе, не так ли?
- Совершенно верно, - резко сказал Майкл.
- Новая женщина. Я делаюсь окончательно старомодной.
Майкл взял ее за подбородок.
- Что с тобой, Флер?
- Ничего.
- Нет, что-то случилось.
- Видишь ли, надоедает оставаться за бортом, словно я гожусь только
для того, чтобы возиться с Китом и быть пикантной.
Майкл, обиженный и недоумевающий, опустил руку. Действительно, он не
советовался с ней по поводу своих безработных; он был уверен, что она
его высмеет, скажет: "К чему это?" И в самом деле, к чему это привело?
- Если тебя что-нибудь интересует. Флер, ты всегда можешь меня спро-
сить.
- О, я не хочу совать нос в твои дела! У меня и своих дел достаточно.
Ты пил чай?
- Но скажи, что случилось?
- Дорогой мой, ты уже спрашивал, а я тебе ответила: ничего.
- Ты меня не поцелуешь?
- Конечно, поцелую. Сейчас купают Кита. Не хочешь ли посмотреть?
Каждый укол причинял боль. Она переживала какой-то кризис, а он не
знал, что ему делать. Разве ей не приятно, что он ею восхищается, тянет-
ся к ней? Чего ей нужно? Чтобы он признал, что она интересуется положе-
нием страны не меньше, чем он? Но - так ли это?
