Флер широко раскрыла глаза.
- Не понимаю, что вы имеете в виду.
Мсье Профон наклонил зализанную голову, словно желая умалить значение
своих слов.
- То маленькое дельце, - сказал он, - еще до вашего рождения.
Сознавая, что он очень умно отвлек ее внимание от той лепты, которую
сам вносил в неприятности ее отца, Флер не смогла, однако, воздержаться
от вопроса, на который ее толкало острое любопытство.
- Расскажите, что вы слышали.
- Зачем же? - уронил мсье Профон. - Вы все это знаете.
- Разумеется. Но я хотела бы убедиться, что вам не передали в прев-
ратном виде.
- Про его первую жену, - начал мсье Профон.
Едва подавив возглас: "У папы никогда не было другой жены!" - Флер
сказала:
- Да, так что же вы о ней слышали?
- Мистер Джордж Форсайт рассказал мне, как первая жена вашего отца
впоследствии вышла замуж за его кузена Джолиона. Для мистера Форсайта
это было, я думаю, немного неприятно. Я видел их сына - славный мальчик.
Флер подняла глаза. Дьявольски усмехающееся лицо мсье Профона поплыло
перед нею. Так вот она, вот причина! Героическим усилием, какого еще не
доводилось ей делать в жизни. Флер заставила остановиться поплывшее ли-
цо. Она не знала, заметил ли Профон ее волнение. В гостиную вошла Уиниф-
рид.
- О! Вы уже здесь. Мы с Имоджин провели восхитительный день на "База-
ре младенца".
- Какого младенца? - машинально спросила Флер.
- Общества "Спасай младенцев". Мне подвернулась чудесная покупка, до-
рогая моя. Кусок старинного армянского кружева - невероятная древность.
Вы мне скажете ваше мнение о нем, Проспер.
- Тетя! - вдруг прошептала Флер.
Испуганная странным тоном девушки, Уинифрид подошла к ней.
- Что с тобой? Тебе нехорошо?
Мсье Профон отошел к окну, откуда как будто и не мог услышать их раз-
говор.
- Тетя, он... он сказал мне, что папа был уже раз женат. Правда, что
он развелся с той женой и она вышла замуж за отца Джона Форсайта?
Никогда за всю свою жизнь матери четырех маленьких Дарти не испытыва-
ла Уинифрид такого смущения. Лицо ее племянницы было бледно, глаза тем-
ны, напряженный голос упал до шепота.
- Твой отец не хотел, чтобы ты об этом узнала, - сказала она как мог-
ла внушительней. - Всегда так получается. Я много раз говорила ему, что
он должен тебе рассказать.
- О! - воскликнула Флер.
И все. Но и этого было довольно. Уинифрид погладила ее по плечу - по
крепкому плечику, приятному и белому! Она всегда невольно взглядом оцен-
щика смотрела на племянницу, которая, конечно, выйдет когда-нибудь за-
муж, но не за этого мальчика Джона.
- Мы уже много лет как забыли об этом, - сказала она в утешение. -
Идем обедать!
- Нет, тетя. Мне нездоровится. Можно мне уйти наверх?
- Дорогая моя! - огорчилась Уинифрид. - Ты так близко принимаешь это
к сердцу? Ведь между вами еще ничего не было. Этот мальчик - ребенок!
- Какой мальчик? У меня просто болит голова. И мне сегодня не хочется
больше видеть этого человека.
- Хорошо, дорогая, - сказала Уинифрид. - Иди к себе и ляг. Я тебе
пришлю брому, и я поговорю с Проспером. Зачем он вздумал сплетничать? Но
должна сказать, по-моему, лучше даже, что ты все узнала.
Флер улыбнулась.
- Да, - сказала она и тихо ушла.
Когда она подымалась по лестнице, у нее кружилась голова, во рту было
сухо, в груди щемило. Никогда за всю свою жизнь не знала она хотя бы ми-
нутного опасения, что не получит того, чего желала. День выдался полный
сильных переживаний, а от завершившего их страшного открытия у нее и
впрямь заболела голова. Не удивительно, что отец прячет ту фотографию, -
стыдится, что хранит ее до сих пор. Но может ли он ненавидеть мать Джо-
на, если хранит ее фотографию? Флер прижала руки к вискам, пытаясь ра-
зобраться в своих мыслях. А те рассказали ли Джону - ее появление в Ро-
бин-Хилле не принудило ли их рассказать? Да или нет? Все зависит теперь
от этого. Она знает, и все знают, кроме, может быть, Джона.
Закусив губу, она шагала из угла в угол и думала с отчаянным напряже-
нием. Джон любит свою мать. Если ему рассказали, как он поступит? Трудно
предугадать. Но если нет, не может ли она... не может ли она завладеть
им, выйти за него замуж, пока он не узнал? Она пересмотрела свои впечат-
ления от Робин-Хилла. Лицо его матери, такое пассивное - темные глаза,
волосы точно напудрены, в чертах сдержанное спокойствие, улыбка на губах
- это лицо ее смущало; и лицо его отца - доброе, осунувшееся, дышащее
иронией. Она инстинктивно чувствовала, что они не могли тут же расска-
зать все Джону, не могли нанести ему удар, потому что для него узнать
это будет, конечно, страшным ударом.
Только бы тетя не рассказала отцу, что ей это стало известно! Надо
принять меры. Пока родители думают, что ни она, ни Джон ничего не знают,
еще не все потеряно, можно замести следы и добиться желанного. Но ее уг-
нетала мысль о ее одиночестве в борьбе. Все против нее, все! Совсем как
Джон сказал сегодня: он и она хотят жить, но прошлое стоит им поперек
дороги, прошлое, в котором они не участвовали, которого они не понимают.
Возмутительно! Вдруг она подумала о Джун. Не поможет ли она им? Поче-
му-то Джун произвела на нее такое впечатление, точно она, сама ненавидя
препятствия, должна сочувствовать их любви. Потом инстинкт подсказал
другую мысль: "Не выдам ничего даже ей. Нельзя. Джон должен быть моим.
Наперекор им всем". Ей принесли чашку бульона и таблетку излюбленного
средства Уинифрид от головной боли. Она проглотила и то и другое. Потом
явилась и сама Уинифрид. Флер открыла кампанию словами:
- Знаете, тетя, я не хочу, чтобы думали, будто я влюблена в этого
мальчика. Право, я почти с ним и не знакома.
Уинифрид при всей Своей опытности не была fine. Слова Флер почти ус-
покоили ее. Конечно, девушке неприятно было услышать о семейном сканда-
ле, и Уинифрид приступила к смягчению тонов - задаче, к которой она была
превосходно подготовлена, пройдя школу светского воспитания под опекой
всегда спокойной мамаши и отца, нервы которого нужно было постоянно бе-
речь, и школу долголетней супружеской жизни с Монтегью Дарти. Ее рассказ
был рекордом упрощения. Первая жена Сомса была крайне взбалмошная особа.
Был еще молодой человек, которого раздавил омнибус, и она ушла от Сомса.
Потом, через много лет, когда все могло бы опять наладиться, она увлек-
лась их двоюродным братом Джолионом; Сомс, конечно, был принужден с ней
развестись. История эта давно всеми забыта, помнят только в семье. Впро-
чем, все обернулось к лучшему: у Сомса теперь есть Флер, а Джолион с
Ирэн живут, по-видимому, очень счастливо, и сын их очень милый юноша. "А
Вэл женился на Холли, и это окончательно все сгладило". С этими утеши-
тельными словами Уинифрид погладила племянницу по плечу, подумала: "Ап-
петитная маленькая женщина - вся как литая" - и вернулась к Просперу
Профону, который, несмотря на допущенную им бестактность, был в этот ве-
чер очень "забавен".
В течение нескольких минут после ухода тетки Флер оставалась под вли-
янием брома материального и духовного. Но потом вновь вернулось сознание
реальности. Тетя обошла молчанием все то, что действительно имело значе-
ние: чувство, ненависть, любовь, непримиримость страстных сердец. Так
мало зная жизнь, едва успев коснуться любви. Флер все же инстинктом по-
няла, что слова так же далеки от факта, как монета от покупаемого на нее
хлеба. "Бедный папа! - думала она. - Бедная я! Бедный Джон! Но все равно
- раз я этого хочу, он будет мой". В окно своей комнаты она увидела, как
Проспер Профон вышел в сумерках из подъезда и "порскнул прочь". Если он
и ее мать... как отразится это на ее планах? Несомненно, отец в таком
случае еще больше привяжется к ней, так что в конце концов согласится на
все, чего она пожелает, или тем скорее примирится со всем, что она сде-
лает без его ведома.
Она взяла горсть земли из ящика с цветами за окном и изо всей силы
бросила вслед удаляющейся спине. Недобросила, конечно, но самая попытка
подействовала на нее успокоительно.
Легкий ветер, врываясь в окно, приносил с Грин-стрит запах бензина -
неприятный запах.
V
ЧИСТО ФОРСАЙТСКИЕ ДЕЛА
Когда Сомс направился в Сити, собираясь завернуть к концу дня на
Грин-стрит, захватить Флер и самому отвезти ее домой, его одолевало раз-
думье. Удалившись от дел, он теперь редко бывал в Сити, но все-таки в
конторе "Кэткот, Кингсон и Форсайт" у него был личный кабинет и два
клерка для ведения чисто форсайтских дел - один на полном, другой на по-
ловинном окладе. Дела обстояли сейчас недурно - был благоприятный момент
для продажи домов. И Сомс занимался ликвидацией недвижимого имущества
своего отца, дяди Роджера и частично дяди Николаев. Благодаря своей про-
ницательности и несомненной честности во всех денежных делах он получил
право самовластно распоряжаться этими доверенными ему имуществами. Если
Сомс думал то-то или то-то, не стоило труда думать еще и самому. Он га-
рантировал безответственность многочисленным Форсайтам третьего и чет-
вертого поколений. Прочие опекуны - его двоюродные братья Роджер и Нико-
лае, его свойственники Туитимен и Спендер или муж его сестры Сисили -
все доверяли ему; он подписывался первый, а где подписался он, там под-
писывались за ним и остальные, и никто не становился ни на пенни беднее.
Напротив, теперь все они стали на много пенни богаче, и ликвидация неко-
торых доверенных ему недвижимостей представлялась Сомсу в довольно розо-
вом свете, насколько это мыслимо в нынешние времена; смущало только рас-
пределение дохода с ценностей, которые будут приобретены на реализован-
ные суммы.
Итак, пробираясь по лихорадочным улицам Сити к самой тихой заводи в
Лондоне, Сомс предавался раздумью. С деньгами становится до крайности
туго; а нравы до крайности распустились. Результат войны. Банки не дают
ссуд; сплошь и рядом нарушаются контракты. Чувствуется в воздухе ка-
кое-то веяние, которое ему не нравится, - и не нравится ему новое выра-
жение лиц. Страна явно переживает полосу спекуляций и банкротств. Не да-
вала удовлетворения мысль, что сам он и его доверители держали только
такие ценности, которым ничто не грозило, кроме какихнибудь сумасшедших
мер, вроде аннулирования государственных долгов или налога на капитал.
Если Сомс во чтолибо верил, так это в "английский здравый смысл", то
есть в умение тем или иным путем сохранить собственность. Не раз говари-
вал он, как до него Джемс: "Не знаю, к чему мы идем", но в душе не ве-
рил, что мы вообще идем куданибудь. Если послушаются его совета, все ос-
танется, на своем месте, а он в конце концов только рядовой англичанин,
который держится того, что имеет, и знает, что никогда не расстанется со
своим имуществом, не получив взамен чего-либо более или менее равноцен-
ного. Ум его был способен на всяческую эквилибристику в вопросах матери-
ального блага, а его взгляды на экономическое положение Англии трудно
было опровергнуть простому смертному. Взять к примеру его самого. Он -
человек состоятельный. Но разве это кому-нибудь наносит вред? Он не
съедает десяти обедов в день; ест не больше, а может быть, и меньше ино-
го бедняка. Он не тратит денег на распутство; потребляет не больше воз-
духа и едва ли больше воды, чем какой-нибудь слесарь или грузчик. Прав-
да, он окружен красивыми вещами, но их производство дало людям возмож-
ность работать, а кто-нибудь должен же ими пользоваться. Он покупает
картины, но надо ведь поощрять искусство. Он, в сущности, то случайное
русло, по которому текут деньги на оплату рабочей силы. Против чего тут
возражать? В его руках деньги оборачиваются быстрее и с большей пользой,
чем в руках государства и своры нерасторопных и корыстолюбивых чиновни-
ков. А те суммы, которые он каждый год откладывает от своих доходов, -
