жение появилось на лице ее отца в кондитерской: отчужденное и холод-
но-интимное, странное выражение. Он, верно, очень любил эту женщину, ес-
ли до сих пор, лишившись ее, хранит ее фотографию, Беспощадная и трезвая
мысль девушки взяла под обстрел отношение отца к ее матери. А ее он лю-
бил когда-нибудь по-настоящему? Флер думала, что нет. И Джон - сын жен-
щины, которую он истинно любил! Тогда, конечно, его не должно возмущать,
что дочь его любит Джона; ему только нужно освоиться с этой мыслью.
Вздох глубокого облегчения задержался в складках ночной рубашки, которую
Флер не спеша надевала через голову.
III
ВСТРЕЧИ
Молодость замечает старость только при резких переменах. Джон, напри-
мер, не видел по-настоящему старости своего отца, пока не вернулся из
Испании. Лицо Джолиона четвертого, измученного ожиданием, потрясло его:
таким оно казалось увядшим и старым. От волнения встречи маска сдвину-
лась, и мальчик внезапно понял, как должен был его отец страдать от их
отсутствия. На помощь себе он призвал мысль: "Что ж! Ведь я не хотел
ехать". Не такое было время, чтобы молодость оказывала снисхождение ста-
рости. Но Джон вовсе не был типичен для своего времени. Отец был с ним
всегда "бесконечно мил". Джону претила мысль, что нужно сразу принимать
ту линию поведения, в борьбе с которой его отцу пришлось выстрадать
шесть недель одиночества.
При вопросе отца: "Ну, друг мой, как тебе понравился великий Гойя?"
совесть горько его упрекнула. Великий Гойя существовал лишь постольку,
поскольку он создал девушку, похожую на Флер.
В тот вечер Джон лег спать, снедаемый угрызениями совести, но наутро
проснулся, полный радостных предвкушений. Было только пятое июля, а
встреча с Флер назначена на девятое. До возвращения в Уонсдон предстояло
провести дома три дня. Нужно изловчиться и увидеть ее!
Даже самые любящие родители не могут отрицать, что в жизнь мужчины с
неуклонной периодичностью вторгается нужда в новых брюках. А посему на
второй день по приезде Джон отправился в город и, для очистки совести
заказав на Кондит-стрит то, что требовалось, направил свои стопы к Пика-
дилли. Стрэттон-стрит, где находится ее клуб, примыкает к Девоншир-Хау-
су. Было бы чистой случайностью застать Флер в клубе. Но Джон с замира-
нием сердца шел по Бонд-стрит, отмечая превосходство над собою всех
встречных молодых людей. На них так ловко сидят костюмы, в них столько
самоуверенности, и они старше. Внезапно его сразила мысль, что Флер его,
конечно, забыла. Поглощенный все эти недели своим собственным чувством к
ней, он упускал из виду эту возможность. Углы его рта оттянулись книзу,
руки покрылись липким потом. Флер, несущая цветок юности в тонкой своей
улыбке, несравненная Флер! То была жестокая минута. Но Джону не чужда
была великая идея, что человеку подобает смотреть прямо в лицо любой
судьбе. Подбадривая себя этим суровым помыслом, он остановился перед ан-
тикварной лавкой. В этот день, в разгар того, что когда-то именовалось
лондонским сезоном, ничто не отличало эту лавку от всякой другой, кроме
двух-трех покупателей в серых цилиндрах да солнечного блика на меди.
Джон пошел дальше и, свернув на Пикадилли, чуть не сшиб с ног Вэла Дар-
ти, направлявшегося в "Айсиум-Клуб", куда он недавно был принят.
- Здравствуйте, молодой человек. Вы куда?
Джон вспыхнул.
- Я был у портного.
Вэл смерил его взглядом с головы до пят.
- Отлично. Мне тут нужно заказать папиросы; а потом зайдем позавтра-
каем вместе.
Джон принял приглашение. Он мог получить от Вэла сведения о ней.
В табачной лавке, куда они теперь вошли, можно было увидеть в новом
свете современное положение Англии столь угнетающее ее прессу и общест-
венных деятелей.
- Да, сэр; те самые папиросы, которые я поставлял, бывало, вашему от-
цу. Как же! Ведь мистер Монтегью Дарти был нашим постоянным покупателем
- позвольте, да, с того года, когда Мелтон взял первый приз на дерби,
Один из лучших моих клиентов.
Слабая улыбка осветила лицо табачника.
- Сколько раз он мне советовал, на какую лошадь ставить. Что и гово-
рить! Он, помнится, брал этих папирос две сотни в неделю, из года в год,
и никогда не менял - всегда один сорт. Очень был любезный джентльмен,
приводил ко мне множество новых покупателей. Я так, жалел, когда и ним
случилось несчастье. Когда лишаешься давнишнего клиента, всегда чувству-
ешь утрату.
Вэл улыбнулся. Смерть Монтегью Дарти закрыла в этом магазине самый,
вероятно, длинный счет; и в кольцах дыма от крепкой, освященной временем
папиросы он увидел лицо своего отца, смуглое, благообразное, с выхолен-
ными усами, несколько одутловатое - в единственном ореоле, какой достал-
ся ему. Здесь его отца, во всяком случае, окружала слава: человек, ку-
ривший две сотни папирос в неделю, знавший толк в лошадях, умевший без
конца брать в кредит! Для своего табачника - герой. Все-таки почет - и
даже по наследству передается.
- Я уплачу наличными, - сказал он. - Сколько с меня?
- Для его сына и при наличной оплате - десять, шиллингов шесть пен-
сов. Я никогда не забуду мистера Монтегью Дарти. Он, бывало, простаивал
тут по полчаса, беседуя со мной. Таких, как он, теперь не часто встре-
тишь - все куда-то спешат. Война плохо отразилась на манерах плохо. Вы
тоже, я вижу, сидели в окопах.
- Нет, - сказал Вэл, хлопнув себя по колену - Это ранение я получил в
предыдущую войну. Оно, думаю, спасло мне жизнь. Тебе не нужно папирос,
Джон?
Джон пристыжено пробормотал: "Я ведь не курю" - и увидел, как табач-
ник скривил губы, словно не решаясь, сказать ли: "Боже праведный!" или:
"Вот теперь и - начать бы, сэр".
- Это хорошо, - отозвался Вэл. - Держись, пока можешь. Потянет ку-
рить, когда тебя крепко стукнет по лбу", Так это вправду тот самый та-
бак?
- В точности, сэр; немного вздорожал, и только. Я всегда говорю: уди-
вительно стойкая держава - Британская империя.
- Посылайте мне по этому адресу сто штук в неделю, а счет раз в ме-
сяц. Пошли, Джон.
Джон не без любопытства вступил в "Айсиум". Он никогда не бывал ни в
одном лондонском клубе, кроме "Всякой всячины", где изредка завтракал с
отцом. "Айсиум", дышащий скромным комфортом, не менялся, не мог изме-
ниться, покуда в правлении сидел Джордж Форсайт, которому его гастроно-
мическая изощренность давала чуть ли не диктаторскую власть. "Айсиум"
сурово относился к богачам послевоенной формации, и потребовалось все
влияние Джорджа Форсайта, чтобы провести в члены клуба Проспера Профона,
которого Джордж расхваливал как "превосходного спортсмена".
Джордж Форсайт и его протеже завтракали вдвоем, когда Вэл и Джон вош-
ли в столовую клуба и, заметив пригласительный жест Джорджа, подсели к
их столику - Вэл с лукаво прищуренными глазами и обаятельной улыбкой,
Джон с торжественно сжатыми губами и подкупающей застенчивостью во
взгляде. У этого углового столика был привилегированный вид, как будто
за ним разрешалось сидеть только верховным мастерам масонской ложи. Ат-
мосфера зала оказывала на Джона гипнотическое действие. Худолицый офици-
ант выступал с благоговейной почтительностью масона. Он, казалось, смот-
рел в рот Джорджу Форсайту, сочувственно наблюдал жадный огонек в его
глазах и любовно следил за передвижением тяжелого серебра, меченного
клубными вензелями. Рукав ливреи и конфиденциальный голос смущали Джона
- так таинственно возникали они из-за его плеча.
Если не считать замечания Джорджа: "Ваш дедушка как-то дал мне полез-
ный совет - он знал, что такое хорошая сигара", - ни он, ни другой вер-
ховный мастер не обращали внимания на Джона, и мальчик был им за это
благодарен. Разговор вертелся исключительно вокруг скрещивания пород,
вокруг статей и цен на лошадей, и Джон слушал сперва словно в тумане,
удивляясь, как может поместиться у голове столько премудрости. Он не мог
отвести глаз от темнолицего мастера: слова его были так развязны и так
удручающи - странные, тяжелые слова, точно выдавленные усмешкой. Джон
думал о бабочках, когда вдруг до его сознания дошла фраза, сказанная
темноволосым:
- Вот бы мистеру Сомсу Форсайту заинтересоваться лошадьми.
- Старому Сомсу? Где ему - высохшая жила!
Джон прилагал все усилия, чтобы не покраснеть, между тем как темноли-
цый мастер продолжал:
- Его дочка очень привлекательная маленькая женщина. Мистер Сомс Фор-
сайт несколько отсталый человек. Хотел бы я когда-нибудь посмотреть, как
он веселится.
- Не беспокойтесь, он совсем не такой несчастный, как можно подумать.
Он никогда не покажет, что наслаждается чем-нибудь: чтоб другие не отня-
ли. Старый Сомс! Кто раз побит, тот дважды трус.
- Ты кончил, Джон? - сказал поспешно Вал. - Пойдем выпьем кофе.
- Кто эти господа? - спросил Джон на лестнице. - Я плохо расслышал.
- Старший - Джордж Форсайт, двоюродный брат твоего отца и моего дяди
Сомса. Он сидит здесь испокон веков. А второй, Профон, ну, тот - не пой-
мешь что. Он, по-моему, увивается за женой Сомса, раз уж ты хочешь
знать!
Джон поглядел на него в испуге.
- Это ужасно, - сказал он. - То есть ужасно для Флер.
- Не думаю, чтобы Флер придавала значение подобным вещам; она очень
современна.
- Но ведь это ее мать!
- Ты еще зелен, Джон.
Джон сделался ярко-красным.
- Мать, - буркнул он сердито, - это совсем другое дело.
- Ты прав, - вдруг согласился Вэл. - Но жизнь изменилась с тех пор,
как я был в твоем возрасте. Каждый теперь говорит: "Лови мгновение,
завтра мы умрем". Вот о чем думал старый Джордж, когда говорил о дяде
Сомсе. Он-то не собирается завтра умирать.
Джон быстро спросил:
- Что произошло между ним и моим отцом?
- Семейная тайна, Джон. Послушай моего совета: не допытывайся. Тебе
незачем знать. Налить тебе ликеру?
Джон мотнул головой.
- Меня возмущает, когда от человека все скрывают, - пробормотал он, -
а потом насмехаются над ним, что он, мол, зелен.
- Хорошо, спроси у Холли. Если и она откажется тебе рассказать, ты
поверишь, что это делается ради твоей же пользы.
Джон встал.
- Мне пора идти, спасибо за угощение.
Вэл улыбнулся полупечально, полувесело. Мальчик, казалось, был подав-
лен.
- Хорошо, ждем тебя в пятницу.
- Не знаю, право, - замялся Джон.
Он и впрямь не знал. Этот заговор приводил его в отчаяние. Было уни-
зительно, что с ним обращаются, как с ребенком. Он вновь направил рассе-
янный шаг к Стрэттонстрит. Теперь он пойдет в ее клуб и узнает худшее.
На его вопрос ему ответили, что мисс Форсайт не приходила, но, возможно,
зайдет попозже. Она часто бывает здесь по понедельникам, не наверное ни-
чего сказать нельзя. Джон сказал, что зайдет еще раз и, войдя в
Грин-парк, бросился на траву под деревом. Ярко светило солнце, и легкий
ветер шевелил листья молодой липы, под которой лежал Джон; но сердце его
болело. Вокруг его счастья собирались тучи. Большой Бэн отзвонил три,
покрывая грохот колес. Эти звуки что-то в нем всколыхнули, и, достав
клочок бумаги, он начал царапать по нему карандашом. Набросав четверос-
тишие, он шарил рукой по траве в поисках новой рифмы, когда что-то твер-
дое коснулось его плеча - зеленый зонтик. Над ним стояла Флер.
- Мне сказали, что ты заходил и вернешься. Вот я и подумала, что ты,
верно, пошел сюда; так и оказалось - правда, удивительно?
- О Флер! Я думал, ты меня забыла.
- Но ведь я сказала тебе, что не забуду.
Джон схватил ее за руку.
- Это слишком большое счастье! Пройдем в другой конец.
Он почти поволок ее по этому слишком тщательно разделанному парку,
ища укромного места, где можно сидеть рядом и держаться за руки.
- Никто не вклинился? - спросил он, заглядывая под ее нависшие ресни-
цы.
- Один идиот появился на горизонте, но он не в счет.
