Сомс, - и сказал чистую правду.
- Да, но остальных ты знал, дорогой мой.
Он опять искоса поглядел на дочь. Что она выведала? Не проболталась
ли Уинифрид, или Имоджин, или Вэл Дарти и его жена? Дома при Флер тща-
тельно избегали всякого намека на тот старый скандал, и Сомс много раз
говорил Уинифрид, что в присутствии его дочери о нем и заикаться нельзя.
Ей не полагалось знать, что в прошлом у ее отца была другая жена. Но
темные глаза Флер, часто почти пугавшие Сомса своим южным блеском, смот-
рели на него совсем невинно.
- Видишь ли, - сказал он, - между твоим дедом и его братом произошла
ссора. С тех пор обе семьи порвали всякое знакомство.
- Как романтично!
"Что она подразумевает под этим словом?" - подумал Сомс. Оно ему ка-
залось экстравагантным и опасным, а прозвучало оно так, как если бы Флер
сказала: "Как мило!"
- И разрыв продолжается по сей день, мы не возобновляем знакомства, -
добавил он, но тотчас пожалел об этих словах, прозвучавших как вызов.
Флер улыбнулась. По нынешнему времени, когда молодежь кичится своей
самостоятельностью и презрением к такому предрассудку, как приличия,
этот вызов должен был раздразнить ее своенравие. Потом, вспомнив выраже-
ние лица Ирэн, он вздохнул свободнее.
- А какая ссора? Из-за чего? - услышал он вопрос дочери.
- Из-за дома. Для тебя это дело далекого прошлого. Твой дедушка умер
в тот самый день, когда ты родилась. Ему было девяносто лет.
- Девяносто? А много есть еще Форсайтов, кроме тех, которые значатся
в "Красной книге?" [7]
- Не знаю, - сказал Сомс. - Они теперь все разбрелись. Из старшего
поколения все умерли, кроме Тимоти.
- Тимоти! - Флер всплеснула руками. - Как забавно!
- Ничуть! - проворчал Сомс.
Его оскорбило, что Флер нашла имя "Тимоти" забавным, как будто в этом
скрывалось пренебрежение к его предкам. Новое поколение готово смеяться
над всем прочным и стойким. "Загляни к старичку, пусть попророчествует".
Ах! Если б Тимоти мог видеть беспокойную Англию своих внучатых племянни-
ков и племянниц, он, конечно, сказал бы о них крепкое словцо. И невольно
Сомс поднял глаза на окна "Айсиум-Клуба"; да, Джордж-все еще сидит у ок-
на с тем же розовым листком в руке.
- Папа, где это Робин-Хилл? Робин-Хилл! Робин-Хилл, вокруг которого
разыгралась та старая трагедия! К чему ей знать?
- В Сэрри, - пробормотал он, - неподалеку от Ричмонда. А что?
- Не там ли этот дом?
- Какой дом?
- Из-за которого вышла ссора.
- Да. Но что тебе до этого? Мы завтра едем домой, ты бы лучше подума-
ла о своих нарядах.
- Благодарю! Они все уже обдуманы. Ссора, кровная вражда! Как в биб-
лии или как у Марка Твена - вот занятно! А какую ты играл роль в вендет-
те, папа?
- Тебе до этого нет дела.
- Как! Но я ведь должна ее поддерживать?
- Кто тебе это сказал?
- Ты сам, дорогой мой.
- Я? Я, наоборот, сказал, что к тебе это не имеет никакого каса-
тельства.
- И я так думаю. Значит, все в порядке.
Она была слишком хитра для него: fine, как выражалась иногда о дочери
Аннет. Остается только как-нибудь отвлечь ее внимание.
- Тут выставлено хорошее кружево, - сказал он, останавливаясь перед
витриной. - Тебе должно понравиться.
Когда Сомс уплатил и они снова вышли на улицу. Флер сказала:
- По-моему, мать того мальчика для своего возраста очень красивая
женщина. Я красивей не видела. Ты не согласен?
Сомс задрожал. Что за напасть! Дались ей эти люди!
- Я не обратил на нее внимания.
- Дорогой мой, я видела, как ты поглядывал на нее.
- Ты видишь все и еще много сверх того, что есть на самом деле!
- А что представляет собой ее муж? Ведь он тебе двоюродный брат, раз
ваши отцы были братья.
- Не знаю, скорей всего умер, - с неожиданной силой сказал Сомс. - Я
не видел его двадцать лет.
- Кем он был?
- Художником.
- Вот как? Чудесно!
Слова; "Если хочешь меня порадовать, брось думать об этих людях" -
просились Сомсу на язык, но он проглотил их - ведь он не должен был вы-
казывать перед дочерью свои чувства.
- Он меня однажды оскорбил, - сказал он.
Ее быстрые глаза остановились на его лице.
- Понимаю! Ты не отомстил, и тебя это гложет. Бедный папа! Ну, я им
задам!
Сомс чувствовал себя так, точно лежал в темноте и "ад лицом его кру-
жился комар. Такое упорство со стороны Флер было ему внове, и, так как
они уже дошли до своего отеля, он проговорил угрюмо:
- Я сделал все, что мог. А теперь довольно об этих людях. Я пройду к
себе до обеда.
- А я посижу здесь.
Бросив прощальный взгляд на дочь, растянувшуюся в кресле, - полу до-
садливый, полувлюбленный взгляд, - Сомс вошел в лифт и был вознесен к
своим апартаментам в четвертом этаже. Он стоял в гостиной у окна, гля-
девшего на Хайд-парк, и барабанил пальцами по стеклу. Он был смущен, ис-
пуган, обижен. Зудела старая рана, зарубцевавшаяся под действием времени
и новых интересов, и к этому зуду примешивалась легкая боль в пищеводе,
где бунтовала нуга. Вернулась ли Аннет? Впрочем, он не искал у нее помо-
щи в подобных затруднениях. Когда она приступала к нему с расспросами о
его первом браке, он всегда ее обрывал; она ничего не знала о его прош-
лом, кроме одного - что первая жена была большою страстью его жизни,
тогда как второй брак был для него только сделкой. Она поэтому затаила
обиду и при случае пользовалась ею очень расчетливо. Сомс прислушался.
Шорох, смутный звук, выдающий присутствие женщины, доносился через
дверь. Аннет дома. Он постучал.
- Кто там?
- Я, - отозвался Сомс.
Она переодевалась и была не совсем еще одета. Эта женщина имела право
любоваться на себя в зеркале. Были великолепны ее руки, плечи, волосы,
потемневшие с того времени, когда Сомс впервые познакомился с нею, и по-
ворот шеи, и шелковое белье, и серо-голубые глаза под темными ресницами
- право, в сорок лет она была так же красива, как в дни первой молодос-
ти. Прекрасное приобретение: превосходная хозяйка, разумная и достаточно
нежная мать. Если б только она не обнажала так цинично сложившиеся между
ними отношения! Питая к ней не больше нежности, чем она к нему. Сомс,
как истый англичанин, возмущался, что жена не набрасывает на их союз хо-
тя бы тончайшего покрова чувств. Как и большинство его соотечественни-
ков, он придерживался взгляда, что брак должен основываться на взаимной
любви, а когда любовь иссякнет или когда станет очевидным, что ее никог-
да не было - так что брак уже явно зиждется не на любви, - тогда нужно
гнать это сознание. Брак есть, а любви нет, но брак означает любовь, и
надо как-то тянуться. Тогда все удовлетворены, и вы не погрязаете в ци-
низме, реализме и безнравственности, как французы. Мало того, это необ-
ходимо в интересах собственности. Сомс знал, что Аннет знает, что оба
они знают, что любви между ними нет. И все-таки он требовал, чтобы она
не признавала этого на словах, не подчеркивала бы своим поведением, и он
никогда не мог понять, что она имеет в виду, обвиняя англичан в лицеме-
рии. Он спросил:
- Кто приглашен к нам в Шелтер на эту неделю?
Аннет слегка провела по губам помадой - Сомс всегда предпочитал, что-
бы она не красила губ.
- Твоя сестра Уинифрид, Кардиганы, - она взяла тонкий черный каранда-
шик, - и Проспер Профон.
- Бельгиец? Зачем он тебе?
Аннет лениво повернула шею, подчернила ресницы на одном глазу и ска-
зала:
- Он будет развлекать Уинифрид.
- Хотелось бы мне, чтобы кто-нибудь развлек Флер; она стала каприз-
ной.
- Капризной? - повторила Аннет. - Ты это в первый раз заметил, друг
мой? Флер, как ты это называешь, капризна с самого рождения.
Неужели она никогда не избавится от своего картавого "р"? Он потрогал
платье, которое она только что, сняла, и спросил:
- Что ты делала это время?
Аннет посмотрела на его отражение в зеркале. Ее подкрашенные губы
улыбались полурадостно, полунасмешливо.
- Жила в свое удовольствие, - сказала она.
- Угу! - угрюмо произнес Сомс. - Бантики?
Этим словом Сомс обозначал непостижимую для мужчины женскую беготню
по магазинам.
- У Флер достаточно летних платьев?
- О моих ты не спрашиваешь.
- Тебе безразлично, спрашиваю я или нет.
- Совершенно верно. Так если тебе угодно знать, у Флер все готово, и
у меня тоже, и стоило это неимоверно дорого!
- Гм! - сказал Сомс. - Что делает этот Профон в Англии?
Аннет подняла только что наведенные брови.
- Катается на яхте.
- Ах так! Он какой-то сонный.
- Да, иногда, - ответила Аннет, и на ее лице застыло спокойное удов-
летворение. - Но иногда с ним очень весело.
- В нем чувствуется примесь черной крови.
Аннет томно потянулась.
- Черной? - переспросила она. - Почему? Его мать была armenienne [8].
- Может, поэтому, - проворчал Сомс, - Он понимает что-нибудь в живо-
писи?
- Он понимает во всем - светский человек.
- Ну, хорошо. Пригласи кого-нибудь для Флер. Надо ее развлечь. В суб-
боту она едет к Валу Дарти и его жене; мне это не нравится.
- Почему?
Так как действительную причину нельзя было объяснить, не вдаваясь в
семейную хронику. Сомс ответил просто:
- Пустая трата времени. Она и так отбилась от рук.
- Мне нравится маленькая миссис Вал: она спокойная и умная.
- Я о ней ничего не знаю, кроме того, что она... Ага, это что-то но-
вое!
Сомс поднял с кровати сложнейшее произведение портновского искусства.
Аннет взяла платье из его рук.
- Застегни мне, пожалуйста, на спине.
Сомс стал застегивать. Заглянув через ее плечо в зеркало, он уловил
выражение ее лица - чуть насмешливое, чуть презрительное, говорившее как
будто: "Благодарю вас! Вы этому никогда не научитесь!" Да, не научится -
он, слава богу, не француз! Кое-как справившись с трудной задачей, он
буркнул, пожав плечами: "Слишком большое декольте!" - и пошел к двери,
желая поскорее избавиться от жены и спуститься к Флер.
Пуховка застыла в руке Аннет, и неожиданно резко сорвались слова:
- Que tu es grossier! [9]
Это выражение Сомс помнил - и недаром. Услышав его в первый раз от
жены, он подумал, что слова эти значат: "Ты - бакалейщик!" [10] - и не
знал, радоваться ему или печалиться, когда выведал их подлинное значе-
ние. Сейчас они его обидели - он не считал себя грубым. Если он груб, то
как же назвать человека в соседнем номере, который сегодня утром произ-
водил отвратительные звуки, прополаскивая горло; или тех людей в салоне,
которые считают признаком благовоспитанности говорить не иначе, как во
все горло, чтобы слышал весь дом, - пустоголовые крикуны! Груб? Только
потому, что сказал ей насчет декольте? Но оно в самом деле велико! Не
возразив ни слова, он вышел из комнаты.
Войдя в салон, он сразу увидел Флер на том же месте, где оставил ее.
Она сидела, закинув ногу на ногу, и тихо покачивала серой туфелькой -
верный признак, что девушка замечталась. Это доказывали также ее глаза -
они у нее иногда вот так уплывают вдаль. А потом - мгновенно - она оч-
нется и станет быстрой и непоседливой, как мартышка. И как много она
знает, как она самоуверенна, а ведь ей нет еще девятнадцати лет. Как го-
ворится - девчонка. Девчонка? Неприятное слово! Оно означает этих отча-
янных вертихвосток, которые только и знают, что пищать, щебетать да выс-
тавлять напоказ свои ноги! Худшие из них - злой кошмар, лучшие - напуд-
ренные ангелочки! Нет, Флер не вертихвостка, не какая-нибудь разбитная,
невоспитанная девчонка. Но все же она отчаянно своенравна, жизнерадостна
и, кажется, твердо решила наслаждаться жизнью. Наслаждаться! Это слово
не вызывало у Сомса пуританского ужаса; оно вызывало ужас, отвечавший
его темпераменту. Сомс всегда боялся наслаждаться сегодняшним днем из
страха, что меньше останется наслаждений на завтра. И его пугало созна-
