нам. Благообразные старички, зоркие осанистые дельцы, евреи, тренеры,
которые выглядят так невинно, точно в жизни не видели лошади; высокие,
медлительные, томные женщины или женщины бойкие, с громкими голосами;
молодые люди, глядящие так, точно стараются принять все это всерьез, -
среди них двое или трое одноруких.
"Здесь жизнь - игра, - подумал Вал. - Звонок, лошади стартуют, кто-то
выиграл; опять звонок, новый старт, кто-то проиграл".
Однако, испугавшись своей собственной философии, он вернулся к воро-
там паддока посмотреть мэйфлайскую кобылу на галопе. Она шла прекрасно;
и Вэл побрел к "маленькому авто". "Маленький" завтрак оказался тем, о
чем человек может грезить во сне, но что он редко получает в жизни; ког-
да завтрак кончился, мсье Профон прошел с Валом обратно в паддок.
- Ваша жена - милая женщина, - заметил он неожиданно.
- Самая милая женщина, какую я знаю, - сухо отве7 ил Вэл.
- Да" - сказал Профон, - у нее милое лицо. Я люблю милых женщин.
Вэл посмотрел на него подозрительно, но что-то благодушное и прямое в
тяжелом мефистофельском лице его спутника обезоружило его на мгновение.
- В любое время, когда вы захотите приехать ко мне на яхту, я сделаю
для нее маленький рейс.
- Благодарю, - сказал Вэл, снова насторожившись. - Она не любит моря.
- Я тоже не люблю, - сказал Профон.
- Зачем же вы плаваете на яхте?
В глазах бельгийца заиграла улыбка.
- О! Право, не знаю. Я все перепробовал: это мое последнее занятие.
- Оно обходится, верно, чертовски дорого. Мне, например, нужны были
бы основания более веские.
Проспер Профон поднял брови и выдвинул тяжелую нижнюю губу.
- Я сговорчивый человек, - сказал он.
- Вы были на войне? - спросил Вэл.
- Да-а. Войну я тоже испробовал. Был отравлен газом; это было мал-ма-
ло неприятно.
Он улыбнулся замысловатой и сонной улыбкой преуспевающего человека.
Сказал ли он "мал-мало" вместо "немного" по ошибке или ради аффектации,
Вэл не мог решить; от этого человека можно было, по-видимому, ждать чего
угодно. В толпе покупателей, привлеченных мэйфлайской кобылой, которая
вышла победительницей, мсье Профон сказал:
- Примете участие в аукционе?
Вэл кивнул головой. Рядом с этим сонным Мефистофелем он чувствовал
потребность верить во что-то. Он был обеспечен от крайних превратностей
судьбы предусмотрительностью деда, оставившего ему тысячу фунтов годовой
ренты, и еще тысячью годовых, оставленных Холли ее дедом, - однако у Вэ-
ла не было свободных средств, так как деньги, вырученные им от продажи
африканской фермы, он почти целиком потратил на оборудование нового хо-
зяйства в Сэссексе. И очень скоро у него явилась мысль: "К черту! Мне
это не по карману". Намеченный им предел - шестьсот фунтов - был уже пе-
рекрыт; Вэл перестал набавлять. Мэйфлайская кобыла пошла с молотка за
семьсот пятьдесят гиней. Вэл с огорчением повернулся, чтобы уйти, когда
над ухом у него раздался медлительный голос мсье Профона:
- Ну вот, я купил эту маленькую кобылку, но мне она не нужна: возьми-
те ее и отдайте вашей жене.
Вэл с новым подозрением посмотрел на него, но увидел в его глазах та-
кое добродушие, что, право, не мог обидеться.
- Я заработал на войне немного денег, - начал мсье Профон в ответ на
этот взгляд. - У меня были акции оружейных заводов. Мне нравится отда-
вать деньги. Я всегда зарабатываю. А мне самому не много надо. Я люблю
отдавать их моим друзьям.
- Я куплю у вас кобылу за ту цену, которую вы отдали, - сказал с вне-
запной решимостью Вэл.
- Нет, - ответил мсье Профон. - Возьмите ее так. Мне она не нужна.
- Но, черт возьми, не могу же я...
- Почему? - улыбнулся мсье Профон. - Я друг вашей семьи.
- Семьсот пятьдесят гиней - это не ящик сигар, - возразил нетерпеливо
Вэл.
- Прекрасно; вы сохраните ее для меня до той минуты, когда она мне
понадобится, а пока делайте с ней, что хотите.
- Если она остается вашей, - сказал Вэл, - не возражаю.
- Вот и отлично, - проговорил мсье Профон и отошел.
Вэл посмотрел ему вслед: "Безобидный чертяка!" Да, как будто - и
вдруг опять подумалось: нет! Вэл заметил, как он подошел к Джорджу Фор-
сайту, и затем потерял его из виду.
В эти дни после скачек он ночевал у своей матери в доме на
Грин-стрит.
Уинифрид Дарти в шестьдесят два года удивительно сохранилась, если
принять во внимание, что тридцать три года она прожила с Монтегью Дарти,
пока ее не избавила от него - почти что к счастью - французская лестни-
ца. Возвращение любимого сына из Южной Африки после стольких лет доста-
вило ей огромную радость; приятно было видеть, что он так мало изменил-
ся, чувствовать симпатию к его жене. До замужества, в конце семидесятых
годов, Уинифрид шла в авангарде свободомыслящих ревнительниц наслаждения
и моды; но теперь она должна была признать, что современные девицы дале-
ко превзошли молодежь ее века. Например, они, по-видимому, смотрят на
брак как на эпизод, и Уинифрид иногда жалела, что в свое время не при-
держивалась тех же взглядов; второй, третий, четвертый эпизод, может
быть, дал бы ей в спутники жизни не такого блистательного пьяницу; прав-
да, в конце концов он оставил ей Вэла, Имоджин, Мод и Бенедикта (без пя-
ти минут полковника, невредимо прошедшего через войну), и никто из них
пока не развелся. Постоянство детей часто изумляло ее, помнившую их от-
ца; но Уинифрид любила тешиться мыслью, что все они настоящие Форсайты и
пошли в нее, за исключением разве Имоджин. И откровенно смущала Уинифрид
"дочурка" ее брата, Флер. Девочка так же беспокойна, как любая современ-
ная девица. "Маленький огонь на сквозном ветру", - сказал о ней как-то
за десертом Проспер Профон, но она не вертлява и говорит не громко.
Стойкая в своем форсайтизме. Уинифрид бессознательно отвергала новые ве-
яния, не одобряла повадок современной девушки и ее девиза: "Была не бы-
ла! Трать - завтра мы будем нищие!" Ее успокаивала в племяннице одна
черта: раз чего-нибудь пожелав, Флер не отступалась, пока не получит
своего, а дальше... Но Флер, конечно, слишком еще молода, сейчас об этом
нельзя судить. Она к тому же прехорошенькая, да еще унаследовала от ма-
тери ее французский вкус и умение носить вещи: каждый оборачивался при
виде Флер, что очень льстило Уинифрид, ценительнице элегантности и сти-
ля, так жестоко ее обманувших в случае с Монтегью Дарти.
Говоря о ней с Вэлом за завтраком в субботу, Уинифрид не могла обойти
молчанием их семейную тайну.
- Эта история с твоим тестем и твоей тетей Ирэн, Вэл... Все это, ко-
нечно, давно быльем поросло, но не нужно, чтобы Флер что-нибудь узнала.
Дяде Сомсу это было бы очень неприятно. Не проговорись.
- Хорошо. Но это трудновато: к нам приезжает младший брат Холли, бу-
дет жить у нас, изучать сельское хозяйство. Он, верно, уже приехал.
- Ах! - воскликнула Уинифрид. - Как это некстати! Какой он из себя?
- Я видел его только раз я Робин-Хилле, когда мы приезжали домой в
тысяча девятьсот девятом году; ом был голый и раскрашен в желтые и синие
полосы, славный был мальчуган.
Уинифрид нашла это "очень милым" и добавила успокоительно:
- Ну, ничего. Холли очень благоразумна; она сумеет все уладить. Я не
стану ничего говорить твоему дяде. Зачем его зря тревожить? Такая ра-
дость для меня, дорогой моя мальчик, что ты опять со мной теперь, когда
я старею.
- Стареешь? Брось! Ты такая же молодая, как была. Мама, этот Профом -
он вполне приличный человек?
- Проспер Профон? О! Я в жизни не встречала более занимательного со-
беседника!
Вэл что-то промычал и рассказал историю с мэйфлайской кобылой.
- Совсем в его стиле, - проговорила Уинифрид. - Он делает самые нео-
жиданные вещи.
- Н-да, - веско сказал Вал. - Навей семье с этой породой не везло, с
такими безответственными людьми.
Это была правда, и Уинифрид добрую минуту молчала в унылое задумчи-
вости, прежде чем ответила:
- Да, конечно! Но он иностранец, Вал: не надо судить слишком строго.
- Правильно. Буду пользоваться его кобылой. И какнибудь с ним рассчи-
таюсь.
Вскоре за тем он пожелал матери всего хорошего и, приняв от нее поце-
луй, момчался к своему букмекеру, в "Айсиум-Клуб" и на вокзал.
VI
ДЖОН
Миссис Вэл Дарти после двадцати лет жизни в Южной Африке страстно
влюбилась - к счастью, в нечто ей родное, ибо предметом ее страсти был
вид, открывавшийся из ее окон: холодный ясный свет на зеленых косогорах.
Снова была перед нею Англия! Англия еще более прекрасная, чем та, что
грезилась ей во сне. В самом деле, случай привел Вэла в такой уголок,
где Меловые горы в солнечный день поистине очаровательны. Как дочь свое-
го, отца, Холли не могла не оценить необычность их контуров и сияние бе-
лых обрывов; подниматься проселком в гору по дну лощины или брести доро-
гой на Чанктонбери или Эмберли было подлинным наслаждением, которое она
не стала бы делить с Взлом: Валу любоваться природой мешал инстинкт Фор-
сайта, учивший всегда что-нибудь от нее получать - например, подходящее
поле для проездки лошадей.
Мягко и умело правя фордом на пути домой, Холли дала себе обещание
воспользоваться приездом Джона и в первый же день повести его на гребень
холмов - показать ему свой любимый вид в свете майского дня.
Она ждала младшего брата с материнской нежностью, не израсходованной
целиком на Вэла. В те три дня, которые она прогостила в Робин-Хилле
вскоре по приезде на родину, ей не пришлось видеть мальчика - он был еще
в школе, - так что у нее, как и у Вэла, сохранился в памяти только свет-
ловолосый ребенок в желто-синей татуировке, игравший у пруда.
Те три дня в Робин-Хилле были отмечены грустью, волнением, нелов-
костью. Воспоминания о покойном брате; воспоминания о сватовстве Вала;
свидание с постаревшим отцом, которого она не видела двадцать лет;
что-то похоронное в его иронии и ласковости, не ускользнувшее от чуткой
дочери; а главное - присутствие мачехи, которую она смутно помнила как
"даму в сером" тех давних дней, когда сама она была еще девочкой, и де-
душка был жив, и мадемуазель Бос так сердилась, что вторгшаяся в их
жизнь незнакомка стала обучать Холли музыке, - все это смущало и мучило
душу, жаждавшую найти в Робин-Хилле прежний покой. Но Холли умела не вы-
давать своих чувств, и наружно все шло хорошо.
Отец поцеловал ее на прощание, и она отчетливо ощутила, что губы его
дрожат.
- Правда, дорогая, - сказал он, - война не изменила Робин-Хилла? Если
б только ты могла привезти с собою Джолли! Как тебе нравится этот спири-
тический бред? Дуб, я боюсь, когда умрет, так умрет навсегда.
По теплоте ее объятия он, верно, угадал, что выдал себя, потому что
тотчас перешел опять на иронию.
- Нелепое слово "спиритизм": чем больше им занимаются, тем вернее до-
казывают, что овладели всего лишь материей.
- То есть? - спросила Холли.
- Как же! Взять хотя бы фотографирование привидений. Для фотографии
нужно прежде всего, чтобы свет падал на что-то материальное. Нет, все
идет к тому, что мы станем называть всякую материю духом или всякий дух
материей - одно из двух.
- Но ведь ты не веришь в загробную жизнь, папа?
Джолион поглядел на дочь, и ее глубоко поразило грустно-своенравное
выражение его лица.
- Дорогая, мне хотелось бы что-то получить от смерти. Я уже заглянул
в нее. Но, сколько ни стараюсь, я не могу найти ничего такого, чего
нельзя было бы с тем же успехом объяснить телепатией, работой подсозна-
ния или эманацией из материальных складов нашего мира. Хотел бы, но не
могу. Желания порождают мысли, но доказательств они не дают.
То ощущение, которое явилось у Холли, когда она еще раз прижала губы
ко лбу отца, подтвердило его теорию, что всякая материя превращается в
дух, - лоб показался каким-то нематериальным.
