вовать, - усмешка замерла в обильных рытвинах на его лице. Он добавил: -
Неужели вы, адвокаты, еще не изобрели способа отлынивать от подоходного
налога, будь он трижды проклят! Он дьявольски бьет по наследственной
ренте. Я привык получать две с половиной тысячи в год, а теперь мне ос-
тавили какие-то нищенские полторы тысячи, а жизнь вздорожала вдвое.
- Эге! - промычал Сомс. - Скачки становятся не по карману?
Насмешливо-оборонительная улыбка пробежала по лицу Джорджа.
- Да, - сказал он, - я так воспитан, чтобы ничего не делать, и вот
теперь, на склоне лет моих, нищаю с каждым днем. Эти лейбористы намерены
драть с нас семь шкур, пока не оберут дочиста. Чем ты думаешь тогда за-
рабатывать свой хлеб? Я буду работать свои шесть часов в день - буду
обучать политиков искусству понимать юмор. Мой тебе совет, Сомс: пройди
в парламент, обеспечь себе четыреста фунтов в год [5] и найми меня учи-
телем.
И, когда Сомс удалился, он занял свое прежнее место у окна в фонаре.
Сомс шел по Пикадилли, углубившись в размышления, вызванные словами
кузена. Он всегда трудился и копил, а Джордж всегда бездельничал и тран-
жирил; и все-таки, если дело дойдет до конфискации, то в первую голову
будет ограблен он, бережливый труженик! Это было отрицанием всякой доб-
родетели, ниспровержением всех форсайтских принципов. А может ли цивили-
зация строиться на каких-либо иных принципах? Сомс полагал, что не мо-
жет. Правда, картин у него не отберут - не поймут их ценности. Но
сколько будут стоить картины, если эти сумасброды начнут нажимать на ка-
питал? Ровным счетом ничего. "Я не за себя тревожусь, - думал он. - Я
мог бы жить на пятьсот фунтов в год - в моем-то возрасте - и не заметил
бы разницы". Но Флер! Это состояние, так умно застрахованное, эти сокро-
вища, так старательно выбранные и накопленные, - все это предназначалось
для нее. И если окажется, что он не сможет передать или завещать их до-
чери, тогда жизнь бессмысленна, и что пользы тогда ходить на сумасшедшую
футуристическую выставку и раздумывать, есть ли у "будетлян" какое-ни-
будь будущее?
Как бы там ни было, прибыв в галерею на Корк-стрит, он заплатил свой
шиллинг, купил каталог и вошел. По зале слонялось человек десять посети-
телей. Сомс храбро двинулся к чему-то, что показалось ему похожим на фо-
нарный столб, накренившийся от столкновения с автобусом. Вещь была выд-
винута на три шага от стены и в каталоге названа "Юпитером". Сомс с лю-
бопытством осматривал ее, так как с недавнего времени уделял некоторое
внимание скульптуре. "Если это Юпитер, - думал он, - то какова же Юно-
на?" И вдруг, как раз напротив, он узрел и ее. Богиня показалась ему как
нельзя более похожей на водокачку с двумя рычагами, слегка запорошенную
снегом. Он глядел на нее в недоумении, когда налево, рядом с ним, оста-
новились двое.
- Сногсшибательно! - громко сказал один из них.
- Жаргонное словечко! - проворчал про себя Сомс.
Мальчишеский голос другого возразил:
- Брось, старина! Это же издевательство над зрителями. Он, когда мас-
терил свою олимпийскую парочку, верно, приговаривал: "Посмотрим, как
проглотит их наше дурачье". А дурачье глотает и облизывается.
- Ах ты, зеленый зубоскал! Воспович - новатор. Не видишь разве, что
он вносит в ваяние сатиру? Будущее пластического искусства, музыки, жи-
вописи, даже архитектуры - в сатире. Ничего не попишешь. Народ устал -
для чувствительности нет почвы: из нас вышибли всякую чувствительность.
- Так. Но я считаю себя вправе питать некоторую слабость к красоте. Я
прошел через войну. Вы обронили платок, сэр.
Сомс увидел протянутый ему носовой платок. Он взял его с присущей ему
подозрительностью и поднес к носу. Запах был правильный - чуть пахло
одеколоном, метка в уголке. Несколько успокоившись. Сомс поднял глаза на
молодого человека. У него были уши фавна, смеющийся рот со щеточкой усов
над углами губ и маленькие живые глаза. В одежде ничего экстравагантно-
го.
- Благодарю вас, - сказал он и, движимый раздражением против
скульптора, добавил: - Рад слышать, что вы цените красоту; в наши дни
это редкость.
- Я на ней помешан, - сказал молодой человек. - Но мы с вами, сэр,
последние представители старой гвардии.
Сомс улыбнулся.
- Если вы в самом деле любите живопись, вот вам моя карточка. В любое
воскресенье я могу показать вам несколько недурных картин, если вам при-
дет охота, катаясь по реке, заглянуть ко мне.
- Страшно мило с вашей стороны, сэр. Заскочу непременно. Меня зовут
Монт, Майкл Монт.
Он поспешно снял шляпу.
Сомс, уже раскаиваясь в своем внезапном порыве, также слегка припод-
нял шляпу и покосился на второго из молодых людей. Лиловый галстук,
препротивные бачки, точно два слизняка, и презрительно прищуренные глаза
- вероятно, поэт!
За много лет Сомс в первый раз допустил падобную оплошность и, взвол-
нованный, уселся в нише. Чего ради ему вздумалось дать свою карточку ка-
кому-то вертоплясу, который водится с подобными субъектами? И образ
Флер, всегда таившийся за каждым его помыслом, выступил, как с боем ча-
сов выступает заводная филигранная фигура на старых курантах. На стенде
против ниши висело белое полотно, а на нем множество желто-красных, точ-
но помидоры, кубиков - и больше ничего, как показалось Сомсу из его убе-
жища. Заглянул в каталог: N 32, "Город будущего" - Пол Пост. "Полагаю,
тоже сатира, - подумал он. - Ну и чушь!" Но следующая его мысль была уже
осторожней. Нельзя торопиться с осуждением. Имела же успех - и очень
громкий - полосатая мазня Монэ; а пуантилисты, а Гогэн? Даже после пос-
тимпрессионистов было два-три художника, над которыми смеяться не прихо-
дится. За те тридцать восемь лет, что Сомс был ценителем живописи, он
наблюдал столько "движений", столько было приливов и отливов во вкусах и
в самой технике письма, что мог бы сказать с уверенностью только одно:
на всякой перемене моды можно заработать. Возможно, что и теперь перед
ним был один из тех случаев, когда надо или подавить в себе врожденные
инстинкты, или упустить выгодную сделку. Он встал и застыл перед карти-
ной, мучительно стараясь увидеть ее глазами других. Над желто-красными
кубиками оказалось нечто, что он принял было за лучи заходящего солнца,
пока кто-то из публики не сказал мимоходом: "Удивительно дан аэроплан,
не правда ли?" Под кубиками шла белая полоса, иссеченная черными верти-
калями, которым Сомс уж вовсе не мог подобрать никакого значения, пока
не подошел кто-то еще и не прошептал: "Сколько экспрессии придает этот
передний план!" Экспрессия? Выразительность? А что же тут выражено? Сомс
вернулся к своему креслу в нише. "Умора", - сказал бы его отец и не дал
бы за эту вещь ни полпенни. Экспрессия! На континенте, как он слышал,
теперь все поголовно стали экспрессионистами. Докатилось, значит, и до
нас. Ему вспомнилась первая волна инфлюэнцы в тысяча восемьсот восемьде-
сят седьмом или восьмом году, которая шла, как говорили, из Китая. А от-
куда, интересно, пошел экспрессионизм? форменная эпидемия!
Между Сомсом и "Городом будущего" остановились женщина и юноша. Они
стояли к нему спиной, но Сомс поспешно заслонил лицо каталогом и, надви-
нув шляпу, продолжал наблюдать за ними. Он не мог не узнать эту спину,
по-прежнему стройную, хотя волосы над ней поседели. Ирэн! Его разведен-
ная жена Ирэн! А этот юноша, наверное, ее сын - ее сын от Джолиона Фор-
сайта, их мальчик, он на шесть месяцев старше его собственной дочери! И,
вновь переживая в мыслях горькие дни развода. Сомс встал, чтобы уйти, но
тотчас поспешно сел на прежнее место. Ирэн повернула голову, собираясь
что-то сказать сыну; в профиль она была так моложава, что седые волосы
казались напудренными, точно на маскараде; а на губах ее блуждала улыб-
ка, какой Сомс, первый обладатель этих губ, никогда на них не видел. Он
против воли признал, что эта женщина еще красива и что стан ее почти так
же молод, как был. А как улыбнулся ей в ответ мальчишка! У Сомса сжалось
сердце. Его чувство справедливости было оскорблено. Да, улыбка ее сына
вызывала в нем зависть - это превосходило все, что давала ему Флер, и
это было незаслуженно"! Их сын мог бы быть его сыном. Флер могла бы быть
ее дочерью, если бы эта женщина не преступила черту! Он опустил каталог.
Если она его увидит - что же, тем лучше. Воспоминание о своем проступке
в присутствии сына, который, может быть, ничего не знает о ее прошлом,
будет благим перстом Немезиды, который рано или поздно должен коснуться
ее! Потом, смутно сознавая, что подобная мысль экстравагантна для Фор-
сайта в его возрасте. Сомс вынул часы. Начало пятого! Флер запаздывает!
Она пошла к его племяннице Имоджин Кардиган, и там ее, конечно, угощают
папиросами, сплетнями, всякой ерундой. Сомс услышал, как юноша рассмеял-
ся и сказал с горячностью:
- Мамочка, это, верно, кто-нибудь из "несчастненьких" тети Джун?
- Это, кажется, Пол Пост, мой родной.
Сомс вздрогнул от этих двух последних слов: он никогда не слышал их
от Ирэн. И вдруг она его увидела. Должно быть, в глазах его отразилась
саркастическая улыбка Джорджа Форсайта, так как ее затянутая в перчатку
рука крепко сжала складки платья, брови поднялись, лицо окаменело. Она
прошла мимо.
- Уродство! - сказал мальчик и снова взял ее под руку...
Сомс глядел им вслед. Мальчик был хорош собой: у него был форсайтский
подбородок, глубоко посаженные темно-серые глаза, но что-то солнечное
искрилось в его лице, как старый херес в хрустальном бокале, - улыбка ли
его? Или волосы? Он лучше, чем они того заслужили - Ирэн с Джолионом.
Мать и сын скрылись из виду в соседней комнате, а Сомс продолжал расс-
матривать "Город будущего", но не видел его. Улыбка скривила его губы,
он презирал себя за то, что после стольких лет все еще чувствовал так
остро. Призраки! Но когда человек стареет, что остается ему, кроме приз-
раков? Правда, у него есть Флер! И глаза его остановились на входных
дверях. Ей пора прийти; но она обязательно должна заставить его ждать! И
вдруг перед ним явилась... не женщина - ветер: маленькая легкая фигурка,
одетая в сине-зеленый балахон, перехваченный металлическим поясом;
из-под ленты на лбу выбивались непокорные красного золота волосы, подер-
нутые сединой. Она остановилась, заговорив со служителями галереи, и
что-то очень знакомое дразнило память Сомса: глаза, подбородок, волосы,
повадка - что-то в ней напоминало крошечного скай-терьера, ожидающего
обеда. Ну конечно! Джун Форсайт! Его двоюродная племянница Джун, и она
направляется прямо в его укромный уголок!
Джун в глубокой задумчивости села рядом с ним, достала записную книж-
ку и сделала карандашом пометку. Сомс боялся шелохнуться. Проклятая вещь
- родство! "Безвкусица", - услышал он ее шепот; потом, словно в досаде
на присутствие постороннего, который может ее подслушать, она взглянула
на него. Случилось самое худшее!
- Сомс!
Сомс повернул голову на самую малую толику.
- Как поживаете? - спросил он. - Мы с вами не виделись двадцать лет.
- Да. Что вас сюда привело? иначе, как мои грехи, - ответил Сомс, -
Ну и мазня!
- Мазня? О, конечно! Ведь это еще не получило признания.
- И никогда не получит, - ответил Сомс. - Это должно приносить
убийственные убытки.
- Несомненно. И приносит.
- А вы откуда знаете?
- Эта галерея моя.
Сомс в неподдельном изумлении повел носом.
- Ваша? Чего ради вы устраиваете подобные выставки?
- Я не смотрю на искусство как на бакалейную торговлю.
Сомс указал на "Город будущего".
- Взгляните на это! Кто станет жить в таком городе? Или кто повесит
такую картину у себя в доме?
Джун загляделась на полотно.
- Это видение, - проговорила она.
- Ерунда!
Наступило молчание. Джун встала. "Чудачка!" - подумал Сомс.
