- Надо кончать, не то поздно будет.
Он подошел к вороту, убрал стопор, повернул рукоять на
пол-оборота, потом остановил ворот и прислушался, обратив ухо к
деревянному срубу внутри шпиля, уходившему вверх на сто
пятьдесят футов. Канат, захлестнувший нижний венец, намертво
скреплял клинья, которые несли на себе всю тяжесть сруба.
- Бейте по клиньям. Легонько!
Кроме стука кувалд, не слышалось ни звука. Джеан снова
повернул рукоять на пол-оборота.
- Ну-ка, еще разок.
Он обошел башню, похлопывая рукой об руку.
- Не знаю. Право слово, не знаю. Почему его самого здесь
нет, этого ублюдка?
И тут ворот загудел, канат сорвался. Деревянный сруб
словно треснул, треск перешел в пронзительное верещание: венец
подался вниз, и клинья разлетелись во все стороны, как сливовые
косточки от щелчка. Бревна легли на приготовленное для них
основание с грохотом, который был оглушительней грома и больно
ударил в уши; башня ходуном заходила под ногами. Джослин упал
на колени, сквозь гул и грохот он слышал, как строители с ревом
бросились вниз по стремянкам, давя друг друга. Конус весь
корчился, летели щепки, пыль, каменные осколки. Деревянный сруб
над головой извивался, растягивался, трещал. Джослин стоял на
коленях, прикрываясь руками, а дерево уже только постанывало да
изредка взвизгивало. И наконец остался лишь шум ветра, но
теперь ветер мог играть на новых инструментах и настраивать их.
Они отзывались не в лад на каждое колебание шпиля.
Он выпрямился, все так же стоя на коленях. "Еще совсем
немного, и я обрету мир, - подумал он. - Надо принести Гвоздь".
Он отыскал стремянку и стал спускаться.
Но он не обрел мира, даже когда спустился с винтовой
лестницы. Канат ослаб, и в то же время он почувствовал, как
затянулась другая петля. Эта петля сдавила ему грудь. Он
подумал: "Мне все ясно. Теперь надо опередить диавола. Мы оба
бежим что есть мочи к последней черте. Но я буду первым".
Он постоял у опор. Прислушавшись, он почувствовал, что
петля туже стянулась на груди, потому что услышал, как зверь
ощупывает лапами окна, пытаясь проникнуть в храм. И зверь уже
не один. Имя им легион. Они окружили собор, пробовали двери и
окна, словно готовились к решительному приступу. Джослин понял,
что надо спешить, и бросился в аркаду. Но там беспорядочной
толпой стояли каноники, они встретили его громкими возгласами.
- Где Он?
Но ему не дали святыню, его обступили, принялись теребить,
говорили и даже кричали что-то бессмысленное. Кто-то одернул на
нем рясу, так что она вновь прикрыла голые ноги. Он чувствовал,
что ему приглаживают волосы, и понял, чего они хотят. Он
закричал на них:
- Подайте мне Его, иначе я не скажу ни слова!
Сразу стало тише, лишь с другого конца аркады доносилось
пение мальчиков, и теперь он оглядел высших духовных особ,
викариальных певчих и священников. "Они такие же, как армия
Роджера, - подумал он. - Только трусливей".
Бесы шептались на вершине кедра.
И тогда отец Безликий подал Джослину Его в серебряном
ковчежце, и Джослин принял Его, преклонив колени, и вместе с
ним преклонили колени еще какие-то люди. А Джослин прижал Его к
петле, стиснувшей грудь, поспешил в хор и возложил Его на
престол, где Он ярко воссиял в ковчежце, и вокруг Него
зазвучало пение, хотя слов расслышать было нельзя. И он сказал
Гвоздю: "О, поспеши!" - зная, что обретет мир в тот миг, когда
Гвоздь будет вбит. И он вернулся назад, туда, где его ждали. Он
оглядел их, чувствуя, как петля стискивает грудь, и увидел
множество новых лиц, или нет, лица были те же, просто теперь он
видел их по-иному. Весь этот год они копошились здесь, внизу. И
новые чувства соединили их в пары и троицы. Их головы не были
скорбны, как у него (а бесы скулили вокруг собора), они были
полны жалких, крошечных мыслишек, с которыми им так легко
жилось. Да и сами они тоже были крошечные и на глазах
становились все меньше.
Он услышал тихий голос Ансельма.
- Пускай увидит его как есть.
Наступило молчание, и они стали меньше самых маленьких
детей в хоре. А потом все эти малыши задвигались. Шаркая
ногами, они расступались, но лица их все время были обращены к
нему, словно они хотели заглянуть ему в голову. Они выстроились
в два ряда, оставив перед ним проход, и этот проход упирался в
высокую дверь залы капитула. Джослин взглянул на дверь. Он
подумал: "Визитатор поймет, что я стал мастеровым, каменщиком,
плотником поневоле".
Они отворили перед ним одну створку двери, и он вошел.
Переступив порог, он остановился и посмотрел на окна, по
которым шарили бесовские лапы. Но он знал, что, если бесы и
проникнут сюда, это не страшно. Теперь он мог оглядеться; за
длинным столом, заваленным грамотами, восседал Визитатор и его
помощники - семеро обычного человеческого роста. Джослин
приблизился, встал на колени возле свидетельского места и
назвал себя:
- Джослин. Настоятель кафедрального собора Пречистой девы
Марии.
Все семеро смотрели на него. Два писца с перьями наготове
подняли головы. Сам Визитатор привстал и подался вперед,
опершись руками о стол. Это был смуглый человек с резкими
чертами лица, с косматыми бровями и глубоко посаженными
глазами. На нем было просторное, черное с белым одеяние. С
минуту он рассматривал Джослина, потом движением руки пригласил
его сесть. Джослин встал с колен и поклонился, семеро тоже
встали и поклонились все разом, словно набежала волна. Потом
все сели, и Джослин тоже сел; он сидел молча и видел, как их
головы сдвинулись, как они кивают друг другу и
переговариваются.
Наконец Визитатор снова повернулся к нему.
- Это не дознание, милорд. Но может быть, вы...
- Спрашивайте что угодно, я готов отвечать.
- Я был в этом уверен.
Визитатор вдруг улыбнулся. "Он все понимает, - подумал
Джослин, а петля давила ему грудь. - Он на моей стороне, и
притом он обыкновенного роста".
Визитатор заговорил снова:
- Этот предваряющий разговор, быть может, упростит дело.
"Упростит дело, - подумал Джослин. - Что ж, если он хочет
этого, я готов".
- Меня считают сумасшедшим.
И снова наступило молчание, а он заглянул внутрь себя и не
стал противиться. Он торжественно кивнул Визитатору.
- Может быть, так оно и есть.
Головы снова сдвинулись. "Нет, - подумал он, - ничего я не
упростил, а только усложнил". Он застонал, ощупал свою голову и
нашарил что-то в волосах. Это была закрученная стружка, он
растянул ее, порвал и отшвырнул прочь. За столом все бормотали,
один из писцов кивнул, встал, слегка поклонился и вышел.
Визитатор сказал мягко:
- Мы составили перечень вопросов, которые извлечены из
доношений и свидетельств.
- Из доношений? И свидетельств?
- Разве вы не знали? Некоторые получены еще два года
назад!
Он мысленно оглянулся на два минувших года.
- Я был занят.
Теперь Визитатор уже не скрывал улыбки.
- Мне кажется, некоторые вопросы не совсем справедливы.
скажем вот этот - о свечах.
- О каких свечах?
Визитатору подали грамоту, и он принялся ее рассматривать.
В голосе его зазвучало любопытство.
- Писавший это, надо полагать, считает, что Матери Церкви
нанесен сокрушительный удар тем, что два года ее чада не
возжигали свечей в нефе собора.
- Ансельм!
- Это ваш ризничий, не так ли? Надо полагать, немалую
часть своих доходов он извлекает из продажи свечей. Но,
разумеется, им руководило не это, а нечто более возвышенное,
духовное. Да. Отец Ансельм, ризничий собора Пречистой девы
Марии. Обладатель личной печати.
- Ансельм!
(А он удалялся, становился все меньше, исчезал в длинном
коридоре...)
- Милорд настоятель. Может быть, дело станет яснее, если
вы признаете или отвергнете некоторые общие... обвинения.
- Я же сказал, что готов отвечать.
- Тогда приступим, милорд.
Визитатор стал переворачивать листы. Джослин ждал, прижав
руки к груди, и смотрел на вереницу сандалий под столом.
Визитатор поднял глаза.
- Признаете ли вы что в этом храме без надобности
перестали ткать, как здесь сказано, "великолепный узор хвалы
Господу"?
Джослин с готовностью кивнул:
- Это правда. Сущая правда! Истинная правда!
- Объяснитесь же.
- Перед тем как начать строить шпиль, мы постарались
отгородить восточную часть храма и совершали богослужения в
капелле Пресвятой девы.
- Так обыкновенно и поступают.
- И до времени богослужения не прерывались. Но только
вскоре люди почуяли опасность. Когда опоры начали петь, а потом
согнулись, никто из причта и из мирян уже не хотел там
молиться.
- Значит, потом богослужения в храме не совершались?
Джослин быстро поднял глаза и простер вперед руки.
- Совершались. Если вы вникнете во все сложности, то
поймете... Ведь я все время был там. И это как бы заменяло
богослужения. Я был там, и они тоже, к вящей славе храма.
- Кто они?
- Строители. Конечно, их становилось все меньше, но
некоторые остались до конца.
Визитатор ничего не сказал, но Джослин почувствовал, что
его понимают, и продолжал поспешно:
- Я не знаю, чьи имена и печати, кроме одной, стоят на
этих грамотах, и жалобы известны мне лишь в самом общем смысле.
Знаю только, что я искал людей с неколебимой верой и звал их за
собой, но не нашел ни одного.
Он видел, что Визитатор не ожидал такого ответа и доволен
им. Глядя на его дружелюбное лицо, Джослин вдруг почувствовал
неудержимое желание объяснить все до конца.
- Люди поступали по-разному. Одни сбежали, другие
остались, третьи были обращены в камень. Пэнголл...
- Да. Пэнголл...
- Она вплетена повсюду. Она умерла, а потом воскресла у
меня в голове. Она и сейчас там. Я не могу от нее отделаться.
Раньше она не жила, то есть жила, но не так, все было совсем
по-другому. И о нем я должен был бы знать раньше, понимаете,
извлечь это из-под свода, из подвалов моего ума. Но конечно,
все это было неизбежно. Как и деньги...
- Да, поговорим о деньгах. Это ваша печать? И вот это?
- Кажется, моя. Да.
- Вы богаты?
- Нет.
- Как же все это будет оплачено?
- Точно так же, как Он укрепил опоры и ниспослал нам
Гвоздь.
И снова потусторонняя песня, провал в памяти, давящая
громада... Он равнодушно смотрел, как, бесшумно ступая,
вернулся писец и к свидетельскому месту рядом с ним приблизился
отец Безликий. Он слышал, как бесы скребутся и стучат в окна.
Лихорадочно напрягая мозг, он соображал, как бы поскорее
подняться на шпиль и опередить их.
- Милорд, пока мы тут разговариваем, шпиль может рухнуть.
Позвольте мне отнести Его и вбить!
Визитатор пристально смотрел на него из-под густых бровей.
- Вы думаете, если не будет гвоздя, шпиль может...
Джослин поспешно поднял руку и остановил Визитатора.
Нахмурясь, он пытался уловить песню, которая дрожала так
близко, на грани памяти, но она растаяла, и Ансельм тоже
растаял. Джослин поднял глаза на Визитатора, который со
странной улыбкой откинулся на спинку стула.
- Милорд настоятель, право, я восхищен вашей верой.
- Моей?
- Вы говорили о женщине. Кто она? Пресвятая дева?
- Нет! Отнюдь! Никоим образом. Это жена его, Пэнголла.
Понимаете, с тех пор как я нашел ягоду омелы...
