у глиняной стены и прикрылся плащом. Он опустил капюшон на лицо
и был теперь как бы в шатре.
Но и под шатром он угадал их присутствие, выглянул и
увидел босые детские ноги.
- Где Роджер Каменщик, дети мои?
Ноги ушли, разбрызгивая грязь в канаве. Камень ударил в
землю возле него. "Надо идти, - подумал он. - Надо куда-то
идти". Он с трудом поплелся вдоль стены и вдруг вспомнил, что
Роджер Каменщик, должно быть, сейчас в "Звезде". Он брел, левой
рукой опираясь на палку, а правой держась за стену; и наконец
он увидел постоялый двор со звездой на вывеске, а у ворот была
каменная приступка. Тяжело дыша, он сел и сказал себе: "Не все
ли равно, ведь дальше я идти не могу".
- Роджер Каменщик...
Ноги ушли, но вскоре вернулись, теперь их стало много, а
он все повторял:
- Роджер Каменщик... Роджер Каменщик...
Наконец появились женские ноги и красный подол платья.
Женщина вскрикнула и быстро заговорила, но он, как всегда,
легко пропускал ее слова мимо ушей. "Мне жаль ее, - думал он, -
жаль, но не очень, чуть-чуть. Это мой изъян, что я не могу
скорбеть и о ней тоже".
Чьи-то руки подхватили его под мышки и подняли с камня, а
ноги и палка волочились по земле. Он видел, как приближалась
дверь, потом увидел ступени, его ноги коснулись их, сперва
одна, потом другая, и палка простучала: тук, тук, тук. А потом
была еще дверь где-то в полутьме, и она отворилась. Руки
опустили его на скамью, захлестнутого дурнотой, и исчезли,
затворив дверь. Он зажмурился и ждал, когда исчезнувший мир
вернется.
Первыми вернулись звуки. Он услышал хрип, кашель,
клокотание мокроты, сопение, и в этих звуках была своя череда.
Они заставили его открыть глаза; и он увидел напротив окна
маленький очаг, а подле очага широкую кровать с валиком в
изголовье, на которой белели смятые простыни. Там,
приподнявшись на локте, лежал Роджер Каменщик, в одежде, но
разутый. Его опухшее лицо непрерывно смеялось, а потом рот
разинулся, смех перешел в вопль, и он упал навзничь. Джослин
видел, как вздымается его грудь.
Роджер Каменщик, путаясь в простынях, повернулся на бок.
Потом снова тяжело приподнялся на локте и поглядел на Джослина,
ощерившись по-собачьи. Лицо его было в испарине. Джослин
взглянул в налитые кровью глаза, и лицо Роджера исказилось. Он
повернул голову и сплюнул мимо очага.
- От вас разит падалью.
Джослин подумал над этими словами, припомнил лица, которые
склонялись над его постелью. "Может быть, - подумал он, - очень
может быть". И услышал свой старческий голос, который
бессмысленно повторял:
- Может быть, Роджер, может быть. Очень может быть.
Роджер Каменщик, опираясь на локоть, подался вперед. Он
сказал с бесконечным удовлетворением:
- Стало быть, они и до вас добрались.
Он поперхнулся, и что-то красное потекло по его
подбородку.
- Он еще не рухнул, Роджер. Так сказал мне отец Адам. И
еще отец Адам сказал, что он все равно когда-нибудь упадет,
будь он даже высечен из алмаза и утвержден на самых корнях
земли.
Мастер медленно приподнялся. Он с трудом выпутал ноги из
простыней и, шатаясь, пошел через комнату. Джослин слышал, как
он выругался и ударил кулаком в окно. Раздался треск, звон
стекла. Мастер крикнул в мертвую пустоту:
- Рухни хоть сию секунду, и хрен с тобой!
- Сегодня почти нет ветра, Роджер! Только цветы на яблоне
колышутся.
Мастер побрел назад. Он тяжело упал на колени у кровати и
начал шарить по ней руками. Потом перестал, навалился на нее
боком и снова засмеялся.
- Это хорошо, что от вас воняет, Джослин. Мне от этого
полегчало. А я-то думал, мне уж ни от чего не полегчает.
Но Джослин был далеко, он грезил и сказал рассеянно:
- Я видел зимородка.
А потом перед ним опять были ноги, красное платье, и язык
трещал, трещал, трещал. Роджера Каменщика уложили обратно в
постель. Голос раздался над Джослином, потом снова метнулся к
кровати:
- Разве ты не понимаешь, дурак ты этакий? Они же знают,
что он здесь!
Платье и голос исчезли за дверью. Он посмотрел в сторону
кровати, но увидел только, как вздымалась и опадала грудь, и
услышал прерывистый хрип.
- Роджер! Роджер! Ты меня слышишь?
Только хрип в ответ.
- Ты подумай. Я считал, что совершаю великое дело, а
оказалось, я лишь нес людям погибель и сеял ненависть. Роджер!
Он пристально вглядывался, но видел только вздымающуюся
грудь да руку, которая слабо вздрагивала при каждом вздохе. Он
отвернулся и стал смотреть на угли в очаге. Теперь они казались
ярче, потому что сумерки уже ползли по углам.
- Любить всех людей священной любовью... И вот... Роджер,
ты меня слышишь?
Но Роджер даже не пошевельнулся. Джослин больше не пытался
заговорить с ним и ждал, а рука все вздрагивала при каждом
вздохе, угли рдели в сумерках, и он созерцал бесформенную,
необъяснимую груду, возникшую у него в голове.
Наконец тело на кровати вздрогнуло. Роджер лежал пластом,
уйдя головой в подушку, и равнодушно смотрел на Джослина.
- Так. Вот, стало быть, мы оба тут.
- Это неправда, что старики не знают страданий. Они
страдают, как и молодые, только им еще труднее.
- Похвальба!
- И вот, после всей ложной святости я околдован мертвой
женщиной.
- Вы сумасшедший. Я всегда это говорил.
- Не знаю. Я был занят только этим исполинским шипом. А
ее я совсем не знал. Может, поэтому она и явилась мне во сне и
сказала... или нет, не сказала ничего, только мычала пустым
ртом? Но даже в этом я не уверен. Элисон говорит, что она меня
околдовала. Ведь это правда, Роджер? Как же иначе? А знаете,
быть может, Гвоздь настоящий! Нам не дано знать.
Мастер крикнул:
- Будьте вы прокляты! Он рухнет, и я еще доживу до этого
дня! Вы отняли у меня мое дело, моих подручных, все отняли,
чтоб вам провалиться в самое пекло!
Он судорожно всхлипнул.
- Вместе с вашей сетью. Вы загнали меня слишком высоко.
- Но меня самого загнали. Я тоже попал в сеть.
Он слышал, как Роджер сморкался в простыню.
- Слишком, слишком высоко.
И вдруг голова у Джослина прояснилась. Он отчетливо понял,
как быть с этой бесформенной, этой невыразимой грудой.
- Послушай. Вот для чего я пришел.
Он дергал пряжку до тех пор, пока плащ не упал с плеч,
потом сдернул скуфью, снял с груди крест и положил на скамью.
- С тонзурой ничего не поделаешь. Знак священной чистоты
на теле смердящего пса. Нет, тут ничего не поделаешь. Ересь? Я
- средоточие...
Он встал и зашаркал по полу. Потом опустился на колени, но
спина не выдержала, и он упал на четвереньки. "Что ж, - подумал
он, - придется так".
- Ты сказал тогда, что я сам дьявол. Но я не дьявол. Я
просто глупец. И еще мне кажется, я как дом с огромным
подвалом, где живут крысы. И на руках моих какое-то проклятье.
К кому ни прикоснусь, всем причиняю горе, особенно тем, кого
люблю. И теперь я, несчастный, опозоренный, пришел молить тебя
о прощении.
Наступила долгая тишина. Гудел огонь, поскрипывали оконные
петли, шелестели листья. Он смотрел на доски пола меж своих
рук. "Я здесь, - подумал он. - Больше я ничего не могу
сделать".
Колено глухо стукнулось об пол подле его правой руки. Его
взяли за плечи и выпрямили. Роджер держал его, касаясь руками
пламени, которое опаляло ему спину. Мастер ругался, плакал,
голова его и все тело тряслись. Он не умел плакать, весь
содрогался при каждом рыдании, и дрожь передавалась Джослину; а
потом сквозь рыдания стали прорываться слова, и Джослин
почувствовал, что сам прижимается к Роджеру, цепляется за него.
Голова Роджера лежала у него на плече, и он глупо лепетал
что-то про яблоню, утешал и гладил Роджера по широкой дрожащей
спине. "Он праведник, - думал он, - истинный праведник, что бы
это ни значило! Здесь, под намалеванной, качающейся вывеской,
рождается что-то..."
Вдруг Роджер отстранился. Одна его рука еще лежала на
плече Джослина, другой он размазывал слезы по лицу.
- Расхныкался, как младенец. А все потому, что я пьян.
Чуть выпью, глаза сразу на мокром месте.
Джослин почувствовал, что шатается под его тяжелой рукой.
- Ты не поможешь мне встать, Роджер?
Мастер громко захохотал. Он оттащил Джослина на скамью,
потом добрел до кровати и тяжело плюхнулся на ее край. А
Джослин все объяснял ему:
- У меня теперь совсем нет спины. Ты мог меня сломать.
Иногда мне кажется, это от тяжести каменного молота, но что
поделаешь.
- Он там. Стоит. Пейте.
- Нет, нет я не могу. Спасибо.
Кучка дров занялась с краю и вспыхнула желтым пламенем. По
комнате заплясали тени. Мастер дотянулся до кувшина и отхлебнул
из него.
- Мы сделали что могли.
- Там, на самом верху, ужас. Помрачение.
- Не надо об этом.
- Тяжесть, пустота. Легкость, пустота.
Мастер крикнул:
- Довольно! Довольно же!
Джослин снова взглянул на бесформенную груду у себя в
голове.
- Но это, конечно, еще не все. Когда-нибудь он рухнет. И
все же, хотя опоры согнулись, шпиль покосился и щебенка... я
еще не знаю. У меня еще остается моя... как бы сказать... мое
недоверие. Понимаешь, может быть, все-таки это то самое, для
чего мы были предназначены, мы оба. Он сказал, что мне, как
глупой девчонке, непременно нужно перед кем-нибудь
преклоняться. Но ведь в этом нет ничего дурного, правда? Я
отдал шпилю свое тело. Что же его держит, Роджер? Гвоздь? Я?
Или она, или ты? Или бедняга Пэнголл, который лежит,
скорчившись, под опорами и меж ребер у него проросла веточка
омелы?
Роджер Каменщик присмирел, словно слился со стеной, и на
нем дрожали отблески огня. Но иные твари витали по комнате, и
Джослин чувствовал, как черные крыла трепещут вокруг него.
Голос его тонул в этом вихре, и он сам едва слышал себя:
- Ты еще можешь кое-что сделать, Роджер, сын мой. Ты еще
можешь кое-что сделать.
Лицо Роджера снова побагровело, налилось кровью, и он
прохрипел:
- Значит, вот для чего вы сюда пришли, Джослин? Око за
око, зуб за зуб. И если я откажусь... вы все расскажете.
- Нет! Нет! Я и не думал...
- Я все понимаю, отец мой. Я чуял, к чему идет дело.
И тут, среди трепещущих черных крыл, Джослину стало
страшно.
- Я совсем не думал...
- Говорю вам, я все понимаю.
- Я сам не знаю, как это у меня вырвалось... против воли.
Роджер Каменщик тяжело плюхнулся на кровать.
- Когда снова придет гроза, я это попомню. Око за око.
- Ты мог уйти. Ты еще молод.
- Кто взял бы меня? Кто пошел бы со мной работать? Ведь
вы же отняли все.
- Бог всегда с нами. Это я знал... Но теперь я знаю и
другое. А это все равно, что не знать ничего... Что такое
человеческий ум, Роджер? Дом вместе с подвалом и всем прочим?
В комнате опять появилась женщина, она блестела черными
глазами и трещала без умолку. А когда она ушла, он услышал
другие голоса и смех.
- Кто это там?
- Люди.
- Пойми... если она что-нибудь знала... Как тебе
объяснить? Беда в том, Роджер, что подвал знал про него - знал,
что у него нет силы в чреслах, - и устроил этот брак. Наверное,
это из-за ее волос. Я видел эти рыжие волосы, растрепанные,
вокруг узкого бледного лица. А потом, конечно, уже не видел. Но
однажды, когда она стояла у опоры и смотрела на тебя, они
