гу молиться о тебе.
- Нет? - закричал, как безумный, грешник.
- Гляди: святые буквы в книге налились кровью. Еще никогда в мире не
бывало такого грешника!
- Отец, ты смеешься надо мною!
- Иди, окаянный грешник! не смеюсь я над тобою. Боязнь овладевает
мною. Не добро быть человеку с тобою вместе!
- Нет, нет! ты смеешься, не говори... я вижу, как раздвинулся рот
твой: вот белеют рядами твои старые зубы!..
И как бешеный кинулся он - и убил святого схимника.
Что-то тяжко застонало, и стон перенесся через поле и лес. Из-за леса
поднялись тощие, сухие руки с длинными когтями; затряслись и пропали.
И уже ни страха, ничего не чувствовал он. Все чудится ему как-то
смутно. В ушах шумит, в голове шумит, как будто от хмеля; и все, что ни
есть перед глазами, покрывается как бы паутиною. Вскочивши на коня, пое-
хал он прямо в Канев, думая оттуда через Черкасы направить путь к тата-
рам прямо в Крым, сам не зная для чего. Едет он уже день, другой, а Ка-
нева все нет. Дорога та самая; пора бы ему уже давно показаться, но Ка-
нева не видно. Вдали блеснули верхушки церквей. Но это не Канев, а
Шумск. Изумился колдун, видя, что он заехал совсем в другую сторону.
Погнал коня назад к Киеву, и через день показался город; но не Киев, а
Галич, город еще далее от Киева, чем Шумск, и уже недалеко от венгров.
Не зная, что делать, поворотил он коня снова назад, но чувствует снова,
что едет в противную сторону и все вперед. Не мог бы ни один человек в
свете рассказать, что было на душе у колдуна; а если бы он заглянул и
увидел, что там деялось, то уже недосыпал бы он ночей и не засмеялся бы
ни разу. То была не злость, не страх и не лютая досада. Нет такого слова
на свете, которым бы можно было его назвать. Его жгло, пекло, ему хоте-
лось бы весь свет вытоптать конем своим, взять всю землю от Киева до Га-
лича с людьми, со всем и затопить ее в Черном море. Но не от злобы хоте-
лось ему это сделать; нет, сам он не знал отчего. Весь вздрогнул он,
когда уже показались близко перед ним Карпатские горы и высокий Криван,
накрывший свое темя, будто шапкою, серою тучею; а конь все несся и уже
рыскал по горам. Тучи разом очистились, и перед ним показался в страшном
величии всадник... Он силится остановиться, крепко натягивает удила; ди-
ко ржал конь, подымая гриву, и мчался к рыцарю. Тут чудится колдуну, что
все в нем замерло, что недвижный всадник шевелится и разом открыл свои
очи; увидел несшегося к нему колдуна и засмеялся. Как гром, рассыпался
дикий смех по горам и зазвучал в сердце колдуна, потрясши все, что было
внутри его. Ему чудилось, что будто кто-то сильный влез в него и ходил
внутри его и бил молотами по сердцу, по жилам... так страшно отдался в
нем этот смех!
Ухватил всадник страшною рукою колдуна и поднял его на воздух. Вмиг
умер колдун и открыл после смерти очи. Но уже был мертвец и глядел как
мертвец. Так страшно не глядит ни живой, ни воскресший. Ворочал он по
сторонам мертвыми глазами и увидел поднявшихся мертвецов от Киева, и от
земли Галичской, и от Карпата, как две капли воды схожих лицом на него.
Бледны, бледны, один другого выше, один другого костистей, стали они
вокруг всадника, державшего в руке страшную добычу. Еще раз засмеялся
рыцарь и кинул ее в пропасть. И все мертвецы вскочили в пропасть, подх-
ватили мертвеца и вонзили в него свои зубы. Еще один, всех выше, всех
страшнее, хотел подняться из земли; но не мог, не в силах был этого сде-
лать, так велик вырос он в земле; а если бы поднялся, то опрокинул бы и
Карпат, и Седмиградскую и Турецкую землю; немного только подвинулся он,
и пошло от того трясение по всей земле. И много поопрокидывалось везде
хат. И много задавило народу.
Слышится часто по Карпату свист, как будто тысяча мельниц шумит коле-
сами на воде. То в безвыходной пропасти, которой не видал еще ни один
человек, страшащийся проходить мимо, мертвецы грызут мертвеца. Нередко
бывало по всему миру, что земля тряслась от одного конца до другого: то
оттого делается, толкуют грамотные люди, что есть где-то близ моря гора,
из которой выхватывается пламя и текут горящие реки. Но старики, которые
живут и в Венгрии и в Галичской земле, лучше знают это и говорят: что то
хочет подняться выросший в земле великий, великий мертвец и трясет зем-
лю.
XVI
В городе Глухове собрался народ около старца бандуриста и уже с час
слушал, как слепец играл на бандуре. Еще таких чудных песен и так хорошо
не пел ни один бандурист. Сперва повел он про прежнюю гетьманщину, за
Сагайдачного и Хмельницкого. Тогда иное было время: козачество было в
славе; топтало конями неприятелей, и никто не смел посмеяться над ним.
Пел и веселые песни старец и повоживал своими очами на народ, как будто
зрящий; а пальцы, с проделанными к ним костями, летали как муха по стру-
нам, и казалось, струны сами играли; а кругом народ, старые люди, пону-
рив головы, а молодые, подняв очи на старца, не смели и шептать между
собою.
- Постойте, - сказал старец, - я вам запою про одно давнее дело.
Народ сдвинулся еще теснее, и слепец запел:
"За пана Степана, князя Седмиградского, был князь Седмиградский коро-
лем и у ляхов, жило два козака: Иван да Петро. Жили они так, как брат с
братом. "Гляди, Иван, все, что ни добудешь, - все пополам: когда кому
веселье - веселье и другому; когда кому горе - горе и обоим; когда кому
добыча - пополам добычу; когда кто в полон попадет - другой продай все и
дай выкуп, а не то сам ступай в полон". И правда, все, что ни доставали
козаки, все делили пополам; угоняли ли чужой скот или коней, все делили
пополам.
* * *
Воевал король Степан с турчином. Уже три недели воюет он с турчином,
а все не может его выгнать. А у турчина был паша такой, что сам с де-
сятью янычарами мог порубить целый полк. Вот объявил король Степан, что
если сыщется смельчак и приведет к нему того пашу живого или мертвого,
даст ему одному столько жалованья, сколько дает на все войско. "Пойдем,
брат, ловить пашу!" - сказал брат Иван Петру. И поехали козаки, один в
одну сторону, другой в другую.
* * *
Поймал ли бы еще или не поймал Петро, а уже Иван ведет пашу арканом
за шею к самому королю. "Бравый молодец!" - сказал король Степан и при-
казал выдать ему одному такое жалованье, какое получает все войско; и
приказал отвесть ему земли там, где он задумает себе, и дать скота,
сколько пожелает. Как получил Иван жалованье от короля, в тот же день
разделил все поровну между собою и Петром. Взял Петро половину королевс-
кого жалованья, но не мог вынесть того, что Иван получил такую честь от
короля, и затаил глубоко на душе месть.
* * *
Ехали оба рыцаря на жалованную королем землю, за Карпат. Посадил ко-
зак Иван с собою на коня своего сына, привязав его к себе. Уже настали
сумерки - они все едут. Младенец заснул, стал дремать и сам Иван. Не
дремли, козак, по горам дороги опасные!.. Но у козака такой конь, что
сам везде знает дорогу, не спотыкнется и не оступится. Есть между горами
провал, в провале дна никто не видал; сколько от земли до неба, столько
до дна того провала. По-над самым провалом дорога - два человека еще мо-
гут проехать, а трое ни за что. Стал бережно ступать конь с дремавшим
козаком. Рядом ехал Петро, весь дрожал и притаил дух от радости. Огля-
нулся и толкнул названого брата в провал. И конь с козаком и младенцем
полетел в провал.
* * *
Ухватился, однако ж, козак за сук, и один только конь полетел на дно.
Стал он карабкаться, с сыном за плечами, вверх; немного уже не добрался,
поднял глаза и увидел, что Петро наставил пику, чтобы столкнуть его на-
зад. "Боже ты мой праведный, лучше б мне не подымать глаз, чем видеть,
как родной брат наставляет пику столкнуть меня назад... Брат мой милый!
коли меня пикой, когда уже мне так написано на роду, но возьми сына! чем
безвинный младенец виноват, чтобы ему пропасть такою лютою смертью?"
Засмеялся Петро и толкнул его пикой, и козак с младенцем полетел на дно.
Забрал себе Петро все добро и стал жить, как паша. Табунов ни у кого та-
ких не было, как у Петра. Овец и баранов нигде столько не было. И умер
Петро.
* * *
Как умер Петро, призвал бог души обоих братьев, Петра и Ивана, на
суд. "Великий есть грешник сей человек! - сказал бог. - Иване! не выберу
я ему скоро казни; выбери ты сам ему казнь!" Долго думал Иван, вымышляя
казнь, и наконец, сказал: "Великую обиду нанес мне сей человек: предал
своего брата, как Иуда, и лишил меня честного моего рода и потомства на
земле. А человек без честного рода и потомства, что хлебное семя, кину-
тое в землю и пропавшее даром в земле. Всходу нет - никто не узнает, что
кинуто было семя.
* * *
Сделай же, боже, так, чтобы все потомство его не имело на земле
счастья! чтобы последний в роде был такой злодей, какого еще и не бывало
на свете! и от каждого его злодейства чтобы деды и прадеды его не нашли
бы покоя в гробах и, терпя муку, неведомую на свете, подымались бы из
могил! А иуда Петро чтобы не в силах был подняться и оттого терпел бы
муку еще горшую; и ел бы, как бешеный, землю, и корчился бы под землею!
* * *
И когда придет час меры в злодействах тому человеку, подыми меня, бо-
же, из того провала на коне на самую высокую гору, и пусть придет он ко
мне, и брошу я его с той горы в самый глубокий провал, и все мертвецы,
его деды и прадеды, где бы ни жили при жизни, чтобы все потянулись от
разных сторон земли грызть его за те муки, что он наносил им, и вечно бы
его грызли, и повеселился бы я, глядя на его муки! А иуда Петро чтобы не
мог подняться из земли, чтобы рвался грызть и себе, но грыз бы самого
себя, а кости его росли бы, чем дальше, больше, чтобы чрез то еще
сильнее становилась его боль. Та мука для него будет самая страшная: ибо
для человека нет большей муки, как хотеть отмстить и не мочь отмстить".
* * *
"Страшна казнь, тобою выдуманная, человече! - сказал бог. - Пусть бу-
дет все так, как ты сказал, но и ты сиди вечно там на коне своем, и не
будет тебе царствия небесного, покамест ты будешь сидеть там на коне
своем!" И то все так сбылось, как было сказано: и доныне стоит на Карпа-
те на коне дивный рыцарь, и видит, как в бездонном провале грызут мерт-
вецы мертвеца, и чует, как лежащий под землею мертвец растет, гложет в
страшных муках свои кости и страшно трясет всю землю..."
Уже слепец кончил свою песню; уже снова стал перебирать струны; уже
стал петь смешные присказки про Хому и Ерему, про Сткляра Стокозу... но
старые и малые все еще не думали очнуться и долго стояли, потупив голо-
вы, раздумывая о страшном, в старину случившемся деле.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ ШПОНЬКА И ЕГО ТЕТУШКА
С этой историей случилась история: нам рассказывал ее приезжавший из
Гадяча Степан Иванович Курочка. Нужно вам знать, что память у меня, не-
возможно сказать, что за дрянь: хоть говори, хоть не говори, все одно.
То же самое, что в решето воду лей. Зная за собою такой грех, нарочно
просил его списать ее в тетрадку. Ну, дай бог ему здоровья, человек он
был всегда добрый для меня, взял и списал. Положил я ее в маленький сто-
лик; вы, думаю, его хорошо знаете: он стоит в углу, когда войдешь в
дверь... Да, я и позабыл, что вы у меня никогда не были. Старуха моя, с
которой живу уже лет тридцать вместе, грамоте сроду не училась; нечего и
греха таить. Вот замечаю я, что она пирожки печет на какой-то бумаге.
Пирожки она, любезные читатели, удивительно хорошо печет; лучших пирож-
ков вы нигде не будете есть. Посмотрел как-то на сподку пирожка, смотрю:
писаные слова. Как будто сердце у меня знало, прихожу к столику - тет-
радки и половины нет! Остальные листки все растаскала на пироги. Что
прикажешь делать? на старости лет не подраться же!
