Глядь, вокруг него опять то же самое поле: с одной стороны торчит голу-
бятня, а с другой гумно. "Ну, хорошо, что догадался взять с собою зас-
туп. Вон и дорожка! вон и могилка стоит! вон и ветка повалена! вон-вон
горит и свечка! Как бы только не ошибиться".
Потихоньку побежал он, поднявши заступ вверх, как будто бы хотел им
попотчевать кабана, затесавшегося на баштан, и остановился перед могил-
кою. Свечка погасла; на могиле лежал камень, заросший травою. "Этот ка-
мень нужно поднять!" - подумал дед и начал обкапывать сго со всех сто-
рон. Велик проклятый камень! вот, однако ж, упершись крепко ногами в
землю, пихнул он его с могилы. "Гу!" - пошло по долине. "Туда тебе и до-
рога! Теперь живее пойдет дело".
Тут дед остановился, достал рожок, насыпал на кулак табаку и готовил-
ся было поднести к посу, как вдруг над головою его "чихи!" - чихнули
что-то так, что покачнулись деревья и деду забрызгало все лицо.
- Отворотился хоть бы в сторону, когда хочешь чихнуть! - проговорил
дед, протирая глаза. Осмотрелся - никого нет. - Нет, не любит, видно,
черт табаку! - продолжал он, кладя рожок в пазуху и принимаясь за зас-
туп. - Дурень же он, а такого табаку ни деду, ни отцу его не доводилось
нюхать!
Стал копать - земля мягкая, заступ так и уходит. Вот что-то звукнуло.
Выкидавши землю, увидел он котел.
- А, голубчик, вот где ты! - вскрикнул дед, подсовывая под него зас-
туп.
- А, голубчик, вот где ты! - запищал птичий нос, клюнувши котел.
Посторонился дед и выпустил заступ.
- А, голубчик, вот где ты! - заблеяла баранья голова с верхушки дере-
ва.
- А, голубчик, вот где ты! - заревел медведь, высунувши из-за дерева
свое рыло.
Дрожь проняла деда.
- Да тут страшно слово сказать! - проворчал он про себя.
- Тут страшно слово сказать! - пискнул птичий нос.
- Страшно слово сказать! - заблеяла баранья голова.
- Слово сказать! - ревнул медведь.
- Гм... - сказал дед и сам перепугался.
- Гм! - пропищал нос.
- Гм! - проблеял баран.
- Гум! - заревел медведь.
Со страхом оборотился он: боже ты мой, какая ночь! ни звезд, ни меся-
ца; вокруг провалы; под ногами круча без дна; над головою свесилась гора
и вот-вот, кажись, так и хочет оборваться на него! И чудится деду, что
из-за нее мигает какая-то харя: у! у! нос - как мех в кузнице; ноздри -
хоть по ведру воды влей в каждую! губы, ей-богу, как две колоды! красные
очи выкатились наверх, и еще и язык высунула и дразнит!
- Черт с тобою! - сказал дед, бросив котел. - На тебе и клад твой!
Экая мерзостная рожа! - и уже ударился было бежать, да огляделся и стал,
увидевши, что все было по-прежнему. - Это только пугает нечистая сила!
Принялся снова за котел - нет, тяжел! Что делать? Тут же не оставить!
Вот, собравши все силы, ухватился он за него руками.
- Ну, разом, разом! еще, еще! - и вытащил! - Ух! Теперь понюхать та-
баку!
Достал рожок; прежде, однако ж, чем стал насыпать, осмотрелся хоро-
шенько, нет ли кого: кажись, что нет; но вот чудится ему, что пень дере-
ва пыхтит и дуется, показываются уши, наливаются красные глаза; ноздри
раздулись, нос поморщился и вот так и собирается чихнуть. "Нет, не поню-
хаю табаку, - подумал дед, спрятавши рожок, - опять заплюет сатана очи".
Схватил скорее котел и давай бежать, сколько доставало духу; только слы-
шит, что сзади что-то так и чешет прутьями по ногам... "Ай! ай, ай!" -
покрикивал только дед, ударив во всю мочь; и как добежал до попова ого-
рода, тогда только перевел немного дух.
"Куда это зашел дед?" - думали мы, дожидаясь часа три. Уже с хутора
давно пришла мать и принесла горшок горячих галушек. Нет да и нет деда!
Стали опять вечерять сами. После вечера вымыла мать горшок и искала гла-
зами, куда бы вылить помои, потому что вокруг все были гряды; как видит,
идет, прямо к ней навстречу кухва. На небе было-таки темненько. Верно,
кто-нибудь из хлопцев, шаля, спрятался сзади и подталкивает ее.
- Вот кстати, сюда вылить помои! - сказала и вылила горячие помои.
- Ай! - закричало басом.
Глядь - дед. Ну, кто его знает! Ей-богу, думали, что бочка лезет.
Признаюсь, хоть оно и грешно немного, а, право, смешно показалось, когда
седая голова деда вся была окунута в помои и обвешана корками с арбузов
и дыней.
- Вишь, чертова баба! - сказал дед, утирая голову полою, - как опари-
ла! как будто свинью перед рождеством! Ну, хлопцы, будет вам теперь на
бублики! Будете, собачьи дети, ходить в золотых жупанах! Посмотрите-ка,
посмотрите сюда, что я вам принес! - сказал дед и открыл котел.
Что ж бы, вы думали, такое там было? ну, по малой мере, подумавши,
хорошенько, а? золото? Вот то-то, что не золото: сор, дрязг... стыдно
И с той поры заклял дед и нас верить когда-либо черту.
- И не думайте! - говорил он часто нам, - все, что ни скажет враг
господа Христа, все солжет, собачий сын! У него правды и на копейку нет!
И, бывало, чуть только услышит старик, что в ином месте неспокойно:
- А ну-те, ребята, давайте крестить! - закричит к нам. - Так его! так
его! хорошенько! - и начнет класть кресты. А то проклятое место, где не
вытанцывалось, загородил плетнем, велел кидать все, что ни есть непот-
ребного, весь бурьян и сор, который выгребал из баштана.
Так вот как морочит нечистая сила человека! Я знаю хорошо эту землю:
после того нанимали ее у батька под баштан соседние козаки. Земля слав-
ная! и урожай всегда бывал на диво; но на заколдованном месте никогда не
было ничего доброго. Засеют как следует, а взойдет такое, что и разоб-
рать нельзя: арбуз не арбуз, тыква не тыква, огурец не огурец... черт
знает что такое!
----------------------------------------------------------
"Вечера на хутор близ Диканьки" написаны в 1829-1832 гг. Первая книж-
ка (первая часть) напечатана в 1831 г., вторая - в 1832 г.
Все четыре повести были впервые напечатаны во второй книге первого
издания "Вечеров на хуторе близ Диканьки", 1832 г. "Страшная месть" име-
ла подзаголовок "Старинная быль", снятый в последующих изданиях.
