лась словоохотнее и открывала сама, без просьбы, множество секретов нас-
чет делания пастилы и сушения груш. Даже барышни стали говорить; но бе-
локурая, которая казалась моложе шестью годами своей сестры и которой по
виду было около двадцати пяти лет, была молчаливее.
Но более всех говорил и действовал Иван Иванович. Будучи уверен, что
его теперь никто не собьет и не смешает, он говорил и об огурцах, и о
посеве картофеля, и о том, какие в старину были разумные люди - куда
против теперешних! - и о том, как вс°, чем далее, умнеет и доходит к вы-
думыванию мудрейших вещей. Словом, это был один из числа тех людей, ко-
торые с величайшим удовольствием любят позаняться услаждающим душу раз-
говором и будут говорить обо всем, о чем только можно говорить. Если
разговор касался важных и благочестивых предметов, то Иван Иванович
вздыхал после каждого слова, кивая слегка головою; ежели до хозяйствен-
ных, то высовывал голову из своей брички и делал такие мины, глядя на
которые, кажется, можно было прочитать, как нужно делать грушевый квас,
как велики те дыни, о которых он говорил, и как жирны те гуси, которые
бегают у него по двору.
Наконец с великим трудом, уже ввечеру, удалось Ивану Федоровичу расп-
рощаться; и, несмотря на свою сговорчивость и на то, что его насильно
оставляли ночевать, он устоял-таки в своем намерении ехать, и уехал.
V
Новый замысел тетушки
- Ну что? выманил у старого лиходея запись? - Таким вопросом встрети-
ла Ивана Федоровича тетушка, которая с нетерпением дожидалась его уже
несколько часов на крыльце и не вытерпела наконец, чтоб не выбежать за
ворота.
- Нет, тетушка! - сказал Иван Федорович, слезая с повозки, - у Григо-
рия Григорьевича нет никакой записи.
- И ты поверил ему! Врет он, проклятый! Когда-нибудь попаду, право,
поколочу его собственными руками. О, я ему поспущу жиру! Впрочем, нужно
наперед поговорить с нашим подсудком, нельзя ли судом с него стребо-
вать... Но не об этом теперь дело. Ну, что ж, обед был хороший?
- Очень... да, весьма, тетушка.
- Ну, какие ж были кушанья, расскажи? Старуха-то, я знаю, мастерица
присматривать за кухней.
- Сырники были во сметаною, тетушка. Соус с голубями, начищенными...
- А индейка со сливами была? - спросила тетушка, потому что сама была
большая искусница приготовлять это блюдо.
- Была и индейца!.. Весьма красивые барышни, сестрицы Григория Гри-
горьевича, особенно белокурая!
- А! - сказала тетушка и посмотрела пристально на Ивана Федоровича,
который, покраснев, потупил глаза в землю. Новая мысль быстро про-
мелькнула в ее голове. - Ну, что ж? - спросила она с любопытством и жи-
во, какие у ней брови?
Не мешает заметить, что тетушка всегда поставляла первую красоту жен-
щины в бровях.
- Брови, тетушка, совершенно-с такие, какие, вы рассказывали, в моло-
дости были у вас. И по всему лицу небольшие веснушки.
- А! - сказала тетушка, будучи довольна замечанием Ивана Федоровича,
который, однако ж, не имел и в мыслях сказать этим комплимент. - Какое ж
было на ней платье? хотя, впрочем, теперь трудно найти таких плотных ма-
терий, какая вот хоть бы, например, у меня на этом капоте. Но не об этом
дело. Ну, что ж, ты говорил о чем-нибудь с нею?
- То есть как?.. я-с, тетушка? Вы, может быть, уже думаете...
- А что ж? что тут диковинного? так богу угодно! Может быть, тебе с
нею на роду написано жить парочкою.
- Я не знаю, тетушка, как вы можете это говорить. Это доказывает, что
вы совершенно не знаете меня...
- Ну вот, уже и обиделся! - сказала тетушка. "Ще молода дытына, - по-
думала она про себя, - ничего не знает! нужно их свести вместе, пусть
познакомятся!"
Тут тетушка пошла заглянуть в кухню и оставила Ивана Федоровича. Но с
этого времени она только и думала о том, как увидеть скорее своего пле-
мянника женатым и понянчить маленьких внучков. В голове ее громоздились
одни только приготовления к свадьбе, и заметно было, что она во всех де-
лах суетилась гораздо более, нежели прежде, хотя, впрочем, эти дела бо-
лее шли хуже, нежели лучше. Часто, делая какое-нибудь пирожное, которое
вообще она никогда не доверяла кухарке, она, позабывшись и воображая,
что возле нее стоит маленький внучек, просящий пирога, рассеянно протя-
гивала к нему руку с лучшим куском, а дворовая собака, пользуясь этим,
схватывала лакомый кусок и своим громким чваканьем выводила ее из задум-
чивости, за что и бывала всегда бита кочергою. Даже оставила она любимые
свои занятия и не ездила на охоту, особливо когда вместо куропатки заст-
релила ворону, чего никогда прежде с нею не бывало.
Наконец, спустя дня четыре после этого, все увидели выкаченную из са-
рая на двор бричку. Кучер Омелько, он же и огородник и сторож, еще с
раннего утра стучал молотком и приколачивал кожу, отгоняя беспрестанно
собак, лизавших колеса. Долгом почитаю предуведомить читателей, что это
была именно та самая бричка, в которой еще ездил Адам; и потому, если
кто будет выдавать другую за адамовскую, то это сущая ложь и бричка неп-
ременно поддельная. Совершенно неизвестно, каким образом спаслась она от
потопа. Должно думать, что в Ноевом ковчеге был особенный для нее сарай.
Жаль очень, что читателям нельзя описать живо ее фигуры. Довольно ска-
зать, что Василиса Кашпоровна была очень довольна ее архитектурою и
всегда изъявляла сожаление, что вывелись из моды старинные экипажи. Са-
мое устройство брички, немного набок, то есть так, что правая сторона ее
была гораздо выше левой, ей очень нравилось, потому что с одной стороны
может, как она говорила, влезать малорослый, а с другой - великорослый.
Впрочем, внутри брички могло поместиться штук пять малорослых и трое та-
ких, как тетушка.
Около полудня Омелько, управившись около брички, вывел из конюшни
тройку лошадей, немного чем моложе брички, и начал привязывать их верев-
кою к величественному экипажу. Иван Федорович и тетушка, один с левой
стороны, другая с правой, влезли в бричку, и она тронулась. Попадавшиеся
на дороге мужики, видя такой богатый экипаж (тетушка очень редко выезжа-
ла в нем), почтительно останавливались, снимали шапки и кланялись в по-
яс. Часа через два кибитка остановилась пред крыльцом, - думаю, не нужно
говорить: пред крыльцом дома Сторченка. Григория Григорьевича не было
дома. Старушка с барышнями вышла встретить гостей в столовую. Тетушка
подошла величественным шагом, с большою ловкостию отставила одну ногу
вперед и сказала громко:
- Очень рада, государыня моя, что имею честь лично доложить вам мое
почтение. А вместе с решпектом позвольте поблагодарить за хлебосольство
ваше к племяннику моему Ивану Федоровичу, который много им хвалится.
Прекрасная у вас гречиха, сударыня! я видела ее, подъезжая к селу. А
позвольте узнать, сколько коп вы получаете с десятины?
После сего последовало всеобщее лобызание. Когда же уселись в гости-
ной, то старушка хозяйка начала:
- Насчет гречихи я не могу вам сказать: это часть Григория Гри-
горьевича. Я уже давно не занимаюсь этим; да и не могу: уже стара! В
старину у нас, бывало, я помню, гречиха была по пояс, теперь бог знает
что. Хотя, впрочем, и говорят, что теперь все лучше. - Тут старушка
вздохнула;и какому-нибудь наблюдателю послышался бы в этом вздохе вздох
старинного осьмнадцатого столетия.
- Я слушала, моя государыня, что у вас собственные ваши девки отлич-
ные умеют выделывать ковры, - сказала Василиса Кашпоровна и этим задела
старушку за самую чувствительную струну. При этих словах она как будто
оживилась, и речи у ней полилися о том, как должно красить пряжу, как
приготовлять для этого нитку. С ковров быстро съехал разговор на соление
огурцов и сушение груш. Словом, не прошло часу, как обе дамы так разго-
ворились между собою, будто век были знакомы. Василиса Кашпоровна многое
уже начала говорить с нею таким тихим голосом, что Иван Федорович ничего
не мог расслушать.
- Да не угодно ли посмотреть? - сказала, вставая, старушка хозяйка.
За нею встали барышни и Василиса Кашпоровна, и все потянулись в де-
вичью. Тетушка, однако ж, дала знак Ивану Федоровичу остаться и сказала
что-то тихо старушке.
- Машенька! - сказала старушка, обращаясь к белокурой барышне, - ос-
танься с гостем да поговори с ним, чтобы гостю не было скучно!
Белокурая барышня осталась и села на диван. Иван Федорович сидел на
своем стуле как на иголках, краснел и потуплял глаза; но барышня, каза-
лось, вовсе этого не замечала и равнодушно сидела на диване, рассматри-
вая прилежно окна и стены или следуя глазами за кошкою, трусливо пробе-
гавшею под стульями.
Иван Федорович немного ободрился и хотел было начать разговор; но ка-
залось, что все слова свои растерял он на дороге. Ни одна мысль не при-
ходила на ум.
Молчание продолжалось около четверти часа. Барышня все так же сидела.
Наконец Иван Федорович собрался духом.
- Летом очень много мух, сударыня! - произнес он полудрожащим голо-
сом.
- Чрезвычайно много! - отвечала барышня. - Братец нарочно сделал хло-
пушку из старого маменькиного башмака; но все еще очень много.
Тут разговор опять прекратился. И Иван Федорович никаким образом уже
не находил речи.
Наконец хозяйка с тетушкою и чернявою барышнею возвратились. Погово-
ривши еще немного, Василиса Кашпоровна распростилась с старушкою и ба-
рышнями, несмотря на все приглашения остаться ночевать. Старушка и ба-
рышни вышли на крыльцо проводить гостей и долго еще кланялись выгляды-
вавшим из брички тетушке и племяннику.
- Ну, Иван Федорович! о чем же вы говорили вдвоем с барышней? - спро-
сила дорогою тетушка.
- Весьма скромная и благонравная девица Марья Григорьевна! - сказал
Иван Федорович.
- Слушай, Иван Федорович! я хочу поговорить с тобою сурьезно. Ведь
тебе, слава богу, тридцать осьмой год. Чин ты уже имеешь хороший. Пора
подумать и об детях! Тебе непременно нужна жена...
- Как, тетушка! - вскричал, испугавшись, Иван Федорович. - Как жена!
Нет-с, тетушка, сделайте милость... Вы совершенно в стыд меня приводи-
те... я еще никогда не был женат... Я совершенно не знаю, что с нею де-
лать!
- Узнаешь, Иван Федорович, узнаешь, - промолвила, улыбаясь, тетушка и
подумала про себя:- "Куды ж! ще зовсим молода дытына, ничего не знает!"
- Да, Иван Федорович! - продолжала она вслух, - лучшей жены нельзя сыс-
кать тебе, как Марья Григорьевна. Тебе же она притом очень понравилась.
Мы уже насчет этого много переговорили с старухою: она очень рада видеть
тебя своим зятем; еще неизвестно, правда, что скажет этот греходей Гри-
горьевич. Но мы не посмотрим на него, и пусть только он вздумает не от-
дать приданого, мы его судом...
В это время бричка подъехала к двору, и древние клячи ожили, чуя
близкое стойло.
- Слушай, Омелько! коням дай прежде отдохнуть хорошенько, а не веди
тотчас, распрягши, к водопою! они лошади горячие. Ну, Иван Федорович, -
продолжала, вылезая, тетушка, - я советую тебе хорошенько подумать об
этом. Мне еще нужно забежать в кухню, я позабыла Солохе заказать ужин, а
она негодная, я думаю, сама и не подумала об этом.
Но Иван Федорович стоял, как будто громом оглушенный. Правда, Марья
Григорьевна очень недурная барышня; но жениться!.. это казалось ему так
странно, так чудно, что он никак не мог подумать без страха. Жить с же-
ною!.. непонятно! Он не один будет в своей комнате, но их должно быть
везде двое!.. Пот проступал у него на лице, по мере того чем более уг-
лублялся он в размышление.
Ранее обыкновенного лег он в постель, но, несмотря на все старания,
никак не мог заснуть. Наконец желанный сон, этот всеобщий успокоитель,
посетил его; но какой сон! еще несвязнее сновидений он никогда на виды-
вал. То снилось ему, что вокруг него все шумит, вертится, а он бежит,
