Такая острота показалась не совсем глупою винокуру, и он тот же час
решился, не дожидаясь одобрения других, наградить себя хриплым смехом.
В это время стали приближаться они к небольшой, почти повалившейся на
землю хате; любопытство наших путников увеличилось. Все столпились у
дверей. Писарь вынул ключ, загремел им около замка; но этот ключ был от
сундука его. Нетерпение увеличилось. Засунув руку, начал он шарить и сы-
пать побранки, не отыскивая его. "Здесь!" - сказал он наконец, нагнув-
шись и вынимая его из глубины обширного кармана, которым снабжены были
его пестрядевые шаровары. При этом слове сердца наших героев, казалось,
слились в одно, и это огромное сердце забилось так сильно, что неровный
стук его не был заглушен даже брякнувшим замком. Двери отворились, и...
Голова стал бледен как полотно; винокур почувствовал холод, и волосы
его, казалось, хотели улететь на небо; ужас изобразился в лице писаря;
десятские приросли к земле и не в состоянии были сомкнуть дружно разину-
тых ртов своих: перед ними стояла свояченица.
Изумленная не менее их, она, однако ж, немного очнулась и сделала
движение, чтобы подойти к ним.
- Стой! - закричал диким голосом голова и захлопнул за нею дверь. -
Господа! это сатана! - продолжал он. - Огня! живее огня! Не пожалею ка-
зенной хаты! Зажигай ее, зажигай, чтобы и костей чертовых не осталось на
земле.
Свояченица в ужасе кричала, слыша за дверью грозное определение.
- Что вы, братцы! - говорил винокур. - Слава богу, волосы у вас чуть
не в снегу, а до сих пор ума не нажили: от простого огня ведьма не заго-
рится! Только огонь из люльки может зажечь оборотня. Постойте, я сейчас
все улажу!
Сказавши это, высыпал он горячую золу из трубки в пук соломы и начал
раздувать ее. Отчаяние придало в это время духу бедной свояченице, гром-
ко стала она умолять и разуверять их.
- Постойте, братцы! Зачем напрасно греха набираться; может быть, это
и не сатана, - сказал писарь. - Если оно, то есть то самое, которое си-
дит там, согласится положить на себя крестное знамение, то это верный
знак, что не черт.
Предложение одобрено.
- Чур меня, сатана! - продолжал писарь, приложась губами к скважине в
дверях. - Если не пошевелишься с места, мы отворим дверь.
Дверь отворили.
- Перекрестись! - сказал голова, оглядываясь назад, как будто выбирая
безопасное место в случае ретирады.
Свояченица перекрестилась.
- Кой черт! Точно, это свояченица!
- Какая нечистая сила затащила тебя, кума, в эту конуру?
И свояченица, всхлипывая, рассказала, как схватили ее хлопцы в охапку
на улице и, несмотря на сопротивление, опустили в широкое окно хаты и
заколотили ставнем. Писарь взглянул: петли у широкого ставня оторваны, и
он приколочен только сверху деревянным брусом.
- Добро ты, одноглазый сатана! - вскричала она, приступив к голове,
который попятился назад и все еще продолжал ее мерять своим глазом. - Я
знаю твой умысел: ты хотел, ты рад был случаю спечь меня, чтобы свобод-
нее было волочиться за дивчатами, чтобы некому было видеть, как дурачит-
ся седой дед. Ты думаешь, я не знаю, о чем говорил ты сего вечера с Ган-
ною? О! я знаю все. Меня трудно провесть и не твоей бестолковой башке. Я
долго терплю, но после не прогневайся...
Сказавши это, она показала кулак и быстро ушла, оставив в остолбене-
нии голову. "Нет, тут не на шутку сатана вмешался", - думал он, сильно
почесывая свою макушку.
- Поймали! - вскрикнули вошедшие в это время десятские.
- Кого поймали? - спросил голова.
- Дьявола в вывороченном тулупе.
- Подавайте его! - закричал голова, схватив за руки приведенного
пленника. - Вы с ума сошли: да это пьяный Каленик!
- Что за пропасть! в руках наших был, пан голова! - отвечали десятс-
кие. - В переулке окружили проклятые хлопцы, стали танцевать, дергать,
высовывать языки, вырывать из рук... черт с вами!.. И как мы попали на
эту ворону вместо его, бог один знает!
- Властью моей и всех мирян дается повеление, - сказал голова, - из-
ловить сей же миг сего разбойника: а оным образом и всех, кого найдете
на улице, и привесть на расправу но мне!.
- Помилуй, пан голова! - закричали некоторые, кланяясь в ноги. - Уви-
дел бы ты, какие хари: убей бог нас, и родились и крестились - не видали
таких мерзких рож. Долго ли до греха, пан голова, перепугают доброго че-
ловека так, что после ни одна баба не возьмется вылить переполоху.
- Дам я вам переполоху! Что вы? не хотите слушаться? Вы, верно, дер-
жите их руку! Вы бунтовщики? Что это?.. Да, что это?.. Вы заводите раз-
бои!.. Вы... Я донесу комиссару! Сей же час! слышите, сей же час. Беги-
те, летите птицею! Чтоб я вас... Чтоб вы мне...
Все разбежались.
V
УТОПЛЕННИЦА
Не беспокоясь ни о чем, не заботясь о разосланных погонях, виновник
всей этой кутерьмы медленно подходил к старому дому и пруду. Не нужно,
думаю, сказывать, что это был Левко. Черный тулуп его был расстегнут.
Шапку держал он в руке. Пот валил с него градом. Величественно и мрачно
чернел кленовый лес, стоявший лицом к месяцу. Неподвижный пруд подул
свежестью на усталого пешехода и заставил его отдохнуть на берегу. Все
было тихо; в глубокой чаще леса слышались только раскаты соловья. Непре-
одолимый сон быстро стал смыкать ему зеницы; усталые члены готовы бьши
забыться и онеметь; голова клонилась... "Нет, эдак я засну еще здесь!" -
говорил он, подымаясь на ноги и протирая глаза. Оглянулся: ночь казалась
перед ним еще блистательнее. Какое-то странное, упоительное сияние при-
мешалось к блеску месяца. Никогда еще не случалось ему видеть подобного.
Серебряный туман пал на окрестность. Запах от цветущих яблонь и ночных
цветов лился по всей земле. С изумлением глядел он в неподвижные воды
пруда: старинный господский дом, опрокинувшись вниз, виден был в нем
чист и в каком-то ясном величии. Вместо мрачных ставней глядели веселые
стеклянные окна и двери. Сквозь чистые стекла мелькала позолота. И вот
почудилось, будто окно отворилось. Притаивши дух, не дрогнув и не спус-
кая глаз с пруда, он, казалось, переселился в глубину его и видит: напе-
ред белый локоть выставился в окно, потом выглянула приветливая головка
с блестящими очами, тихо светившими сквозь темно-русые волны волос, и
оперлась на локоть. И видит: она качает слегка головою, она машет, она
усмехается... Сердце его разом забилось... Вода задрожала, и окно закры-
лось снова. Тихо отошел он от пруда и взглянул на дом: мрачные ставни
были открыты; стекла сияли при месяце. "Вот как мало нужно полагаться на
людские толки, - подумал он про себя. - Дом новехонький; краски живы,
как будто сегодня он выкрашен. Тут живет кто-нибудь", - и молча подошел
он ближе, но все было в нем тихо. Сильно и звучно перекликались блиста-
тельные песни соловьев, и когда они, казалось, умирали в томлении и не-
ге, слышался шелест и трещание кузнечиков или гудение болотной птицы,
ударявшей скользким носом своим в широкое водное зеркало. Какую-то слад-
кую тишину и раздолье ощутил Левко в своем сердце. Настроив бандуру, за-
играл он и запел:
Ой та, мiсяцю, мiй мiсяченьку!
I ти, зоре ясна!
Ой, свiтiть там по подвi'рi,
Де дiвчина красна.
Окно тихо отворилось, и та же самая головка, которой отражение видел
он в пруде, выглянула, внимательно прислушиваясь к песне. Длинные ресни-
цы ее были полуопущены на глаза. Вся она была бледна, как полотно, как
блеск месяца; но как чудна, как прекрасна! Она засмеялась... Левко
вздрогнул.
- Спой мне, молодой козак, какую-нибудь песню! - тихо молвила она,
наклонив свою голову набок и опустив совсем густые ресницы.
- Какую же тебе песню спеть, моя ясная панночка?
Слезы тихо покатились по бледному лицу ее.
- Парубок, - говорила она, и что-то неизъяснимо трогательное слыша-
лось в ее речи. - Парубок, найди мне мою мачеху! Я ничего не пожалею для
тебя. Я награжу тебя. Я тебя богато и роскошно награжу! У меня есть за-
рукавья, шитые шелком, кораллы, ожерелья. Я подарю тебе пояс, унизанный
жемчугом. У меня золото есть... Парубок, найди мне мою мачеху! Она
страшная ведьма: мне не было от нее покою на белом свете. Она мучила ме-
ня, заставляла работать, как простую мужичку. Посмотри на лицо: она вы-
вела румянец своими нечистыми чарами с щек моих. Погляди на белую шею
мою: они не смываются! они не смываются! они ни за что не смоются, эти
синие пятна от железных когтей ее. Погляди на белые ноги мои: они много
ходили; не по коврам только, по песку горячему, по земле сырой, по колю-
чему терновнику они ходили; а на очи мои, посмотри на очи: они не глядят
от слез... Найди ее, парубок, найди мне мою мачеху!..
Голос ее, который вдруг было возвысился, остановился. Ручьи слез по-
катились по бледному лицу. Какое-то тяжелое, полное жалости и грусти
чувство сперлось в груди парубка.
- Я готов на все для тебя, моя панночка! - сказал он в сердечном вол-
нении, - но как мне, где ее найти?
- Посмотри, посмотри! - быстро говорила она, - она здесь! она на бе-
регу играет в хороводе между моими девушками и греется на месяце. Но она
лукава и хитра. Она приняла на себя вид утопленницы; но я знаю, но я
слышу, что она здесь. Мне тяжело, мне душно от ней. Я не могу чрез нее
плавать легко и вольно, как рыба. Я тону и падаю на дно, как ключ. Отыщи
ее, парубок!
Левко посмотрел на берег: в тонком серебряном тумане мелькали легкие,
как будто тени, девушки в белых, как луг, убранный ландышами, рубашках;
золотые ожерелья, монисты, дукаты блистали на их шеях; но они были блед-
ны; тело их было как будто сваяно из прозрачных облак и будто светилось
насквозь при серебряном месяце. Хоровод, играя, придвинулся к нему бли-
же. Послышались голоса.
- Давайте в во'рона, давайте играть в ворона! - зашумели все, будто
приречный тростник, тронутый в тихий час сумерек воздушными устами вет-
ра.
- Кому же быть вороном?
Кинули жребий - и одна девушка вышла из толпы. Левко принялся разгля-
дывать ее. Лицо, платье - все на ней такое же, как и на других. Заметно
только было, что она неохотно играла эту роль. Толпа вытянулась верени-
цею и быстро перебегала от нападений хищного врага.
- Нет, я не хочу быть вороном! - сказала девушка, изнемогая от уста-
лости. - Мне жалко отнимать цыпленков у бедной матери!
"Ты не ведьма!" - подумал Левко.
- Кто же будет вороном?
Девушки снова собрались кинуть жребий.
- Я буду вороном! - вызвалась одна из средины.
Левко стал пристально вглядываться в лицо ей. Скоро и смело гналась
она за вереницею и кидалась во все стороны, чтобы изловить свою жертву.
Тут Левко стал замечать, что тело ее не так светилось, как у прочих:
внутри его виделось что-то черное. Вдруг раздался крик: ворон бросился
на одну из вереницы, схватил ее, и Левку почудилось, будто у ней выпус-
тились когти и на лице ее сверкнула злобная радость.
- Ведьма! - сказал он, вдруг указав на нее пальцем и оборотившись к
дому.
Панночка засмеялась, и девушки с криком увели за собою представлявшую
ворона.
- Чем наградить тебя, парубок? Я знаю, тебе не золото нужно: ты лю-
бишь Ганну; но суровый отец мешает тебе жениться на ней. Он теперь не
помешает; возьми, отдай ему эту записку...
Белая ручка протянулась, лицо ее как-то чудно засветилось и засия-
ло... С непостижимым трепетом и томительным биением сердца схватил он
записку и... проснулся.
VI
ПРОБУЖДЕНИЕ
- Неужели это я спал? - сказал про себя Левко, вставая с небольшого
пригорка. - Так живо, как будто наяву!.. Чудно, чудно!.. - повторил он,
оглядываясь.
Месяц, остановившийся над его головою, показывал полночь; везде тиши-
на; от пруда веял холод; над ним печально стоял ветхий дом с закрытыми
ставнями; мох и дикий бурьян показывали, что давно из него удалились лю-
