торого одна только уцелевшая половина держалась на голове Черевика, -
какую шапку надел на себя этот добрый молодец!
Увеличившийся шум и хохот заставили очнуться наших мертвецов, Солопия
и его супругу, которые, полные прошедшего испуга, долго глядели в ужасе
неподвижными глазами на смуглые лица цыган: озаряясь светом, неверно и
трепетно горевшим, они казались диким сонмищем гномов, окруженных тяже-
лым подземным паром, в мраке непробудной ночи.
X
Цур тобi, пек тобi, сатанинське
навожденiе!
Из малороссийской комедии
Свежесть утра веяла над пробудившимися Сорочинцами. Клубы дыму со
всех труб понеслись навстречу показавшемуся солнцу. Ярмарка зашумела.
Овцы заблеяли, лошади заржали; крик гусей и торговок понесся снова по
всему табору - и страшные толки про красную свитку, наведшие такую ро-
бость на народ в таинственные часы сумерек, исчезли с появлением утра.
Зевая и потягиваясь, дремал Черевик у кума, под крытым соломою сара-
ем, между волов, мешков муки и пшеницы, и, кажется, вовсе не имел жела-
ния расстаться с своими грезами, как вдруг услышал голос, так же знако-
мый, как убежище лени - благословенная печь его хаты или шинок дальней
родственницы, находившийся не далее десяти шагов от его порога.
- Вставай, вставай! - дребезжала на ухо нежная супруга, дергая его
изо всей силы за руку.
Черевик вместо ответа надул щеки и начал болтать руками, подражая ба-
рабанному бою.
- Сумасшедший! - закричала она, уклоняясь от взмаха руки его, которою
он чуть было не задел ее по лицу.
Черевик поднялся, протер немного глаза и посмотрел вокруг.
- Враг меня возьми, если мне, голубко, не представилась твоя рожа ба-
рабаном, на котором меня заставили выбивать зорю, словно москаля, те са-
мые свиные рожи, от которых, как говорит кум...
- Полно, полно тебе чепуху молоть! Ступай веди скорей кобылу на про-
дажу. Смех, право, людям: приехали на ярмарку и хоть бы горсть пеньки
продали...
- Как же, жинка, - подхватил Солопий, - с нас ведь теперь смеяться
будут.
- Ступай! ступай! с тебя и без того смеются!
- Ты видишь, что я еще не умывался, - продолжал Черевик, зевая и по-
чесывая спину и стараясь, между прочим, выиграть время для своей лени.
- Вот некстати пришла блажь быть чистоплотным! Когда это за тобою во-
дилось? Вот рушник, оботри свою маску...
Тут схватила она что-то свернутое в комок - и с ужасом отбросила от
себя: это был красный обшлаг свитки!
- Ступай делай свое дело, - повторила она, собравшись с духом, своему
супругу, видя, что у него страх отнял ноги и зубы колотились один об
другой.
- Будет продажа теперь! - ворчал он сам себе, отвязывая кобылу и ведя
ее на площадь. - Недаром, когда я сбирался на эту проклятую ярмарку, на
душе было так тяжело, как будто кто взвалил на тебя дохлую корову, и во-
лы два раза сами поворачивали домой. Да чуть ли еще, как вспомнил я те-
перь, не в понедельник мы выехали. Ну, вот и зло все!.. Неугомонен и
черт проклятый: носил бы уже свитку без одного рукава; так нет, нужно же
добрым людям не давать покою. Будь, примерно, я черт, - чего, оборони
боже, - стал ли бы я таскаться ночью за проклятыми лоскутьями?
Тут философствование нашего Черевика прервано было толстым и резким
голосом. Пред ним стоял высокий цыган.
- Что продаешь, добрый человек?
Продавец помолчал, посмотрел на него с ног до головы и сказал с спо-
койным видом, не останавливаясь и не выпуская из рук узды:
- Сам видишь, что продаю!
- Ремешки? - спросил цыган, поглядывая на находившуюся в руках его
узду.
- Да, ремешки, если только кобыла похожа на ремешки.
- Однако ж, черт возьми, земляк, ты, видно, ее соломою кормил!
- Соломою?
Тут Черевик хотел было потянуть узду, чтобы провести свою кобылу и
обличить во лжи бесстыдного поносителя, но рука его с необыкновенною
легкостью ударилась в подбородок. Глянул - в ней перерезанная узда и к
узде привязанный - о, ужас! волосы его поднялись горою! - кусок красного
рукава свитки!.. Плюнув, крестясь и болтая руками, побежал он от неожи-
данного подарка и, быстрее молодого парубка, пропал в толпе.
XI
За мое ж жито та мене й побито.
Пословица
- Лови! лови его! - кричало несколько хлопцев в тесном конце улицы, и
Черевик почувствовал, что схвачен вдруг дюжими руками.
- Вязать его! это тот самый, который украл у доброго человека кобылу!
- Господь с вами! за что вы меня вяжете?
- Он же и спрашивает! А за что ты украл кобылу у приезжего мужика,
Черевика?
- С ума спятили вы, хлопцы! Где видано, чтобы человек сам у себя крал
что-нибудь?
- Старые штуки! старые штуки! Зачем бежал ты во весь дух, как будто
бы сам сатана за тобою по пятам гнался?
- Поневоле побежишь, когда сатанинская одежда...
- Э, голубчик! обманывай других этим; будет еще тебе от заседателя за
то, чтобы не пугал чертовщиною людей.
- Лови! лови его! - послышался крик на другом конце улицы. - Вот он,
вот беглец!
И глазам нашего Черевика представился кум, в самом жалком положении,
с заложенными назад руками, ведомый несколькими хлопцами.
- Чудеса завелись, - говорил один из них. - Послушали бы вы, что
рассказывает этот мошенник, которому стоит только заглянуть в лицо, что-
бы увидеть вора; когда стали спрашивать, отчего бежал он как полоумный,
- полез, говорит, в карман понюхать табаку и вместо тавлинки вытащил ку-
сок чертовой свитки, от которой вспыхнул красный огонь, а он давай бог
ноги!
- Эге-ге-ге! да это из одного гнезда обе птицы! Вязать их обоих вмес-
те!
XII
"Чим, люди добрi, так оце я провинився?
За що глузуете? - сказав наш неборак. -
За що знущаетесь ви надо мною так?
За що, за що?" - сказав, та й попустив патьоки,
Патьоки гiрких слiз, узявшися за боки.
Артемовский-Гулак, "Пан та собака"
- Может, и в самом деле, кум, ты подцепил что-нибудь? - спросил Чере-
вик, лежа связанный, вместе с кумом, под соломенною яткой.
- И ты туда же, кум! Чтобы мне отдохнули руки и ноги, если что-нибудь
когда-либо крал, выключая разве вареники с сметаною у матери, да и то
еще когда мне было лет десять от роду.
- За что же это, кум, на нас напасть такая? Тебе еще ничего; тебя ви-
нят, по крайней мере, за то, что у другого украл; но за что мне, нес-
частливцу, недобрый поклеп такой: будто у самого себя стянул кобылу?
Видно, нам, кум, на роду уже написано не иметь счастья!
- Горе нам, сиротам бедным!
Тут оба кума принялись всхлипывать навзрыд.
- Что с тобою, Солопий? - сказал вошедший в это время Грицько. - Кто
это связал тебя?
- А! Голопупенко, Голопупенко! - закричал, обрадовавшись, Солопий. -
Вот, кум, это тот самый, о котором я говорил тебе. Эх, хват! вот бог
убей меня на этом месте, если не высуслил при мне кухоль мало не с твою
голову, и хоть бы раз поморщился.
- Что ж ты, кум, так не уважил такого славного парубка?
- Вот, как видишь, - продолжал Черевик, оборотясь к Грицьку, - нака-
зал бог, видно, за то, что провинился перед тобою. Прости, добрый чело-
век! Ей-богу, рад бы был сделать все для тебя... Но что прикажешь? В
старухе дьявол сидит!
- Я не злопамятен, Солопий. Если хочешь, я освобожу тебя! - Тут он
мигнул хлопцам, и те же самые, которые сторожили его, кинулись развязы-
вать. - За то и ты делай, как нужно: свадьбу! - да и попируем так, чтобы
целый год болели ноги от гопака.
- Добре! от добре! - сказал Солопий, хлопнув руками. - Да мне так те-
перь сделалось весело, как будто мою старуху москали увезли. Да что ду-
мать: годится или не годится так - сегодня свадьбу, да и концы в воду!
- Смотри ж, Солопий, через час я буду к тебе; а теперь ступай домой:
там ожидают тебя покупщики твоей кобылы и пшеницы!
- Как! разве кобыла нашлась?
- Нашлась!
Черевик от радости стал неподвижен, глядя вслед уходившему Грицьку.
- Что, Грицько, худо мы сделали свое дело? - сказал высокий цыган
спешившему парубку. - Волы ведь мои теперь?
- Твои! твои!
XIII
Не бiйся, мотiнко, не бiйся,
В червонi чобiтки обуйся.
Топчи вороги
Пiд ноги;
Щоб твоi пiдкiвки
Бряжчали!
Щоб твоi вороги
Мовчали!
Свадебная песня
Подперши локтем хорошенький подбородок свой, задумалась Параска, од-
на, сидя в хате. Много грез обвивалось около русой головы. Иногда вдруг
легкая усмешка трогала ее алые губки и какое-то радостное чувство поды-
мало темные ее брови, а иногда снова облако задумчивости опускало их на
карие светлые очи. "Ну что, если не сбудется то, что говорил он? - шеп-
тала она с каким-то выражением сомнения. - Ну что, если меня не выдадут?
если... Нет, нет; этого не будет! Мачеха делает все, что ей ни вздумает-
ся; разве и я не могу делать того, что мне вздумается? Упрямства-то и у
меня достанет. Какой же он хороший! как чудно горят его черные очи! как
любо говорит он: Парасю, голубко! как пристала к нему белая свитка! еще
бы пояс поярче!.. пускай уже, правда, я ему вытку, как перейдем жить в
новую хату. Не подумаю без радости, - продолжала она, вынимая из пазухи
маленькое зеркало, обклеенное красною бумагою, купленное ею на ярмарке,
и глядясь в него с тайным удовольствием, - как я встречусь тогда где-ни-
будь с нею, - я ей ни за что не поклонюсь, хоть она себе тресни. Нет,
мачеха, полно колотить тебе свою падчерицу! Скорее песок взойдет на кам-
не и дуб погнется в воду, как верба, нежели я нагнусь перед тобою! Да я
и позабыла... дай примерять очипок, хоть мачехин, как-то он мне придет-
ся!" Тут встала она, держа в руках зеркальце, и, наклонясь к нему голо-
вою, трепетно шла по хате, как будто бы опасаясь упасть, видя под собою
вместо полу потолок с накладенными под ним досками, с которых низринулся
недавно попович, и полки, уставленные горшками. "Что я, в самом деле,
будто дитя, - вскричала она, смеясь, - боюсь ступить ногою". И начала
притопывать ногами, все, чем далее, смелее; наконец левая рука ее опус-
тилась и уперлась в бок, и она пошла танцевать, побрякивая подковами,
держа перед собою зеркало и напевая любимую свою песню:
Зелененький барвiночку,
Стелись низенько!
А ти, милий, чорнобривий,
Присунься близенько!
Зелененький барвiночку,
Стелись щи нижче!
А те, милий, чорнобривий,
Присунься ще ближче!
Черевик заглянул в это время в дверь и, увидя дочь свою танцующею пе-
ред зеркалом, остановился. Долго глядел он, смеясь невиданному капризу
девушки, которая, задумавшись, не примечала, казалось, ничего; но когда
же услышал знакомые звуки песни - жилки в нем зашевелились; гордо подбо-
ченившись, выступил он вперед и пустился вприсядку, позабыв про все дела
свои. Громкий хохот кума заставил обоих вздрогнуть.
- Вот хорошо, батька с дочкой затеяли здесь сами свадьбу! Ступайте же
скорее: жених пришел!
При последнем слове Параска вспыхнула ярче алой ленты, повязывавшей
ее голову, а беспечный отец ее вспомнил, зачем пришел он.
- Ну, дочка! пойдем скорее! Хивря с радости, что я продал кобылу, по-
бежала, - говорил он, боязливо оглядываясь по сторонам, - побежала заку-
пать себе плахт и дерюг всяких, так нужно до приходу ее все кончить!
Не успела Параска переступить за порог хаты, как почувствовала себя
на руках парубка в белой свитке, который с кучею народа выжидал ее на
улице.
- Боже, благослови! - сказал Черевик, складывая им руки. - Пусть их
живут, как венки вьют!
Тут послышался шум в народе:
- Я скорее тресну, чем допущу до этого! - кричала сожительница Соло-
пия, которую, однако ж, с хохотом отталкивала толпа народа.
- Не бесись, не бесись, жинка! - говорил хладнокровно Черевик, видя,
что пара дюжих цыган овладела ее руками, - что сделано, то сделано; я
переменять не люблю!
- Нет! нет! этого-то не будет! - кричала Хивря, но никто не слушал
ее; несколько пар обступило новую пару и составили около нее непроницае-
