характерных черт этого языка, другими словами, дали ему
некоторое представление о грамматике, произношении, синтаксисе
и т. п. Для этого можно было ограничиться отдельными образцами.
Этого было бы вполне довольно для общего обихода, с этим каждый
мог бы справиться, и это было бы в конце концов, много ценнее,
чем нынешнее накачивание "всем языком", хотя мы заведомо знаем,
что действительного изучения языка не получается и что люди все
равно скоро позабудут его. Тогда исчезла бы и та опасность, что
из всего материала в памяти учащегося останутся только
отдельные случайные крохи, и мы добились бы того, что молодежь
удержала бы в памяти самое важное, ибо неважное было бы уже
отсеяно самими педагогами.
Благодаря этому большинство учащихся получило бы общие
основы, которые им действительно необходимы в дальнейшей жизни.
Те же, кому действительно необходимо изучение иностранных
языков, занялись бы этим специально по собственному выбору и
достигли бы нужных результатов.
Благодаря этому в учебных программах очистилось бы время
для необходимых физических упражнений и для других дисциплин, о
которых мы говорили выше.
Особенно необходимо внести серьезные изменения в нынешнее
наше преподавание истории. Едва ли какой-нибудь другой народ
больше изучает историю, нежели мы, немцы. Но едва ли найдется
другой народ, кто хуже применял бы в жизни это изучение, чем
мы. Если верно, что политика есть история в ее становлении, то
вся наша современная политика доказывает, как плохо поставлено
у нас дело преподавания исторических наук. Конечно было бы
совершенно бесполезно просто хныкать по поводу жалких
политических результатов, получаемых нами, если бы у нас не
хватило решимости действительно принять необходимые меры, чтобы
изменить преподавание исторических наук и тем создать базу для
лучшего политического воспитания. В 99 случаях из 100 нынешнее
наше преподавание исторических наук никуда не годится. Общая
линия совершенно отсутствует. В памяти остаются только немногие
даты, имена, частичка хронологии. О самом важном, о том, что в
сущности только и имеет значение, преподаватель истории не
говорит вовсе.
Как раз в области преподавания истории нужно прежде всего
сильно сократить программу. Центр тяжести надо перенести на то,
чтобы облегчить учащимся понимание общей основной линии
развития. Чем больше мы изменим программу преподавания в этом
направлении, тем более позволительно будет надеяться на то, что
каждый отдельный учащийся действительно с пользой пройдет
необходимый курс, а стало быть, пользу в последнем счете
получит и все общество. Ибо историю должны мы изучать не просто
для того, чтобы знать, что было раньше на свете, а для того,
чтобы уроки истории уметь применить на будущее с пользой для
собственного народа. В этом должна заключаться цель. Сообщение
же соответствующего фактического материала учащемуся должно
рассматриваться только как средство.
Ныне же у нас и тут получилось наоборот: средство стало
целью, а сама цель позабыта совершенно. И пусть опять-таки нам
не говорят, что для основательного изучения истории все эти
отдельные даты, фактики и хронология, дескать, совершенно
необходимы и что без них учащийся не может понять общей цепи
развития. Нет, этим могут заниматься только
специалисты-историки. Средний же заурядный человек не является
профессором исторических наук. Для него история необходима
настолько, чтобы он мог составить себе самостоятельное мнение в
вопросах политической жизни своего собственного народа. Кто
хочет стать профессором истории, тот может после посвятить себя
этим занятиям целиком. Такой человек, понятно, должен заняться
всей этой наукой и углубиться в ее малейшие детали. Но в этом
ему как раз не поможет нынешний наш способ преподавания, ибо
нынешнее преподавание слишком обширно для среднего рядового
человека и в то же время совершенно недостаточно для ученого
специалиста.
Одной из важных задач нашего государства поэтому явится
забота о том, чтобы наконец был написан такой курс истории, в
котором доминирующее положение займет расовая проблема.
x x x
Подводя итог, приходится сказать: наше государство сильно
сократит общешкольное преподавание и выделит из него только
самое главное и существенное. Рядом с этим оно создаст
возможность для всех желающих получить действительно
основательное специальное образование. Вполне достаточно, если
каждый получит в качестве основного только самое общее
образование. В той же области, которую он изберет своей
специальностью, он сможет получить основательное, детальное,
специальное образование. Общеобразовательный минимум будет
обязательным для всех, специальное же образование будет делом
каждого отдельного лица.
Сократив учебный план, мы выиграем много свободных учебных
часов, и эти часы должны быть посвящены физическим упражнениям,
воспитанию характера, воли и силы решимости.
Насколько нынешнее наше школьное преподавание
недостаточно, чтобы дать человеку нужные ему в дальнейшей жизни
профессиональные знания, - это лучше всего видно уже из одного
того факта, что на одни и те же должности люди приходят у нас
из трех различных школ. Решающее значение имеет только
общеобразовательный минимум, а вовсе не механическое
"приобретение" специальной школьной премудрости. Кому нужны
действительно специальные знания, тот не может их, как мы уже
сказали, приобрести в пределах учебных планов наших нынешних
средних учебных заведений.
Наше государство поэтому должно раз и навсегда покончить
со всей этой половинчатостью.
x x x
Во-вторых, наше государство проведет следующее изменение.
В наше время засилья материализма преимущество все больше
отдают точным наукам - математике, физике, химии и т.д.
Разумеется в эпоху, когда техника и химия главенствуют и
окрашивают собою всю нашу повседневную жизнь, без этого
обойтись нельзя. Но тем не менее было бы крайне опасно, если бы
все наше общее образование исчерпывалось этими предметами. Нет,
дело воспитания нации должно быть построено не на материализме,
а на идеализме. Наше народное образование должно быть построено
в первую очередь на гуманистических науках и давать учащемуся
лишь основы для дальнейшего специального образования. Поступая
иначе, мы лишаемся таких ценностей, которые с точки зрения
общих интересов нации гораздо важнее, чем любые технические и
специальные знания. В области истории ни в коем случае не
следует отказываться от изучения античного мира. Изучение
римской истории - конечно в самых общих чертах ее развития -
всегда было и на все времена останется важнейшим делом. Нам
нужно также сохранить преподавание истории греков, ибо
культурные идеалы этого народа навсегда останутся образцом
всего прекрасного. Наша современная борьба есть борьба за
тысячелетнюю культуру. Древние греки и древние германцы
работали над одним делом. И мы никому не должны позволить
теперь разорвать это расовое единство.
Необходимо строго различать между общим образованием и
особыми специальными знаниями. Именно потому, что эти последние
в наш век все больше и больше становятся достоянием мамоны, нам
необходимо в качестве противовеса сохранить идеалистические
основы общего образования. Всюду и везде должны мы доказывать,
что промышленность и техника, торговля и ремесла могут
процветать лишь до тех пор, пока общество в целом проникнуто
идеализмом, без которого нет и указанного расцвета.
Действительной предпосылкой такого расцвета может быть не
материалистический эгоизм, а только идеалистический альтруизм,
готовность людей жертвовать личными интересами в интересах
общества.
x x x
Нынешнее наше воспитание в общем и целом видит свою
главную задачу в том, чтобы дать молодому человеку лишь те
специальные знания, которые нужны ему, чтобы он мог в
дальнейшей жизни зарабатывать себе кусок хлеба. Это обыкновенно
выражается в следующих словах: "молодой человек должен со
временем стать полезным членом нашего общества". Под этим,
однако, понимают только то, что он должен суметь себе
обеспечить соответствующий заработок. Кой-какое поверхностное
общее образование - это, так сказать, только бесплатное
приложение. Говорят о том, что наш учащийся получает еще общее
"государственное" образование. Но мы-то с вами, читатель,
знаем, что государство есть только форма. Уже по одному этому
трудно современному нашему учащемуся дать "государственное"
образование. Форма легко может сломаться. Действительно же
ясного содержания в понятие "государство" у нас теперь не
вкладывают. Что же реально остается от современного
"государственного" воспитания? Остается только ходячий
"патриотизм". В старой довоенной Германии главную задачу видели
в том, чтобы воспитывать идолопоклонство к монарху и всем
большим и маленьким князьям. Такая "педагогика" была не только
очень безвкусна, но и крайне неумна. Она не приводила к цели
хотя бы уже по одному тому, что идолов воздвигали слишком уж
много. Это приводило к тому, что действительно великих деятелей
нашей истории народ наш не знал. И здесь за мелочами мы
упускали основную линию развития.
Что на этих путях нельзя было вызвать настоящего
национального энтузиазма - это ясно само собой. Такая
постановка воспитания совершенно не давала возможности выбрать
лишь очень немногие, но действительно великие в нашей истории
имена и сделать эти имена достоянием всего немецкого народа, -
что одно только могло объединить весь народ в поклонении
единому идеалу и вызвать в нем действительно глубокий и прочный
подъем. Мы не сумели поставить в центр внимания народа имен
наших действительно крупных деятелей, сделать из них героев
современности, концентрировать на них внимание всей нации и тем
самым создать настроение, объединяющее весь народ. Мы не сумели
во всех областях знания выделить тех людей, которые
действительно должны составлять нашу славу, и не сумели сделать
из них великие образцы, которыми должна гордиться вся нация. Мы
оставались целиком на уровне обыденщины. Очевидно, тут играл
роль и страх, как бы нам не оказаться в "шовинистах", чего у
нас особенно боялись. Мы довольствовались шаблонным
династическим патриотизмом. Этот последний казался нам куда
более "удобным", нежели шумные и радостные проявления
действительно глубокой национальной гордости. Заурядный
династический патриотизм всегда готов был "служить", ну, а
подлинная национальная гордость могла сама предъявить претензию
подчинить себе других. И это казалось "опасным". Монархический
патриотизм не шел дальше образования шаблонных ферейнов
"ветеранов войны". Национальная гордость едва ли ограничилась
бы такими невинными игрушками. Она похожа на благородного коня,
на которого не каждый сядет и поедет. Стоит ли удивляться тому,
что руководители старой Германии предпочли не связываться с
такими опасными "вещами". Ведь никому из них и в голову не
приходило, что близок день, когда придет мировая война, которая
в грохоте пушек и в волнах газовых атак произведет подлинный
экзамен истинному патриотизму и стойкости каждого немца. Когда
же эта война пришла, мы все убедились, как ужасно отомстило за
себя полное отсутствие у нас действительно национального
воспитания, полное отсутствие у нас действительно глубокого
